Сегодня - позавчера - В Храмов

Натан поперхнулся, открыв рот, потом оттуда раздался хохот.

- Да это ты извращенец, я даже подумать такого не мог!

- Вы ещё долго пикетироваться будите? Нам вас отсюда слушать или как? - раздался из-за спины Натана голос Бояринова.

- Да, что это я? - Натан посторонился, пропуская в каморку комбата и того же политрука, проводившего меня до казарм. Сразу стало тесно.

- Я тут как раз прибирался.

- Хозяюшка, - сочувственным голосом сказал Натан.

- А в глаз?

- Ты, татарская морда, ещё за еврея не ответил.

- Так! - командирский тон комбата вытянул всех в струнку, даже Натана, с его двумя шпалами, - выяснения национальных вопросов оставим для коньяка, а сейчас, слушай мою команду! Натан, как старший по званию, в уборке не учувствует - накрывает стол. Остальные - освобождаем место. Заодно надо и старшину привести в надлежащий вид. А тебе, Кузьмин, выговор за неисполнение моего приказа.

- С внесением в грудную клетку?

- Что?

- Выговор с внесением в грудную клетку? Или в личное дело? То есть, тело?

- Нет, обойдёмся просто выговором. Но, только в первый и последний раз. Понял?

- Так точно!

Мы так препирались, но руки дело делали - узлы и мешки летели в углы.

- Натан, какой-то у тебя странный контуженный. В званиях не разбирается, а шпарит, будто в царской армии отслужил: "так точно".

- Я тебе, Андрюша, больше скажу - он пока в реанимации лежал, как будто институт закончил. Я его сослуживца опросил - как подменили старшину.

Я весь напрягся. Как выкручиваться? В фарс всё перевести? Стоит попробовать:

- Ага, агенты влияния разведок империалистов. Я же и иностранные языки знаю теперь: "Хаю дую ду?".

- Это что?

- Это он по-английски: "Как делаются дела", - подсказал из-за стеллажа политрук.

- Жаль, - вздохнул я, - не немецкий. А на что мне англицкий? Мы с ними не воюем. Да и не понимаю я, что это значит, так, помню почему-то.

- Давай ещё что-нибудь.

- Велком, гоу аут, файн, щет, фак, лондон из э кэпитал оф грейт британ. Ещё что-то всплывает, но я тут же забываю.

- Сереж, что он сказал?

- Заходи, уходи, замечательно, дерьмо, вообще матом и Лондон - столица Великобритании. Он, наверно, в школе английский учил. Или слышал где.

Фу-у. Может пронесёт. Вот и Натан разразился лекцией о неразгаданности устройства человеческого мозга и парадоксальности памяти. С примерами из своей богатой практики.

Ну, вот и расселись. Натан достал из своего докторского саквояжа две пол-литровых бутылки с коричневой прозрачной жидкостью. Этикетки незнакомые. Коньяк. Азербайджанский. Понюхал, когда налили в мой стакан.

- Блин, коньяк! Да хороший!

- Конечно. А ты надписям не веришь?

- На заборе тоже написано, а там дрова. Откуда мне знать, как должен пахнуть коньяк? Но ведь узнал, более того, чую - хороший.

- Ну, а я что говорил - "их благородие" подселился в старшину.

Я опять напрягся, но все рассмеялись. А Натан пересказал капитану и политруку наш с ним разговор о дворянах. Комбат покачал головой:

- Да, интересно тебе память вывернуло, старшина. Ну, долго греть-то будем? Я, конечно, понимаю - коньяк, он тепло любит, но доколе?

- И то верно, - поддержал Натан, - Старшина, скажи тост.

- Тост!

Они сначала выжидающе смотрели на меня, потом рассмеялись:

- Опять шутишь, - покачал головой Натан, - Тогда я скажу - за встречу!

Выпили. Отличный коньяк! Вообще, я не любитель выпивать. Ну, так сложилось. Болею сильно с похмелья, а состояние опьянения мне неприятно. Ну, совсем неприятно. Одни неприятности от выпивки. Только один плюс нашел я - мне приятен вкус некоторых алкогольных напитков - коньяка, текилы и... И всё? А, пиво. Но, пью я, только пока не начну пьянеть. Как только в голове начнёт плыть - пить прекращаю. Меня бесит потеря мною контроля за реальностью, вернее, иллюзию контроля, прекрасно понимая, что контролировать реальность не могу и от меня мало что зависит.

- Между первой и второй - чтоб пуля не пролетела.

Подняли по второй. Дай-ка, я скажу:

- За Победу! Она неотвратима, как рассвет. Но, нам надо её приблизить.

- За Победу!

Закусить. Хороший закусь. В голове зашумело. Да, сильно! У-у! Я поплыл. Уже?

- Ребят, что-то меня уносит, - сказал я, - Натан, поменее наливай. Что-то меня сильно цепляет.

- И мне поменьше, - попросил политрук Серёжа, - я третьи сутки на ногах.

- Третья, - это я сказал, - Я вспомнил - третья не чёкаясь. За тех, кого с нами нет. И не будет. И стоя.

Мы встали.

- За батю твоего, Серёжа! Что за человек был. Золотой, - это Натан.

- За моих бойцов, - это сказал, тихо, комбат, - Простите, что не смог вас всех домой вернуть.

Политрук ничего не сказал, лишь в глазах слёзы, да жевлаки ходят пол кожей.

Выпили. Молча закусили. Меня разморило. Чтобы сбить опьянение, усиленно ел. А Натан мне рассказывал об отце политрука - батальонном коммисаре Гапове Анатолии Павловиче, на которого третьего дня получили похоронку. Поэтому и отпустили Гапова Сергея Анатольевича в бригаду. Судя по их рассказу, человек был хороший. Стало грустно:

Чёрный ворон

Что ж ты вьешься

Над моею головой

Ты добычи не дождёшься

Черный ворон, я не твой!

Вот так и спели. Хором. Потом ещё несколько песен, которых я не знал, но тянул. А потом я им спел:

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас

Пить я не любил. И петь. Но приходилось. А когда пьют мужики, без этой песни не обходиться.

И молодая не узнает

Какой танкиста был конец.

А потом я спел, не в тему, но тоже грустную:

Где-то мы расстались

Не помню, в каких городах

Помню, это было в апреле...

Они внимательно слушали, а умом понимал, что меня, как Остапа "несёт", но остановиться я уже не мог. "Палюсь":

Девочка с глазами

Из самого синего льда

Тает под огнём пулемёта

Скоро рассвет. Выхода нет.

Ключ поверни и полетели.

Нужно вписать

в чью-то тетрадь

Кровью, как в метрополитене:

"Выхода нет",

Выхода нет.

- Вить, ну признайся, ты ведь сам это придумываешь.

- Отстань, Натан! Я - попугай. Услышал, запомнил - спел. Не умею я песни сочинять.

- О, младший политрук окуклился. Надо его уложить, чтоб не мучился.

Ага, легко сказать. Я был пьян, на двоих с комбатом - две руки. Но, ничего, с Натановой помощью, застелили в казарме матрасом и подушкой койку, снесли туда Сергея, разули и накрыли шерстяным одеялом. Натан постоял над спящим, потом сказал мне:

- Я ведь его с такого возраста помню, - он показал расстояние до пола, - хороший мальчик. И воспитан правильно. Жаль отца. И сам на фронт рвётся. Если и на него похоронка придёт, Зина не переживёт.

- Старшина, - позвал меня комбат из каптёрки, - давай, облачайся! Сказал же - привести себя в надлежащий вид, нет, ты всё в больничном! Точно выговор внесу, как ты говоришь, в личное тело.