Звезда и жернов - Макс Армай

Далеко на холме, с севера от города, задумчиво стоял Н’Нгунги Андгингду Храо Д’Див, Верховный Ит Великой Гильдии Волшебников Западного Инклифа. Конечно же, он всё слышал и видел, и сделал для себя соответствующие выводы. Равно, как и Дэдэн, который, хотя был и не с ним, но тоже всё слышал и видел — с самой высокой замковой башни. Ибо какой же уважающий себя волшебник стал бы недооценивать своего противника и не приложил бы максимум усилий, чтобы узнать, что тот замышляет.

Герцог и окружающие его знатные гости хотя тоже были несколько взволнованы речью Его Непогрешимости, но, всё же, больше являли некоторую растерянность, охватившую их. Им было не понятно, к чему клонит верховный квистол. Почему он решил столь явно, и именно теперь, когда, возможно, без помощи волшебников трудно будет обойтись, выступить против них? И чья это точка зрения — именно его, или же всей Церкви?

Вэйс нди'а Буни тоже был взволнован и растерян. Но не только поэтому.

По случаю прибытия в город верховного квистола, был помилован некий башмачник Креглен, приговорённый, за угрозу поджога, к огненной казни. Его уже заколотили в бочку, и прингид Страстей Господних даже прочитал над ней все полагающиеся для сего случая молитвы, долженствующие облегчить спасение заблудшей души преступника. Оставалось только поднести факел к сложенному вокруг бочки хворосту, но тут, Его Непогрешимость прижал кулак к своей груди, в знак прощения. Бочку тут же разломали, и перед потрясённой толпой предстал, чудом избежавший смерти, башмачник. Ликованию собравшихся на площади горожан не было предела. Впрочем, столь же бурные чувства у них бы вызвало и зрелище свершившейся казни, и вовсе не из-за какой-либо чрезмерной кровожадности, а просто в силу неутолимой страстности их души. Потрясённый ремесленник, обливаясь слезами, произнёс прочувственнейшую молитву, растрогав всех присутствующих, и тут же торжественно поклялся, призвав всех стоящих здесь в свидетели, что не позже следующего месяца отправится в Алкину и доставит оттуда, в ихгородской собор, частицу воли Игуна. Герцог, слыша столь похвальную речь, тут же повелел передать ему, от своего имени, кошель с двадцатью золотыми, а ади Роррен Аду старший послал башмачнику серебряную нательную тахилу, разумеется не свою. Затем герцог с гостями отправился в замок, где уже во всю готовились к парадному пиру, а народ, постояв ещё некоторое время на площади, разбрёлся, кто куда — в основном, по своим любимым трактирам — праздновать дальше. Правда, многие решили проведать усопших на кладбище, где и в обычные-то дни гуляло много горожан, а теперь уж, видимо, и вовсе будет не протолкнуться. Не приходилось сомневаться, что вскоре туда нагрянут бродячие музыканты, и тогда и там вовсю закипят веселье и пляски. И уж совсем немногие, в основном именитые горожане, да ещё — немощные старики, да старухи, отправились по своим домам, или же в гости друг к другу.

Глава 5

Рин прислушался — отец и мать снова о чём-то горячо спорили. Нельзя сказать, чтобы в их доме всегда царили исключительно мир и согласие. Случалось всякое — и ссоры, и обиды, и взаимные обвинения. Всё, как у всех. Однако сегодня они запирались в своей комнате уже, по меньшей мере, трижды, и причём, с тех пор, как они сделали это в последний раз, прошло уже больше часа. Весь день мать ходила очень расстроенная, и было заметно, что она много плакала. Что же ещё такого могло случиться? У Рина нехорошо засосало под ложечкой: не иначе, как опять из-за него! Он тяжело вздохнул и, расстроено ссутулившись, направился в комнату Лика.

Однако братишки там не оказалось. Наверное, он снова куда-то убежал проказничать вместе с Ашей. В последнее время они очень сдружились. Рин прошёлся по комнате, достал из-под кровати ящик, набитый сокровищами Лика, и, опустившись на колени, с грустной усмешкой принялся перебирать всякую всячину. Здесь были и разноцветные стеклянные шары, и огромный гвоздь, и засушенные жуки, по-прежнему блистающие своими панцирями, и гусиные перья. Моток бечёвки, деревянная дудочка, цветные камешки и загадочная треугольная медная монета из неизвестно какой страны — его утешительный подарок Лику, за несостоявшуюся прогулку в замок. Рин вспомнил, что выменял её, где-то с год назад, у остановившегося в их гостинице караванного погонщика, который неожиданно польстился на изящный деревянный лепесток, с двери, теперь уже уничтоженного, шкафа. Пожалуй, это была самая выгодная в его жизни сделка! Повертев монету в руках, Рин швырнул её обратно в ящик. …Кусок сургуча, огрызок свечи, несколько маленьких, раскрашенных рыцарей, вырезанных из дерева, шестерня от загадочного механизма, странные кусочки металла, отданные Лику отцом, после каких-то неудачных опытов. Чей-то череп, наверняка от какой-нибудь ящерицы, но Лик всегда гордо заявлял, что это череп детёныша дракона. Ржавая иголка и несколько фигур от игры царей. В коридоре хлопнула дверь, и Рин поспешно задвинул ящик обратно под кровать. Боязливо выглянув в коридор, он увидел отца, в задумчивости стоящего перед дверью в его комнату. Тот повернул голову и, увидев Рина, неуверенно направился в его сторону.

— Вот ты где… Мне надо с тобой поговорить… — он, как не редко в последнее время, выглядел усталым и озабоченным, хотя и старался скрыть это.

— Да, отец, — Рин отступил назад и чуть посторонился, давая тому войти.

— Рин… — начал Вэйс нди’а Буни, тяжело опустившись на кровать Лика. Из-под нахмуренных густых бровей, на Рина грустно взирали странные глаза отца, то и дело убегая куда-то в сторону. Странные не из-за своего цвета, или формы, а из-за выражения, всегда им присущего. Никто больше из людей, когда-либо встреченных Рином, не обладал таким взглядом: столько в них светилось силы и какого-то совершенно никому неведомого знания, и никто не мог его выдержать. Даже господин герцог. Его отец обычно всегда был собран и подтянут. Он всегда знал, чего хотел, и, несмотря на свой уже изрядный возраст (ему уже шёл пятый десяток), он выглядел на удивление молодо и всегда производил впечатление человека недюжинной силы, хотя и не из-за своего телосложения. Однако сейчас его отец был немного растерян и, как показалось Рину, немного даже подавлен. — Как помниться ты был очень недоволен, когда я определил тебя в трапезничие при герцоге? Ведь так?

— Да, отец, — Рин тоже старался не подавать виду, сколь не по себе ему от этого разговора. Судя по всему, вот как раз сейчас ему и влетит за то, что он учинил, в первый и последний раз распоряжаясь на обеде у герцога. И, учитывая сколь расстроен его отец, влетит ему весьма основательно.