Сокровище Харальда - Елизавета Дворецкая

— Он скажет, что уже все доказал!

— Мало ли что было там, за морями! Какая нам польза от того, что он захватил восемьдесят городов в Стране Сарацин? Пусть соберет нам дань с ятвягов! Вот это будет и честь, и выгода. Значит, моя детка, ты понравилась ему при встрече? — Княгиня снова обратилась к дочери.

Елисава подумала и решительно тряхнула головой.

— Я думаю, что да!

Княжна могла утверждать это вполне уверенно. Она еще совсем не знала его, но успела понять: Харальд сын Сигурда не такой человек, чтобы останавливаться возле девушки, которая ему не понравилась бы.

На другой день Елисава поднялась пораньше, велела причесать себя с особой тщательностью и выбрала лучшее платье. Стола из плотного алтабаса, с узорами, вытканными золотой волоченой нитью по бледно-желтому полю, с оплечьем и рукавами, обшитыми гладким темно-коричневым, почти черным бархатом, который умелые царьградские мастерицы украсили узорами из золотой и серебряной нитей с жемчугом, была частью наследства, оставшегося после жены деда Владимира Святославича, византийской царевны Анны. К темно-рыжим волосам Елисавы все это необыкновенно шло. Правда, ростом царевна Анна явно уступала Елисаве, потому что стола была ей коротковата, но зато позволяла показать красные сафьяновые полусапожки, точь-в-точь такие, какие носят царевны. Дополнял наряд золотой венец с жемчужными привесками, с крестиком надо лбом, выложенным из четырех самоцветов: двух голубых глазков бирюзы, зеленого хризопраза и черного агата, обрамленных крупными жемчужинами. Во всем этом Елисава очень нравилась себе — уж наверное, красотой и статью она ни одной византийской царевне не уступит. По крайней мере, Будениха и горничная девка Куница, одевавшие ее, неизменно приходили в восторг.

Сидя в горнице, Елисава ждала сама не зная чего и чувствовала только, как нарастает, закипает волнение, как все больнее сжимается что-то внутри — просто оттого, что ничего не происходит. Она убеждала себя, что еще слишком рано, что Харальду нужно время, чтобы привести в порядок себя и дружину… но неужели ему не хочется повидать свою невесту, узнать, какой она стала? Неужели ему это безразлично? Внутренний голос подсказывал княжне, что он не придет, но какая-то мучительная внутренняя боль давила и грызла ее, и уже к полудню Елисава чувствовала себя изнеможенной и с трудом сохраняла невозмутимый вид.

Сегодня ее совершенно не интересовал герцог Фридрих, который тоже вчера приехал и поместился на Немецком гостином дворе. Князь Ярослав уже посылал к нему сотника Грознояра, и теперь Саломея, жена последнего, с мужниных слов расписывала Елисаве и прочим обитательницам княжьих теремов его многочисленную свиту, одежды вельмож и убранство коней, охотничьих соколов и даже герцогскую шляпу. Саломея, иначе Соломка, приходилась младшей дочерью воеводе Крепибору, а семь лет назад вышла замуж за сына тысяцкого Бранемира и, таким образом, принадлежала к двум знатнейшим киевским родам. Бабка ее была пленная печенежка, а мать, Домна Идельбековна, дочь одного из мелких ханов, окрещенная и взятая Крепибором замуж после победоносного похода в степь. Соломку она звала другим именем — Танбике. Дочь Крепибора уродилась смуглой, с густыми черными бровями и была не так чтобы красива, но смела и понятлива. Елисава любила Соломку за то, что она могла говорить не только о нарядах и двух своих маленьких детях — дружинные и посольские дела, к которым был причастен ее муж, занимали молодую женщину не меньше.

Но сейчас Соломка старалась напрасно или почти напрасно, потому что Елисава, не в силах сосредоточиться, слушала ее рассеянно. Зато младшая княжна внимала с раскрытым ртом. Теперь и для Прямиславы в приезде немца появился кое-какой смысл, ибо для Елисавы герцог Фридрих больше не существовал.

Однако немец успел прислать своих людей, дабы поприветствовать киевского князя, и был приглашен в дом. Явился он в сопровождении пышной свиты и преподнес князю и всей его семье подарки: двух отличных коней, пару выученных охотничьих соколов, красивые византийские ткани и дорогие, шитые золотом и жемчугом наряды. Вид их поразил киевлян: подаренные платья весьма заметно отличались от того, к чему они привыкли, что носили сами и видели на иноземных гостях. Елисава и Предслава развернули женское платье из ярко-синего шелка, но даже не сразу поняли, где у него верх, а где низ. Оно решительно не походило на византийские столы, прямые и широкие, в которые были одеты они сами, их родители и большинство бояр.

— Это называется блио, — пояснил герцог Фридрих. — Новое платье, которое теперь носят при всех христианских дворах.

Беседа велась при помощи толмача. Баварский герцог, о котором девушки так много думали, оказался человеком уже не молодым, лет сорока, среднего роста, внешности если не внушительной, то весьма изысканной. Его волосы, к удивлению подстриженных по византийскому образцу русов, спереди были обрезаны совсем коротко, зато сзади свисали длинными прядями, завитыми в спирали, а в длинную бороду были вплетены золоченые шнуры. Одет он был почти в такое же блио, как то, что преподнес в подарок, только красного цвета и с голубыми рукавами. Верхняя часть платья плотно облегала грудь и плечи благодаря шнуровке по бокам, а нижняя, гораздо шире скроенная, имела вид юбки с клиньями, тоже голубого цвета. Из-под длинного подола виднелась нижняя рубашка тонкого льна удивительно красивого цвета — нежно-золотистого с розоватым отливом, какой дает шафран. Подол ее был заложен в бесчисленные мелкие складочки и вился при каждом движении. На груди герцога сверкали золотые цепи, на одной из которых висел маленький образок из резного агата, руку обвивали четки из сердолика с золотым узорным крестиком, а красный сафьяновый кошелек у пояса был украшен жемчужным шитьем и несколькими золочеными бубенчиками. К пестроте и блеску дорогостоящих нарядов киевская знать привыкла, но одеяние герцога Фридриха придавало ему довольно женственный вид, так что девушки старались подавить улыбки, а мужчины хмурились.

Свита герцога выглядела почти так же, но при этом еще забавнее: у некоторых верхняя и нижняя части блио были сшиты из ткани разных цветов, с пестрыми рукавами и клиньями, так что младшие княжеские дети давились от смеха, глядя на это.

— А почему они не скачут? Когда будут скакать? — Восьмилетний Вячко дергал княгиню Ингигерду за руку, думая, что пришли скоморохи.

Однако герцога Фридриха произведенное впечатление не смутило и даже доставило удовольствие. Было видно, что немец гордится собой, и на лице его отражалась не заносчивость, а скорее добродушие: он сам радовался своей красоте и был доволен, что может ею же доставить удовольствие другим.