Пушки привезли - Юрий Вяземский

– Что значит не та?

– Мы сегодня снимаем совершенно другую сцену! А ту, которую вы начали читать, будем снимать, дай бог, через месяц. Вот так!

– Ну ладно, – поморщился Кирилл. – Пусть – не та, пусть – через месяц. Хотя что, по-вашему, она за этот месяц лучше станет?.. Хорошо, давайте ту, которую сегодня снимаем… Пожалуйста: «Ваш отец погиб, потому что лгал себе, лгал друзьям, лгал народу…» Как можно сказать такое дочери погибшего офицера, которая только что от вас узнала о смерти отца и которую вы нежно любите, обожаете же?! И если вы действительно собрались ей это сказать, то зачем тогда выводить ее на площадь, перед строем солдат?.. Это же бред какой-то!

– Да в том-то и дело, Кирилл, что обязательно на площадь и обязательно перед строем солдат! В этом вся моя находка, изюминка, так сказать, всей сцены! Отчужденность, полная потерянность этих двух людей. Понимаете…

Про «находку» и «изюминку» Кирилл уже не раз слышал и не собирался выслушивать заново.

– Ну и играйте сами свою находку, – оборвал он Влада.

Влад умолк; Кирилл слышал, как он шумно глотнул.

– Послушайте, Кирилл, не кажется ли вам… – начал было Влад неожиданно хриплым, простуженным голосом, но вдруг закашлялся, а кончив кашлять, произнес уже совсем иным тоном, успокаивающе и примирительно: – В конце концов, за неточную драматургию не нас с вами будут ругать, а сценариста. Вот так. – И уже совсем примирительно: – Кстати, Кирилл Алексаныч, сегодня утром читал ваше интервью в «Советском экране». Должен заметить, что вы весьма смело там высказываетесь. Особенно о театре. Но совершенно с вами согласен! Ха-ха-ха! В общем, примите мои поздравления… А что касается сегодняшней сцены, то я ее еще разок посмотрю, почищу немного в плане стиля. Уверен, что вы прекрасно ее сыграете. А пока отдыхайте. Не стану вам мешать.

Влад торопливо повесил трубку.

«Вот мерзавец! – подумал Кирилл. – И интервью уже прочел. И про театр, паразит, заметил. Черт меня дернул высказываться о моем отношении к театру!»

Интервью с Кириллом Нестеровым было опубликовано в последнем номере журнала «Советский экран» на двух полосах с тремя большими фотографиями. В этом интервью на вопрос журналистки о том, не хотел бы он работать в театре, Кирилл ответил, что нет, не хотел; что театр его вообще не привлекает; что ему скучно работать в одном и том же коллективе, под руководством одного и того же режиссера и что в этом смысле кино предлагает актеру куда больше возможностей. Причем куда резче и грубее высказывался, чем потом напечатали. Так что, видимо, самому неудобно стало. Ну и не выдержал под конец и чуть ли не оправдываться начал за свои слова, что это, дескать, только субъективные его ощущения и что, если бы у него все сложилось в театре удачнее, он бы иначе к нему относился.

«Дурак! – подумал Кирилл. – Как там у Булгакова: ”Ты хорошо начал, солдат, и плохо кончил. Повесить!”»

О своей деятельности «на театре» Кирилл не любил вспоминать. Проработал он в театре чуть более года после окончания училища. Ни одной мало-мальской роли ему там сыграть не дали, об «интеллектуальности» его ни разу не вспомнили и даже выходы со словами позволяли крайне редко и с неохотой, зато в массовку ставили чуть ли не каждый спектакль.

Мало того что не давали играть в театре, но и с кино ему отношения испортили!

На последних курсах училища Кирилла неожиданно стали снимать. Предложили ему сперва небольшую роль, потом, когда он снялся в ней и обратил на себя внимание, предложили роль покрупнее, а когда Кирилл из училища был взят в академический театр, трижды предлагали ему главные роли. И трижды его не отпустили из театра.

Один раз театр в самый неподходящий для Кирилла момент отбыл на гастроли. Другой раз съемки должны были состояться на Урале и состоялись там, но, увы, без участия Кирилла, который в это время с легкой руки театральной администрации и в назидание всем «молодым кинолюбителям» особенно активно участвовал в массовках. А в третий раз, как говорил Олегин, просто «у-зяли и не у-ыпустили», то есть директор театра позвонил на студию и заявил, что Нестеров не сможет: дескать, молодой кадр, должен входить в рабочую атмосферу и нечего ему с самого начала «отвлекаться на посторонние дела». И те, на студии, быстренько от него отказались – не Смоктуновский же! – и подыскали на роль другого артиста.

А дальше с Кириллом произошло то, чего боятся даже маститые актеры: Кирилл попал в «черный список». В киношных кругах распространился слух, что Нестеров может подвести, и с ним перестали связываться. Действительно, с какой стати: пригласишь его на роль, утвердишь, соберешься снимать, а он в последний момент возьмет и подведет тебя. Ну да, не он сам, да, из театра его не отпустят. Но тебе-то от этого не легче! Придется бороться за него: то есть звонить в театр, упрашивать, уговаривать, угрожать, умолять, обращаться в инстанции, просить, чтобы оттуда нажали на театральное руководство. Какого черта! Да и кто он, в конце концов, такой, чтобы тратить на него съемочные дни и собственные нервы!

Естественно, не тратили и приглашать перестали.

К черту о театре! Что там вспоминать! «Одного и того же режиссера» Кирилл почти не видел; во всяком случае, тот наверняка не подозревал о наличии в труппе Кирилла Нестерова. Что же до всего прочего «одного и того же коллектива», то он и вправду был одним и тем же: одни и те же играли во всех спектаклях и одни и те же почти нигде не играли; одни и те же ни в грош его не ставили, помыкали им, насмехались над ним и одни и те же утешали его, вербовали в собратья по несчастью и в собутыльники по совместительству.

«Не горюй, Кирилл, – говорили ему. – Подумаешь, не дают тебе серьезной работы. А кому ее дают-то? Вон мы уже почти шесть лет здесь торчим на одной массовке. А ты без году неделя как пришел в театр. У тебя, как говорится, вся жизнь впереди».

Да, конечно же, вся жизнь впереди! Еще успеешь получить настоящую роль; если будешь себя хорошо вести, лет через пятнадцать – двадцать обязательно ее получишь! Но что тебе тогда смогут предложить? Старика Сорина в «Чайке»? Прекрасная роль и текст прекрасный, словно специально для Кирилла написанный. В молодости когда-то хотел сделаться литератором и не сделался. Хотел красиво говорить, а говорил отвратительно. Хотел жениться – и развелся. И даже от действительного статского советника добровольно отказался, в тот самый день, когда связался со всем этим театром… Сорина – в лучшем случае, а то и Фирса в «Вишневом саду»: «Уехали! Забыли старика!» Точнее и не придумаешь! Зато как эффектно звучит: «Успех к Кириллу Нестерову пришел не сразу. Но Кирилл не терял надежды, неустанно работал над собой, совершенствовал свое актерское мастерство и в возрасте шестидесяти пяти лет дебютировал на сцене прославленного московского театра, виртуозно создав сложнейший образ чеховского Фирса».

Как знать, может быть, и правда всю жизнь к Фирсу этому готовился и не ушел бы из театра. По крайней мере, с каждым годом все труднее было бы из него уйти, ибо чем меньше тебе дает театр, тем крепче ты к нему привязываешься, тем настойчивее убеждаешь себя в том, что нельзя актеру без театра.

Но Кириллу помог случай. Одна добрая душа, небезучастная к судьбе Кирилла и его мытарствам на театре, вдобавок когда-то сама на этом же именно театре намыкавшаяся и сильно недолюбливавшая весь его дружный коллектив, замолвила за Кирилла словечко на студии, в результате чего ему хоть и нехотя, но предложили штатное место. Но директор театра решил иначе: сначала отработай положенное по распределению, а потом катись на все четыре стороны. Именно на все четыре стороны, потому как кто же будет целый год держать для тебя ставку, тем более с трудом выбитую и нехотя данную!

И опять помог случай. В тот же день, точнее, чуть ли не через минуту после того, как Кирилл покинул кабинет директора и отправился дорабатывать положенное ему по распределению, навстречу ему в коридоре попался завтруппой…

Странный был человек. Имел, например, обыкновение, встречаясь с Кириллом в коридоре, останавливаться и удивленно восклицать, так, чтобы все слышали: «Нестеров? Вы еще у нас работаете? А я полагал, что вас уже давно выгнали за бездарность». Это он так шутил. И каждый раз хлопал Кирилла по плечу и сообщал ему, что он шутит.

В этот раз он, однако, не удивился встрече, а, подойдя к Кириллу, дружески его обнадежил: «Кирилл, не переживайте так! Бездари, как вы, тоже нужны театру. Иначе кто же будет формировать массовку».

И тут стряслось непредвиденное. То ли разум у Кирилла помутился, и забурлило и заклокотало в нем глубинное, подсознательное; то ли хваленый Кириллов барьер дал-таки наконец трещину, и сквозь нее хлынули наружу все с детства накопленные там мучения и унижения; то ли еще что-то – но только Кирилл вдруг подскочил к завтруппой, схватил его левой рукой за грудки, а правой принялся хлестать по физиономии на глазах тех, кто случился в ту пору в коридоре. Раз десять успел хлестануть, пока его не оттащили от жертвы.