«Битлз» in the USSR, или Иное небо - Юлий Сергеевич Буркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они первыми оказались у двери, и стюардесса, улыбаясь, распахнула ее. У стоявшего впереди всех Джона перехватило дыхание от ударившего в лицо холодного ветра. Очки моментально забило снегом.
К удивлению «битлов», ни поклонников, ни репортеров не было. Их встретила только пурга. Она выла и горстями швыряла в лица твердый и крупный, как рисовые зерна, ледяной песок. Она задирала полы одежды и добиралась своими стылыми пальцами до лопаток и ключиц.
В свете бьющего в глаза прожектора они принялись медленно, ступенька за ступенькой, спускаться по трапу во тьму, придерживаясь за холодные поручни и чувствуя, как обрастают инеем веки и начинают неметь пальцы в тонких перчатках.
Внизу тьма уже не казалась такой кромешной, все было скорее серым и мглистым.
Вслед за ними остальные пассажиры сошли с трапа и сразу же забрались в обшарпанный автобус, который медленно двинулся к зданию аэропорта. «Битлам» Вепрев в него сесть не позволил.
– Чего мы ждем? – сердито спросил его Джон.
– Терпение, – успокаивающе поднял руку тот. – Они никогда не опаздывают…
И тут из промозглой серости к ним неслышно подплыл огромный, необычно угловатый черный лимузин.
– Давайте внутрь, – скомандовал Бронислав.
Мягко хлопнули массивные дверцы, разом оборвав завывание вьюги. В теплой и уютной утробе автомобиля пахло дорогой кожей, достатком и властью.
Водитель поднес к уху черную эбонитовую трубку и доложил:
– «Первый», я «Третий», «песняров» встретил, готов выдвигаться.
Из трубки раздались рычание и треск.
– Слушаюсь, – сказал водитель, и тяжелая машина, легко взяв с места, помчалась по шоссе, отсвечивая синим проблесковым маячком.
Джон пригрелся на плече Йоко и уже было задремал, но тут над самым ухом раздался ее раздраженный голос:
– Неужели тут никого не интересует наше прибытие? Почему я не вижу ни одного репортера? Стоило ли тогда приглашать?
– Сначала вас прослушают в ЦК, – отозвался Бронислав, – и только когда дадут «добро» на ваши выступления, в наших газетах об этом напишут.
– Но ведь само наше прибытие – уже сенсация, – не унималась Йоко. – Неужели ни один редактор не хочет, чтобы его газета была первой?
– Да ни за что на свете, – покачал головой Вепрев. – Его же сразу попрут с работы. В советских газетах новости появляются одновременно и в одной интерпретации. Чтобы в головах людей не создавалось путаницы.
– Отвратительно, – высказала свое мнение Йоко.
– Да, – кивнул Вепрев. – Но с этим ничего не поделать.
Они остановились возле огромного, длиною в целый квартал, здания странной формы с надписью «Москва» по-русски и вывеской «Пектопах» на английском.
– Это что за могущественная фирма смогла позволить себе рекламу в самом центре Москвы? – спросил Пол. – Это при том, что другой рекламы у вас вообще не наблюдается. Американцы?
– Какая фирма? – не понял Бронислав.
– Вот эта, – ткнул Пол пальцем в вывеску, – «Пектопах». Вепрев расхохотался, а потом объяснил:
– Это не американцы и вообще никакая не фирма. Это слово «ресторан». Написано по-русски.
Его смех разбудил сидевшего рядом Ринго. Он огляделся и спросил:
– Это уже Красная площадь?
Выглядел он неважно.
– Нет, – ответил Бронислав. – Мы возле гостиницы, пора выгружаться и заселяться.
– А где Красная площадь?
– В двух шагах, но там уже никого нет. В это время туда уже не пускают.
– Нет, нам сначала надо на Красную площадь, – твердо заявил Ринго. – Мне сейчас, знаете, какой кошмар приснился? Как будто бы мы выходим из машины, вокруг сугробы огроменные, а нам навстречу идет мистер Эпштейн, земля ему пухом, и говорит мне: «Ричи, никуда в Москве не заходи, пока не побываешь на Красной площади. Не послушаешься – отведаешь иголок». – «Каких еще иголок?» – спрашиваю я и озираюсь, ожидая увидеть докторов со шприцами. И тут из-за сугробов выходят здоровенные такие ежи, идут к нам на задних лапах и кивают с неприятными ухмылками на бандитских острых мордах. Тут-то я, слава богу, и проснулся. А снам я верю. А мистеру Эпштейну – тем более.
– А правда, можем мы все-таки погулять сейчас по Красной площади? – попросил Вепрева Джон, у которого от рассказа Ринго пробежали по телу мурашки. – Недолго. Пока не замерзнем.
– Да вопрос не в том, сколько, просто в это время… – начал Вепрев, потом внимательно посмотрел на Джона, на Ринго, на Йоко, в лице которой читался настоящий ужас, и обратился по-русски к водителю: – Как, командир? Пустят?
Тот пробормотал что-то в рацию, подождал, кивнул и дал по газам.
Они высадились в каком-то переулке и вслед за водителем пешком прошли к главной площади главного города самой большой в мире страны. По пути им встретился милиционер в тулупе, но вопросов он не задавал, только отдал честь и махнул рукой, мол, путь открыт.
Площадь была огромна, темна и пустынна. Белая поземка струилась по древней брусчатке. Это было очень необычно – ни прохожих, ни ярких сполохов рекламы, ни уютных освещенных окон кафе и ресторанов… Только тьма, холод, тишина и ощущение безграничного пространства.
– А где туристы? – спросила Линда, прижавшись к Полу. – Тут даже китайцев нет, а они есть везде.
– В ночное время площадь закрыта для посещений, – негромко напомнил Вепрев.
Они подошли к турникету. Еще один облаченный в тулуп страж порядка был уже в курсе и отодвинул тяжелую раму. Они пошли по площади.
– Что это за громадина слева? – спросил Пол.
– Крупнейший в Москве супермаркет, – отозвался Бронислав. – Там можно купить дефицит.
– Что такое «дефицит»? – полюбопытствовал Пол.
– То, чего нигде больше нет.
– Эксклюзив, – догадалась Линда. – Авторская одежда, художественные изделия…
– Да нет, просто то, чего почему-то нет в других магазинах. Например, мандарины или приличная обувь.
– А почему их может не быть? – удивился Пол. Вепрев пожал плечами:
– Сбои плановой экономики.
– А вон там, вдали, что светится? Разноцветное такое, – поинтересовался Ринго.
– Это собор Василия Блаженного. А справа – Спасская башня.
– А это что? – указал Джордж на приземистое черно-красное строение.
– Это Мавзолей Ленина. Монумент-усыпальница.
– Прямо того самого Ленина? – уточнил Ринго.
– Прямо того самого, – кивнул Вепрев. – Вождя мирового пролетариата.
– И он прямо до сих пор там и лежит?
– Лежит. Под пуленепробиваемым стеклом. И днем на него приходят посмотреть люди.
– А зачем под пуленепробиваемым? – настала очередь удивиться Полу.
Они подошли к мавзолею вплотную.
– А затем, что на саркофаг покушались уже восемь раз. И камни бросали,
