Письма 1833-1854 - Чарльз Диккенс

92

ФОРСТЕРУ

21 января.

Мы входили в гавань Галифакс в среду вечером; дул небольшой ветерок, ярко светила луна; уже виднелся маяк у входа в гавань, и управление было передано лоцману; мы сидели и мирно играли в карты, в отличном расположении духа (так как вот уже несколько дней было довольно спокойно, мы наслаждались почти сухими палубами и еще кое-какими неслыханными удобствами), как вдруг наше судно село на мель! Все, конечно, бросились на палубу. Люди (то есть экипаж, подумайте только!) принялись разуваться и снимать куртки, готовясь пуститься вплавь к берегу; лоцман был вне себя; пассажиры растерянны; переполох невозможный. Впереди с рычанием вздымались волны; берег - всего в нескольких сотнях ярдов; буруны подхватили судно и понесли его, несмотря на то что был дан задний ход и приняты все меры, чтобы остановиться. На пароходах, оказывается, нет обычая держать якорь наготове. А когда его стали бросать, оказалось, что он не в порядке, и в следующие полчаса мы пускали ракеты, зажигали синие фонари, давали залпы, и все без ответа, хотя берег был так близко, что мы видели, как раскачиваются ветви деревьев. Мы крутились, и каждые две минуты матрос бросал лот; глубина все уменьшалась; все, кроме Хьюэтта, были в полной растерянности. Наконец удалось бросить якорь; тогда спустили шлюпку и отправили ее на берег с четвертым помощником капитана, лоцманом и четырьмя матросами - узнать, где мы стоим. Лоцман об этом не имел ни малейшего представления; но Хьюэтт прикоснулся мизинцем к какой-то точке на карте, ни на минуту не сомневаясь, что мы находимся именно здесь, словно он с младенческих лет тут жил (на самом деле он сюда попал впервые). Когда час спустя вернулась шлюпка, оказалось, что он совершенно прав. Из-за внезапного тумана и глупости лоцмана мы очутились в так называемом Восточном проходе. Мы попали на отмель и оказались в _единственном безопасном месте_ - естественной запруде, окруженной мелями, скалами и всевозможными рифами. В четвертом часу ночи, после этого сообщения, почувствовав себя спокойнее и узнав, что отлив уже кончился, мы легли спать.

Затем прибегает какой-то запыхавшийся человечек, который, оказывается, уже побывал на пароходе, и выкрикивает мое имя. Я иду в это время под руку с доктором, с которым ходил на берег есть устрицы, и останавливаюсь. Запыхавшийся человечек представляется: председатель палаты - и увозит меня к себе; и посылает карету и свою жену за Кэт, у которой отчего-то вдруг страшно опухло лицо. Затем тащит меня к губернатору (губернатор там лорд Фолклэнд) и бог весть куда еще, заканчивая обеими палатами, которые, как нарочно, заседают в этот день, причем заседание открывается пародией на тронную речь, и произносит ее окруженный свитой офицеров губернатор, у которого в адъютантах один из сыновей лорда Грея. Ах, если б Вы видели, как приветствуют Неподражаемого на улицах! Если б Вы видели, как встречают Неподражаемого судьи, стряпчие, епископы и законодатели! Если б Вы видели, как усаживают Неподражаемого в кресло подле председательского трона и как он сидит в самом центре палаты общин - объект наблюдения для всех наблюдателей, - с какой примерной важностью слушает он дичайшие речи и при этом невольно улыбается, думая, что это только начало тысячи и одной истории, которые он поведает дома, в Линкольнс-Инн-филдс и кабачке Джека Стро.

Ну, Форстер, когда я вернусь, держитесь!

93

ФОРСТЕРУ

29 января 1842 г.

Не знаю, что еще прибавить к своему длинному и бессвязному рассказу. Дейна *, автор книги "Два года в рубке", очень славный малый; и выглядит совсем не таким, каким его представляешь. Небольшого роста, тихий, с усталым лицом. Отец его - точь-в-точь Джордж Крукшенк после веселой ночи, только поменьше. Профессора Кэмбриджского университета, Лонгфелло, Фелтон, Джаред Спаркс, - превосходный народ. Равно как и приятель Кеньона, Тикнор. Банкрофт * - замечательный человек; прямодушный, мужественный, искренний; к тому же он с удовольствием говорит о Вас, что очень приятно. О докторе Чаннинге * я расскажу Вам подробнее после следующей среды, когда я с ним завтракаю наедине... Самнер * мне очень полезен... Президент здешнего сената будет председательствовать на моем обеде во вторник. Лорд Малгрейв с нами до вторника (наш славный капитан обедал у нас в понедельник и проследовал в Канаду). Кэт чувствует себя неплохо, Энн, которая щеголяет в нарядах неслыханного великолепия, тоже. Обе тоскуют по дому, и я с ними.

Из газет Вы, конечно, не узнаете всей правды о нашем морском путешествии, ибо они не любят выставлять напоказ опасности, когда таковые бывают. Я же насмотрелся столько ужасов, связанных именно с пароходным путешествием, что до сих пор подумываю, не лучше ли нам возвращаться на одном из нью-йоркских судов. В ночь, когда разразилась буря, я все спрашивал себя, что сталось бы со всеми нами, если бы сорвало трубу: ведь в этом случае, как всякому должно быть ясно, пламя тотчас охватило бы все судно, от кормы до носа. На другой день, когда я вышел на палубу, я увидел, что трубу окружает целый лес тросов и цепей, которыми ее обвязали за ночь. Хьюэтт сообщил мне (уже когда мы были на суше), что во время штормов матросов подтянули на канатах к трубе, где они, раскачиваясь на ветру, занимались ее укреплением. Не очень-то приятно, а?

Интересно, вспомните ли Вы, что следующий вторник - день моего рождения. В это самое утро и будет отправлено мое письмо.

Просматривая написанное, я поражен тем, как мало мне удалось Вам рассказать и как много даже теперь уже у меня накопилось материала, требующего устной передачи. Американские бедняки, американские фабрики, всевозможные учреждения - у меня уже набралось на целую книгу! В этом городе, да и во всей Новой Англии, не найдется человека, у которого не пылал бы огонь в камине и который не имел бы каждый день мясо к обеду. Меч, охваченный пламенем, появись он внезапно на небе, привлек бы меньше внимания к себе, чем нищий на улице. А в той школе для слепых не носят этой унылой и некрасивой одежды, одинаковой для всех, которая обычно принята в богадельнях. Каждый одет сообразно своему собственному вкусу, и индивидуальность каждого мальчика и каждой девочки со всеми ее особенностями сохраняется точно так же, как если бы они жили дома в своей семье. В театре дамы всегда сидят в первом ряду ложи. Галерка столь же благопристойна, как амфитеатр в нашем драгоценном Друри-Лейн. Человек о семи головах тут был бы меньшим чудом, чем неграмотный.

Не буду говорить (я сказал "говорить" - ах, если б это было возможно!) о милых, дорогих детях, потому что знаю, что о них, должно быть, много в тех письмах из дому, которые мы с таким нетерпением ожидаем...

94

ТОМАСУ МИТТОНУ

Бостон, Тремонт-хаус,

31 январи 1842 г.

Дорогой Миттон,

Мой нынешний образ жизни так утомляет меня, что за все это время я удосужился написать всего одно сколько-нибудь толковое письмо с отчетом о наших приключениях. Оно послано Форстеру, с тем чтобы он поведал Вам все новости о нас; у него же найдете газеты, которые я с оказией переслал ему и из которых Вы можете узнать еще кое-какие подробности.

Дорога была ужасная, и все офицеры экипажа говорят, что на их памяти ничего подобного не бывало. Мы плыли восемнадцать дней; перенесли страшный шторм, которым сорвал кожухи гребных колес и разбил спасательные шлюпки; кроме того, где-то возле Галифакса сели на мель и всю ночь простояли на якоре в окружении рифов и валунов. С тех пор как покинули Ла-Манш, нам довелось всего лишь один день наслаждаться хорошей погодой. В довершение к прочим неудобствам, нас было восемьдесят шесть пассажиров. Я болел пять дней, Кэт - шесть; впрочем она страдала всю дорогу; у нее страшно распухла щека, и она все время пребывала в смертельном страхе.

Нет никакой возможности передать Вам, как меня здесь принимают. Ни одного короля, ни одного императора не приветствовали такие толпы народа, ни за кем так не ходили по пятам, никому не задавали таких великолепных балов и обедов, ни к кому не присылали столько депутаций и делегаций. Одна из этих депутаций прибыла с Дальнего Запада, за две тысячи миль отсюда! Сажусь ли я в карету - толпа обступает ее и сопровождает до самого дома; появляюсь в театре - весь зал (набитый битком, до самой крыши) поднимается, как один человек, и устраивает овацию. Вы не можете себе представить, что это такое! Сейчас, например, я зван на пять огромных банкетов и имею приглашения из каждого города, деревни и селения в Штатах.

Тут много такого, что так и просится на бумагу. Я гляжу во все глаза и надеюсь, что к тому времени, как приеду домой, от этого будет толк.

Всегда преданный Вам друг.

95

Дж. С. СМИТУ

Нью-Йорк, Карлтон-хаус,

12 февраля 1842 г.

Сэр,

Позвольте, в ответ на Ваше письмо, сообщить, что странствия Нелл, вся ее история и смерть - плод воображения и целиком мною придуманы.

Разумеется, что многие из чувств, которые возникают в связи с этой маленькой повестью, пережиты мною на самом деле. Могила взяла у меня существо, к которому я питал глубокое чувство и сильнейшую привязанность. Постольку - но не больше - повесть моя описывает истинное событие. Я обычно неохотно отвечаю на вопросы, затрагивающие эту тему. Но Ваше письмо показалось мне честным. Поэтому я даю Вам честный ответ.