Конан и Гнев Сета - Морис Делез

Могучее животное несло его вперед, не сбавляя, а временами даже наращивая темп бега, как будто не знало, что такое усталость.

Наконец, где-то впереди засверкали огни, неожиданно яркие, предвещавшие беду, и Конану показалось даже, что он видит дым далекого пожарища, уходящего в высокое ночное небо. Ему вспомнилось, что в Лироне храм подожгли последним и на вскинувшееся к небу огненное зарево поспешили люди. Правда, затерявшейся в конце долины деревушке, где под охраной полусотни Черных Драконов осталась Зенобия, помощи ждать было неоткуда. Но гораздо хуже было другое: раз выпустили на волю огонь, значит, в живых там не осталось никого!

Конан сжал зубы, но бить коня не стал, побоявшись, что тот просто не сможет бежать еще быстрее. Огни и так приближались, замелькали совсем рядом, из простого светового пятна, горевшего в отдаленье, превратившись в пламя пожарища, страшное, разноцветное — от ярко-желтого до красного, почти бордового.

Конан решил сократить путь и погнал коня лесом. Мягкий мох заглушил стук копыт. В просвете между деревьями киммериец увидел страшную картину и через мгновение вихрем ворвался в круг света. Два последних гвардейца из Черных Драконов с залитыми кровью лицами, до неузнаваемости искаженными яростью, из последних сил защищали королеву от человека в странном, но роскошном, расшитом драконами халате, необыкновенно ловко орудовавшего двумя слегка изогнутыми кхитайскими мечами. В отличие от телохранителей Зенобии кхитаец явно забавлялся, оттягивая конец схватки.

В двух десятках шагов от них, на площадке, усеянной изувеченными трупами Черных Драконов и егерей Троцеро стояли двое: прекрасная белокурая амазонка с роскошными формами, разгоряченная только что завершившейся битвой, с ног до головы залитая кровью поверженных противников, и огромный, как сначала показалось Конану, бык, почему-то стоявший на задних копытах. Бык, однако, был без рогов, а непропорционально маленькая голова его, сидевшая на вершине огромного, тянувшегося вдоль всей спины горба, который плавно переходил в шею, оказалась выбритой наголо, как это принято у людей в Туране или Гиркании. К тому же человекобык опирался огромной ручищей на рукоять гигантского тяжелого боевого молота, стоявшего возле правой ноги. И еще своим чутьем варвара Конан почувствовал незримое присутствие четвертого, не желавшего показываться в круге света, и, судя по тому, что король видел в Лироне, это должен был быть лучник.

Человекобык был угрюм, и глаза его светились злобой. На губах амазонки играла презрительная улыбка: воительница явно наслаждалась кровавым зрелищем.

Всю эту картину Конан охватил одним взглядом. В следующий миг он уже ворвался в круг света. Первой увидела его стоявшая ближе всех амазонка, и реакция ее оказалась мгновенной. Отработанным движением, даже не потрудившись размахнуться, как следует, она вскинула руку и, тихо просвистев в воздухе, ее хлыст метнулся к горлу короля. Киммериец, однако, не стал дожидаться его обжигающего прикосновения, и, пригнувшись, закатил полуголой красавице звонкую оплеуху, от которой та не устояла на ногах и повалилась в пыль.

Молотобоец заметил нового противника мгновением позже, но, когда Конан выпрямился в седле, тяжелый молот уже устремился в полет. Однако и меч, словно, возникнув из воздуха, столь же быстро оказался в руке киммерийца. Обладателю молота нужно бы направить удар в голову коня, а он нацелил его в седока, и это оказалось серьезной ошибкой. Когда молот встретился с острием меча, рукоять разлетелась и смертоносное оружие превратилось в бесполезную чурку. Мощный удар ноги пришелся в челюсть человекобыка и опрокинул его на землю.

Конан увидел, как восторгом и любовью загорелись глаза Зенобии, как воспряли духом его телохранители, как, мгновенно обернувшись, окинул его насмешливым, презрительным взглядом кхитаец в расшитом халате. Киммериец спрыгнул с коня и направился к ним. Он успел сделать всего шаг, когда обостренное чутье варвара заставило его пригнуться, едва ли не броситься на землю. В тот же миг над самой головой со свистом пронеслось нечто, и один из Черных Драконов со стоном повалился на землю, пронзенный черной стрелой с красным оперением.

В следующий миг Конан с разворота метнул свой тяжелый двуручный меч, направив его в черное пятно, замершее, как ему показалось, у дальней стены утонувшего в ночной темноте дома. Оборачиваясь назад, он услышал, как с глухим ударом клинок вонзился в стену. Из темноты до него донеслись сдавленные проклятия, затем раздался треск, и темное пятно метнулось в сторону, только этого Конан уже не видел. Он подхватил с земли принадлежавший кому-то из убитых легкий туранский клинок и бросился к поджидавшему его кхитайцу.

Тот уже понял, что теперь его противником становится сам король Конан, о воинском искусстве которого ходили легенды. В легенды, правда, можно было и не верить, зато в себе и в своей победе кхитаец не усомнился ни на миг.

Краем глаза Конан увидел, что гигант, похожий на быка, склонился над белокурой амазонкой, но едва клинок его скрестился с мечом кхитайца, как поединок занял все его внимание. К сожалению, кривой туранский клинок был короче мечей кхитайца, зато Конан был выше ростом, а значит, и руки его были длиннее, что несколько уравнивало шансы. На поясе Конана висел еще тяжелый кинжал в три ладони длиной, но его вряд ли можно было назвать серьезным оружием.

Кхитаец поднял перед собой скрещенные клинки и отсалютовал Конану, не ответившему на приветствие: не в его правилах было обмениваться любезностями с бандитами. Сталь звякнула о сталь, но негромко, будто клинки лишь попробовали друг друга на вкус. Легкий звон наполнил воздух: бойцы знакомились, показывая излюбленные приемы, выясняя, владеет ли ими противник, оценивая сильные стороны и пытаясь отыскать слабые места.

Зенобия склонилась над пораженным в грудь воином — тот был еще жив. Второй гвардеец, словно завороженный, наблюдал за поединком.

Конан возблагодарил Крома за то, что клинок ему попался хоть и коротковатый, но откованный из отменной стали. Странная зачаровывающая мелодия смерти зазвучала в ночи, гипнотизируя окружающих, приковывая к себе их внимание, заставляя забыть обо всем. Перезвон длился нескончаемо долго, но на каждый выпад кхитайца противник его находил нужный ответ, и туранский клинок, раз за разом, отражал смертоносные удары.

— Кончай с ним!— услышал Конан разъяренный голос амазонки, но мгновением раньше кхитаец, похоже, и сам пришел к такому же решению, потому что его оружие заплясало вдвое быстрее, и Конан опомниться не успел, как кончик кхитайского клинка тихонько свистнул, оставив на запястье киммерийца тонкую полосу, из которой тут же засочилась кровь. Именно в это мгновение противник его впервые заговорил.