Зубы дракона - Маргит Сандему

Сёльве захохотал. Неприятным, гортанным смехом.

— Другого имени у тебя не будет, чертенок! Что за фантастическая идея — может быть, стоит окрестить тебя в церкви? Да нет, не получится. Уж в этом мы похожи, ты и я, Тролль! Нам не нравится в церкви!

Он снова вспомнил детство, свою детскую веру. Родители приучили его молиться Богу, и он старался делать это. Но он помнил, как однажды мать сказала ему: «Странно, что ты так часто болеешь по воскресеньям, Сёльве!»

Мать никогда не задумывалась над этим. Да и он тоже. А сейчас он понял. Он просто боялся ходить в церковь. Его отталкивали не занудные бесконечные проповеди, а сама атмосфера церкви, от которой ему становилось дурно.

Странно, что он понял это только сейчас!

Ночь стояла тихая. Жители Вены заснули. Ужасавшее его существо в пеленках дышало почти неслышно. Но оно дышало, оно жило и всем своим существованием угрожало будущему Сёльве.

Недолго ему осталось!

Не мог же он вести светскую жизнь и оставаться членом общества — имея в доме вот это? Не только он сам, но и имя его не могло сочетаться с чем-то столь отвратным! Да и кто согласился бы заботиться о нем? Да ни одна женщина! Он даже представить не мог, как Карлу Бергу удалось обходиться с ним целые семь месяцев…

Его окатил холодный пот. Слуги в доме Берга? А они знали?

Да нет. Только Карл знал, кто настоящий отец ребенка, ведь это Карл выследил его. А он не из тех, что доверяются слугам.

Друзья?

Тоже нет, о таких созданиях не рассказывают. О них молчат.

Знал только Карл Берг. А он исчезнет. Попозже.

Сёльве должен чувствовать себя в безопасности.

Это произойдет сейчас. Свеча в подсвечнике догорела почти до основания. Наверно, уже поздно. Или рано? Может быть, скоро уже утро?

Ему надо действовать быстро.

Сёльве не испытывал ни угрызений совести, ни волнения, когда склонился над свертком, чтобы сомкнуть руки на горле спящего дитя.

Его тень упала на ребенка и полностью покрыла его.

Но он видел, что детские глаза были закрыты.

Хорошо.

По какой-то причине эти глаза пугали его своим неисчерпаемым спокойствием. А ведь Сёльве напугать было не так-то легко. Может быть, только в детстве. Но не теперь, с тех пор как он оказался под невидимой защитой проклятых.

Хватило бы и одной руки, только сдавить. Но Сёльве хотел сделать все основательно. Чтобы быть уверенным в результате.

Руки уже коснулись пеленок.

И тут он стремительно вскочил на ноги. Задыхаясь, схватил себя за шею.

Там ничего не было. И ребенок продолжал спокойно спать.

Но все же у него на горле что-то было, и это что-то сдавливало ему шею железной хваткой.

Что-то ужасное, нечеловеческое, маленькое, но сильное. Как пресмыкающаяся тварь, которая запускала когти или шипы в кожу на шее, царапая и разрывая ее.

Сёльве попятился назад, сдавленно мыча и из последних сил пытаясь скинуть с горла то, чего там не было. Он задыхался. В глазах потемнело. Он упал навзничь и забился в судороге, чувствуя, как жизнь постепенно покидает его.

И тут он вспомнил о рассказе отца. Как его, Даниэля, душила та женщина в Норвегии. И как его спасло… Что?

Что-то, набросившееся на шею той женщине, чуть не задушив ее.

Мандрагора!

Мандрагора, которая была где-то здесь, в доме! Спрятанная подальше под замком. И в тот раз мандрагоры не было видно. Волшебный корень обвился вокруг шеи женщины, хотя его там и не было.

Гигантский невидимый паук, обвивший и рвущий сейчас его шею — что еще это могло быть, если не мандрагора?

Мандрагора, которая в свое время мертвым грузом висела на Сёльве.

— Остановись! — прохрипели его налившиеся кровью губы. — Я не буду… его трогать! Я… обещаю!

И тут же удушающая хватка на его шее ослабла. Ужасное насекомое — или что это там было — медленно растворилось в пространстве.

Сёльве лежал на полу, не в силах вздохнуть или пошевелить пальцем. Он хорошо понимал, что был на волосок от смерти. Если бы отец не рассказал в свое время, как спасся — а потом эту историю повторяла его мать Ингрид, — Сёльве был бы сейчас мертв. В этом не было никакого сомнения.

Его достоинство было раздавлено. Он лежал и думал: «Эти два исчадия ада оказались в моем доме, я знаю…»

И он не мог понять, какое из них хуже.

В комнате уже забрезжил рассвет, когда Сёльве собрался с силами, чтобы встать.

Теперь он снова мог видеть младенца.

Тот все еще спал, как будто ничего не произошло.

— Дьявол! Дьявол! — прошептал он с ненавистью.

Он сам испугался той ненависти, которую испытывал к этому существу, зачатому им самим.

Сынок будет стоять на его пути всю оставшуюся жизнь. Кончились праздничные денечки, пришли к концу разгульные оргии. Ведь он больше не может звать гостей к себе домой! И кого он найдет сидеть с ребенком? Чтобы тот не проболтался?

Нет таких! Нет никого, кому он мог бы довериться.

Его охватила паника. Нет, он не должен сдаваться вот так, сразу. Бой еще не проигран. Он должен подумать…

Подкинуть его? Подкинуть младенца?

Да! Вот оно, решение!

Он должен сделать это сейчас, пока дом и весь город спят. Это же так просто, он зря ломал себе голову!

Одевая одежду и обувь, он задумался, как лучше осуществить свой замысел. И где?

В Лобау, большом парке по соседству? Или в Пратере?

Нет, там бывают люди из его окружения. Надо найти место, где никто не знает его или Карла Берга.

В полицию тоже нельзя, они могут начать расспросы.

Церковь? О нет, это уж точно не пройдет. Во всяком случае с этим чертенком.

В бедняцком квартале? Точно! Или еще лучше: в Белом доме! Там, где простодушные женщины заботятся о всяких сиротах.

Он слышал, что детям живется там отнюдь не здорово. Ходят без одежды и вечно голодные. И мрут как мухи.

Замечательно! Чем быстрее это чудовище сгинет, тем лучше.

Наконец он оделся и решительно схватился за сверток.

Он не смог поднять его.

Сёльве пронзил холод. Он не мог сдвинуть запеленатого младенца с места. Его как будто к столу приклеили.

Застонав от бессилия, он оставил свои попытки.

Но ведь пеленки ему не нужны. Достаточно взять самого младенца.

Едва он подумал об этом, а его руки инстинктивно потянулись к ребенку, как он почувствовал сначала легкое, а потом все нарастающее давление на горло.

— Нет, нет, — зашептал он в ужасе.

В отчаянии он рухнул на стул. До него постепенно стала доходить горькая правда положения, в котором он оказался.

— Жёрнов, — пробормотал он подавленно. — Ах ты дьявол, ты же теперь жёрнов на моей шее! Но я с тобой справлюсь, я…

Он медленно поднялся, и его лицо расплылось в зловещей улыбке.

«Сейчас я не могу найти на тебя управу, троллево отродье, — подумал он. — А если у тебя больше не будет твоего хранителя? Как ты тогда поведешь себя? Ты будешь ничем, совершенно ничем!»