Убийство со взломом - Колин Харрисон

Он ощутил запах ее духов и вина, которое они пили вместе, и почувствовал смущение и одновременно желание продолжать, и он стал гладить ее тело, волнуясь, что может показаться глупым и неуклюжим. Она была первой женщиной, кроме Дженис, к которой он прикоснулся за десять или более лет.

– Вы мне нравитесь. Очень нравитесь, – сказала она, ее руки, скользнув ему под пиджак, трогали, гладили его грудь. – Нравитесь, какой вы большой.

Он глядел на нее, прикидывая, что она, должно быть, старше его лет на пять-шесть, а может быть, и больше. Интересно, на сколько больше, черт возьми? Многие женщины мастерицы скрывать свой возраст. У женщин старше тридцати пяти обычно меняется овал лица, обвисает кожа на подбородке. Устыдившись, он опустил глаза, но когда она целовала его, ему было приятно. Он услышал, как она шепнула: «Я хочу зайти к тебе, Питер».

Они пробирались по дому, и голова его была тяжелой от выпитого вина. Света он нигде не включил и даже руку ей подавал только изредка, почти все время храня молчание. Кухня, столовая, рабочий кабинет, а это маленький садик. Духи Кассандры наполняли весь дом. Несмотря на легкое головокружение, он виновато сделал мысленную зарубку: не забыть завтра проветрить все комнаты. Профессиональные преступники не оставляют следов. Кассандра взяла его за руку и спросила, где спальня. Он оценил такую ее откровенность – это не было грубостью, лишь честное и открытое признание того, что он устал и слишком колеблется, чтобы с ним разыгрывать застенчивость. Поднимаясь по лестнице в спальню, он понял, что два часа «ракетки» не прошли даром для его ног. Кассандра отправилась в ванную, а он, не зажигая света, принялся раздеваться; нижнее белье он отшвырнул ногой по направлению к переполненной бельевой корзине. Странно, но особого смущения он не испытывал, и это его беспокоило. Наверное, ему полагалось бы беспокоиться о том, как все будет, но вместо этого он смутно желал исчезновения Кассандры – пускай бы она растаяла, дематериализовалась под направленным лучом, как Кирк или Спок в «Звездной дороге», а он бы тогда лег спать. У него еще куча дел, ведь Хоскинс, чей скептицизм в величии своем не уступает Ратуше, только и ждет от него доказательств, что он не тянет. Нет, этого допустить он не может. Может быть, Кассандра признается в разводе с мужем, в том, что у нее есть дети. Они поговорят, после чего он выпроводит ее. А о Дженис он ей не скажет. Пусть это останется внутри. Маскируя свою молчаливую апатию, он спросил ее, когда она вернулась из ванной:

– Сколько же людей в подчинении у вас на работе?

Сидя на краю постели, она копалась у себя в сумочке.

– Что? У меня в отделе четыреста сотрудников. – Она бросила на пол сумочку. – Я не захватила контрацептивов, Питер. Я просто не думала… – Она подняла на него взгляд. – Надеюсь, на этот раз вы меня поймете.

– Ничего, – сказал он. – Все в порядке.

– В своем немолодом возрасте я все еще могу забеременеть. А это, разумеется, было бы лишним для нас обоих.

Найдя у него в шкафу вешалку, она повесила туда свой синий костюм. Он заметил, что на икре одной ноги у нее вздулись вены.

– Все в порядке. – Подойдя, он поцеловал ее, но без большого удовольствия. – Мы можем избрать иной путь, если правильно будет так выразиться.

Он имел в виду оральный секс. К этому Дженис нельзя было склонить особенно долго, но и согласившись, она теперь не испытывала от этого удовольствия и не разделяла удовольствия Питера. Они стали ласкать друг друга, и язык Кассандры очутился у него во рту, после чего ее руки быстро скользнули вниз по его телу. Он хотел было ответить ей тем же, но пальцы его, действуя вслепую, неуклюже натыкались на чужую плоть. Он был по-прежнему рассеян и осторожен. С момента ухода Дженис он намеренно не менял постельного белья, находя утешение то в сохранившемся упавшем волоске, то во внезапно повеявшем аромате любимых духов, то в давно высохших пятнах. Спальня, да и весь дом мгновенно превратились в музей, где он был смотрителем, гидом и до сего времени единственным посетителем. Рука Кассандры с силой сжала его руку, так что он ощутил собственный пульс. Он вдруг подумал о болезнях, которые так легко подхватить, – болезнях обычных, относительно безобидных, и тяжелых, неизлечимых, смертельных болезнях. Оставалось предположить, что у Кассандры хватило бы порядочности предупредить его, если в ней гнездится какой-нибудь гадкий вирус. Однако работа научила Питера тому, что мало кто из людей достоин полного доверия.

– Мне надо задать тебе один вопрос, – начал он, садясь в постели. – Это относится не к тебе конкретно. Вопрос этот я задал бы любой на твоем месте.

– Ты хочешь знать, здорова ли я, – сказала она. – Я это поняла, ничего страшного. Я ведь от тебя ничего не скрываю. – Она заглянула ему в глаза. – Все боятся, – заключила она.

Он был достаточно пьян, чтоб не задуматься о том, что могло бы означать такое двусмысленное высказывание.

– Тогда у меня есть идея.

– Да?

– Насчет того, как мы могли бы все-таки…

– У тебя припасено что-то? Для тебя?

– Нет. Но одну минуточку…

В ванной, где собственная голова вдруг показалась ему шаром, катающимся взад-вперед на хорошо смазанных колесиках, он порылся под раковиной. Там в корзинке было много барахла, оставшегося от Дженис. Все это она бросила, а может, забыла. Археологические пласты. Жесткие контактные линзы еще с тех времен, когда она не носила мягких. Пахучее мыло. Испачканные бумажные салфетки, пастилки от кашля, просроченные рецепты, заколки для волос, а, вот и то, что ему надо, – ее старый колпачок. Уезжая, она взяла новый, этот же, которым не пользовалась уже года три-четыре и, конечно, ненужный и Питеру, в спешке и суматохе забыла. Колпачок был в каких-то пятнах и даже пыльный. Питер поднес его к свету посмотреть, целый ли. Вроде целый. В зеркале Питер показался себе бледным, испуганным. Член, еще минуту назад твердый, как ручка метлы, сейчас сонно поник. Почти два часа ночи. Через шесть с половиной часов его ждут на работе. А он даже не помнит дела. Временное умопомрачение – ведь столько этих дел… Заключительное слово? Вынесение приговора? Отбор присяжных и беседа с кандидатами? Ему так надоело задавать вопросы. Не отвергаете ли вы, сэр, по религиозным, моральным или иным соображениям смертную казнь так решительно, чтобы это могло бы воспрепятствовать вам вынести справедливое решение обвиняемому в убийстве первой степени? Его предки Скаттергуды, эти квакеры в черных шляпах, помогавшие основать этот город на принципах мира, терпимости и всеобщей выгоды, перевернулись бы в своих гробах, зарытых на глубине шести футов на старых тесных кладбищах возле их молельных домов за чертой города, узнай они, что их потомок требует для кого-то смертной казни.

Порывшись, он извлек выжатый и перекрученный тюбик с пастой для колпачка. Записка все еще висела – «Я знала, что ты заглянешь сюда». Теперь его очередь подшутить. Ха. Он с силой сдавил тюбик и с трудом выжал из него с чайную ложечку пасты. Хватит? Неудивительно, что женщины терпеть не могут смазываться этой дрянью. Лучше побольше. Размер матки может быть уподоблен примерной величине груши. Слова из какого-то старого судебного освидетельствования изнасилованной. Половина всех баб в его конторе мечтают о детях и только о них и говорят. Колпачок же – это врата смерти. Следующим его делом будет опытный жучок на скачках. Этот обвиняемый выстрелом в затылок размозжил голову соседу. Похоже на любовный треугольник. Если в жюри он выберет негритянок, парню несдобровать – нет присяжных суровее, чем эти евангелистки, вопящие по воскресеньям на утренних службах. Такие пустой болтовни не потерпят… Белые же заседательницы из средних слоев могут повести себя по-разному. Но с другой стороны, многие негритянки не раз убеждались в несправедливости полиции, знают, как прихотливо и непредсказуемо правосудие, и ненавидят систему, погубившую стольких чернокожих мужчин. Америка, во многом построенная на труде и костях чернокожих, продолжает брать с них мзду. Если бы ему, Питеру Скаттергуду, не были бы предоставлены все эти его чертовы мыслимые и немыслимые привилегии, кто знает, может быть, и он стал бы каким-нибудь отщепенцем – полоумным наркоманом, зарабатывающим на жизнь продажей ворованных шприцов, распространяющим СПИД и прочую смертоносную заразу. Стоя перед зеркалом в резком свете лампочки, он все мазал и мазал колпачок пастой, выдавливая ее из тюбика. Дженис хотела детей, мечтала об этом, а он сомневался – сколько маленьких Дженис и Питеров убили они, тратя деньги на всю эту противозачаточную дребедень, – ничего другого он не признавал. После тридцати ты лучше разбираешься в том, как избежать беременности, чем в том, как заиметь детей. Возможно, позволь он Дженис забеременеть, и она сейчас была бы с ним. Да, возможно, но хорошо ли это было? И прыгала бы сейчас у него на коленях темноволосая малышка. Папа! Нет, преступно, что у них не было детей! И как бы счастливы были его родители. Не знаю, Дженис, зачем я это сейчас делаю. Она бы рожала естественным путем, а он сидел бы возле нее, держа ее за руку, глядел бы, как она тужится. Нет, он с ума бы сошел от страха, видя, как мучится Дженис. Он ведь всегда был порядочным трусом. Необходимо разыскать ее, объясниться с ней с глазу на глаз. Он мог бы выследить ее по телефонному номеру, который она ему оставила, но для такого дела телефонной компании потребуется предписание суда, и значит, это невозможно. Слишком долгий путь. Интересно, как спят старухи негритянки со своими стариками. Негритянки – это стихийная опора Демократической партии в народе, ее форпост на Севере. Все поставлено на широкую ногу – хорошая погода, два доллара за каждый голос – и машина будет работать бесперебойно. Новый мэр использует их на полную катушку, он хитрее прежнего и знает, как организовать женщин, которым не приносит удовлетворения их работа. Женщин, которые спят со своими неграми, не снимая рубашек, и держат под кроватью бутылку. Ну, давай же, мамочка! Это называется «охватить пенек». Теперь, в разгар зимы, они для этого и туалеты используют. Да, все вокруг только это и делают.