Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

Хороший знак, который вообще-то не значит, что разойдемся без кровопролития, но все-таки переговоры – мой конек, мне даже себя иногда удается уболтать.

Граф тяжело и часто дышит, пальцы вцепились в рукоять меча. Я сказал негромко и с укором:

– Граф! Нужно подождать, когда теоретические споры постепенно и по единому консенсусу сторон перейдут в практическую драку. Нужно, чтобы все было красиво и законно, не так ли? Я мог бы провести переговоры с глазу на глаз, но предпочитаю, чтобы все видели: мы за справедливость, честь и достоинство рыцарского сословия, а герцог – за бесчестие, недостоинство и растление!

Граф сказал обалдело:

– Ага, ну да, тогда, конечно… Победа должна быть красивой.

Я медленно пустил коня вперед. Один из всадников точно так же тронул коня и отъехал от своих людей на три конских корпуса. Немолодой, все верно, даже очень немолодой. Похоже, дочерью обзавелся уже в преклонном возрасте. Хорошо и плохо для меня, с одной стороны, будет рассудительным и осторожным, с другой – разъярится за осквернение его единственного сокровища.

Я всматривался очень внимательно, среднего роста, грузный, с короткой бородкой и аккуратно подстриженными усами, глаза смотрят прямо, взгляд я бы назвал умным и проницательным, но только взгляд, а не самого лорда, слишком много в лице неприкрытой злости, а лорды такого уровня, знаю по себе, должны уметь скрывать чувства.

Глава 9

Рядом с герцогом на затейливо украшенном коне скромно держится высокий красивый юноша, лицо чистое, без украшающих мужчину шрамов, даже нос не перебит ни разу. Губы полные, почти детские, и вообще выглядит больше менестрелем, слагающим свои песни, чем военачальником, а это явно командующий гарнизоном герцога, только военачальник такого ранга имеет право ехать в подобных случаях справа.

За моей спиной граф Гатер громко отдает приказания, рыцари перестраиваются, звенят оружием. Я коротко оглянулся, барон Фрейтаг тоже размахивает руками и готовит свой отряд для короткой и яростной схватки.

Должны уметь скрывать свои чувства, повторил я себе. Потому что такие вот, как этот барон, ловят на лету желания господина и спешат их выполнить даже до того, как господин изволит вымолвить вслух.

Остановив Зайчика за полкорпуса от коня герцога, я произнес со всевозможной любезностью:

– Дорогой герцог, я счастлив познакомиться с вами! Все-таки соседи, наши владения в одном королевстве! И не так уж и далеко границы наших земель друг от друга.

Он слушал внимательно, уловил и едва заметный намек на то, что соседи могут не только мирно уживаться, но еще чаще воюют, а ему, похоже, воевать в таком возрасте уже как-то не совсем. Тем более что я могу быть очень опасным противником, если в самом деле тот самый, убивший неуязвимого Хорнельдона.

– Дорогой герцог, – ответил он ровным голосом, но я все равно уловил в нем кипящую ярость, – я понимаю ваши чувства защитника своих людей. Однако этот человек тяжко оскорбил меня и всю мою семью. И он не ваш человек.

– Вы правы, – ответил я. – Но в данном случае мой. На короткий промежуток времени.

Герцог поинтересовался медленно:

– На какой?

Я ответил без особой охоты:

– Мы разрешили ему ехать с нами до этого перекрестка.

– Прекрасно!.. Вы все выполнили. Теперь он наш!

– Не совсем, – ответил я. – Формально да, можем его выдать. Но значит, обречь сразу же на виселицу, а это не совсем гуманно, хотя гуманист из меня неважный, но важно быть или хотя бы казаться гуманистом, когда мы политики. Не так ли?.. Простите, герцог, но вы слишком кипите гневом. А это значит, можете допустить судебную ошибку. Для крестьянина это пустяки, но для человека нашего ранга… гм…

Он выпрямился, лицо налилось гневом.

– Вы отказываетесь выдать преступника?

Я видел, что вот сейчас он велит своему отряду атаковать нас, будет жестокая сеча, я сказал с подчеркнутым удивлением:

– Что вы, герцог! Вовсе нет.

– А что?

– Предлагаю, – сказал я, – судить его прямо здесь. Разве вам помешает и мое слово поддержки перед общественным мнением лордов? Если и я, посторонний, скажу, что этот человек заслуживает виселицу, то уж точно никто не скажет, что вы осудили на смерть человека из личной мести!

Рыцари за спиной герцога шевелятся, переговариваются. Я видел по их лицам, что меня понимают и поддерживают. Не ради какой-то там справедливости, а просто интересно, как герцог принимает решения, когда не все по его воле.

– Хорошо, – процедил герцог сквозь зубы, – да увидят все, что мои решения справедливы!..

– Сэр Фонтане, – сказал я громко, – предстаньте перед судом! В смысле, вот здесь, между нами и герцогом.

Не оглядываясь, я чувствовал, как в рядах моих рыцарей пошло шевеление. Мимо меня проехал и остановил коня между нами на равном расстоянии Фонтане, подчеркнуто спокойный, прямой, на лице уже нет веселья, но нет и страха.

– У нас идиотом может назвать каждый, – объяснил я, – а вот преступником – только суд! Мы здесь остановились затем, чтобы выслушать ваши…

– Признания, – сказал герцог.

– Объяснения, – уточнил я. – А лучше, показания. Решение, принятое нами с герцогом, будет окончательное и не подлежащее никакой апелляции.

Фонтане поинтересовался:

– Что такое апелляция?

– Апелляция, – объяснил я, – когда просите один суд проявить неуважение к другому суду. Но мы с герцогом преисполнены уважения как друг к другу, так и к другим благородным лордам королевства, так что, вы понимаете прекрасно, если не дадите нам ясных и понятных объяснений, что там у вас случилось, виселицы на этот раз не избежать. И апеллировать будет не к кому.

Герцог уловил раздражение в моем голосе, улыбка чуть-чуть проступила на его худом лице и тут же пропала. Его военачальник почему-то старается не смотреть на Фонтане, как и тот не смотрит на герцожью правую руку.

За моей спиной граф Гатер сказал тихохонько барону Уроншиду:

– Видите, сэр Гедвиг, как надо? По-культурному. Что не так – сразу в суд! А у нас сразу в морду.

– Дикие у нас места, – ответил барон печально. – Ничего, наш сэр Ричард уже продвигает культуру в рыцарские массы.

Фонтане выпрямился в седле, все насторожились, он вздохнул и ответил дерзко:

– Вообще-то мне сказать нечего.

Герцог произнес обрекающим голосом:

– Признаешь ли ты, что соблазнил мою дочь?

Все замерли в ожидании ответа. Фонтане подумал, бросил взгляд исподлобья, тяжело вздохнул.

– Увы.

– Что «увы»? – потребовал герцог люто.

– Ваша дочь слишком… красива. Я не устоял.

– Соблазнил? – повторил герцог с нажимом.

Фонтане прямо посмотрел ему в глаза.