Завещение бессмертного - Санин Евгений

А подарки, сколько он сделал ей подарков за всю жизнь? Два отреза на хитоны да колбу, что купил у купца из Пергама, совершенно никчемную теперь для нее вещь. Откуда ей взять благовония, чтобы хранить их в ней, пусть хоть она трижды из Пергама!..

«Пергама!— мысленно ахнул Эвбулид.— Ведь тот купец был из Пергама. Да-да, точно — он еще приглашал меня к себе в гости, посмотреть скульптуры, которые хвалил сам царь! Что стоит ему попросить царя забрать меня в царские мастерские, откуда через десять лет выпускают на свободу! Я не испорчу ни одного листа пергамента, буду стараться, как десять рабов, вместе взятых, и снова увижу Гедиту, Филу, потреплю за вихры Диокла, впрочем,— помрачнел он,— какие там вихры, если он уже станет зрелым мужем... Да и вообще,— накинулся на себя Эвбулид,— как я найду этого купца, если никогда больше не выйду за стены этого проклятого эргастула!..»

Отогнав от себя легкую, как дуновение свежего ветерка, надежду, он вдруг увидел, что полоски в двери уже белые, и, больше не сдерживая себя, ополовинил миску. Дожидаясь вечера, снова стал думать о своей потерянной семье.

Нет, не все так плохо было у них с Гедитой. Было то, что редко встречается в афинских домах, где браки заключаются, как правило, по воле родителей,— любовь и обжигающая сердце нежность.

Спустя год после свадьбы у них родился Диокл.

Купленный Эвбулидом Армен украсил дверь дома венком из оливковых ветвей — символом будущей гражданской храбрости сына своего господина, и Эвбулид с гордостью слушал, как проходившие мимо афиняне говорили: "Этот дом посетило счастье, здесь родился мальчик! Его имя1 принесет ему большое будущее!"

Спустя еще год Армен украсил дверь шерстяной повязкой, напоминавшей о женском трудолюбии. Дочку назвали Филофеей — любящей богов, по-домашнему просто Филой — любящей...

Когда же родилась еще одна дочь, в дом уже все настойчивее стучалась бедность: наследство умерших родителей и приданое Гедиты таяли как дым.

И все равно он не унывал, надеялся на лучшее и с молчаливого согласия Гедиты назвал свою младшую дочь Клейсой2...

Эвбулид не заметил как уснул.

Когда проснулся, увидел, что за дверью уже ночь. Засмеявшись от радости, он набросился на оставшуюся в миске кашу, допил настой в кувшине и, блаженно откинувшись, уснул на этот раз сытым, спокойным сном.

9. Близкий друг

Сколько он спал — час, сутки, не помнил. Очнулся от осторожного поскрипывания шагов по посыпанной дробленым камнем дорожке.

Шли, без сомнения, к эргастулу. Знакомо отодвинулся засов, скрипнула, открываясь, дверь. На пороге, как и в первый раз на фоне звездного неба, возникла знакомая фигура Домиции...

      - Афиней! — дрогнувшим голосом окликнула она и, увидев поднявшегося ей навстречу Эвбулида, попросила: — Давай скорей кувшин и миску, чтобы управляющий не догадался, что я была здесь. А себе возьми вот это...

Эвбулид, бормоча слова благодарности, протянул римлянке пустую посуду и принял из ее рук что-то теплое, завернутое в большие листы папоротника. Сверток защекотал ноздри запахом, вареного мяса.

            - Почему так тихо в усадьбе? — спросил он, шумно глотая слюну.

            - Филагр отослал всех домашних рабов на поля, но сам иногда наведывается сюда вместе с липучим сыном Эвдема! — вздохнула она и посоветовала:— Ты ешь, не стесняйся!

Эвбулид отогнул лист и стал расправляться с куском мяса, судорожно глотая его и давясь.

- Листья не выбрасывай, их тоже можно есть,— заметила Домиция, не сводя глаз с изголодавшегося пленника. — Это целебный папоротник. Он придает силы. Им я когда-то

подняла на ноги твоего земляка Афинея... А ему досталось тогда куда больше, чем тебе.

            - А кто он, твой Афиней? — с набитым ртом промычал Эвбулид.— И почему ты решила, что он — это я?

            - Потому что вас, Афинеев, не так уж и много. Если раб эллин, то он, как правило, Ахей или Беот. Мой Афиней был рабом моих родителей, которые погибли во время бунта рабов Евна. Когда я услышала, что в эргастуле сидит Афиней, проданный пиратами в рабство, то сразу подумала...

      - Что?

      - Ничего, — неожиданно нахмурилась Домиция. — Просто мой Афиней очень хотел вернуться из Сицилии к себе в Грецию. А море так и кишит пиратами, это я уже испытала на себе...

    - Скажи, а каков он из себя? — торопливо спросил Эвбулид, видя, что девушка собирается уйти. — Все-таки я тоже из Афин, может быть, даже знаю его!

            - Не надо меня успокаивать! — покачала головой Домиция. — Он часто рассказывал мне про ваши Афины, и я знаю, что они ничуть не меньше Рима. Разве ты можешь знать всех их жителей?

            - Но, может, он рассказывал тебе про квартал, в котором жил?— допытывался Эвбулид. — Ты вспоминай, а я буду подсказывать! У нас есть квартал Мелите...

      - Нет.

      - Коллит.

            - Нет-нет!

      - Может, Кайле?

              - Кажется, он говорил, что его дом был недалеко от афинского водопровода! — вспомнила римлянка.

            - Большого? — живо переспросил Эвбулид.

            - Да-да! — обрадовалась Домиция.— Большого! Помню, я тогда еще смеялась — а разве в Афинах еще и маленький есть?

            - Район Большого водопровода...— пробормотал Эвбулид.— Как все-таки выглядит из себя твой Афиней?

              - Он лет на десять старше тебя, черная курчавая бородка, глаза большие, на щеке — клеймо...— подумав, добавила девушка.

            - Борода, на десять лет... — прищурился Эвбулид, припоминая пожилого ремесленника, который отправился торговать глиняной посудой в соседнюю Аркадию, да так и не вернулся домой.

      - Скажи, а он раньше не был горшечником?

            - Нет! — улыбнулась Домиция. — В своих Афинах он не умел ничего, это у нас, в Сицилии, научился, пожалуй, всем ремеслам на свете!

            - А отец его случайно не судья?

            - Да что ты? Разве позволил бы судья, чтобы его сына с позором выгнали из родного города?

- Так твой Афиней изгнанник?!..

- Ну да!

            - И когда его изгнали из Афин?

            - Лет пять, может, шесть назад... Он не любил говорить со мной об этом.

            - За что его изгнали?

      - Кажется, он укрыл чужого раба. Но почему ты спрашиваешь об этом? Ты что, действительно знал моего Афинея? Да?! Я же вижу! Почему ты молчишь?!

"Потому что это может быть только Фемистокл! — чуть было не сорвалось с языка Эвбулида, но он тут же остановил себя: — Нет, это невозможно — она говорит, десять лет разница, а Фемистокл всегда выглядел моложе своих лет! Впрочем, если он пробыл пять или даже три года в рабстве..."

            - Скажи, — обратился он к Домиции,— а он не рассказывал тебе о своих друзьях в Афинах? Ведь должны же были у него остаться там знакомые или родственники!

            - Только один близкий друг,— подумав, ответила девушка.— Афиней помог ему жениться на своей соседке, и я сильно ревновала его, когда он вспоминал об этом, потому что он всегда говорил о ней с такой теплотой...

            - Имя! — перебивая ее, вскочил с места Эвбулид. — Как его настоящее имя?

      - А разве я не сказала? Фемистокл...

       - О боги!

            - Так ты все-таки знал его!

            - Мне ли не знать своего лучшего друга! — опускаясь на пол, засмеялся Эвбулид и, поражаясь такому странному стечению обстоятельств, покачал головой:— Скажу тебе больше: перед тобою никто иной, как тот самый его друг, о котором ты только что говорила!

            - О, Минерва! Так ты — Эвталит?!

            - Эвбулид, — поправил, смеясь, грек.

            - Прости, но у вас, греков, такие трудные имена!

            - Конечно, — горько усмехнулся Эвбулид. — Афиней куда проще!

            - И тебя тоже изгнали из Афин?

            - Нет, я сам...

Эвбулид снова набросился на мясо с сочными листьями папоротника. Давясь, стал рассказывать, как он уважал и любил Фемистокла, как часто вспоминал о нем в последнее время.

      - Подожди меня, я сейчас! — в конце концов, не выдержала Домиция и, всхлипывая, выбежала из эргастула.

Пошатываясь от слабости, Эвбулид прошел за ней следом, вышел в незакрытый дверной проем, всей грудью вдохнул свежий воздух сада и прислонился спиной к деревянным доскам своей тюрьмы.

Так он стоял, глядя на высокие звезды, от которых теперь его не отделяло ничто, кроме колышащихся ветвей деревьев, пока снова не послышались торопливые шаги Домиции.

          - Ты с ума сошел! — ужаснулась римлянка, видя пленника на свободе. — Вдруг тебя кто-нибудь увидит!

          - А тебя? — слабо улыбнулся ей в ответ Эвбулид.

          Домиция помогла ему войти в эргастул и принялась деловито складывать на пол принесенные миски.

          - Вот сыр, мед, мясо с лепешкой, настой из трав, — перечислила она и попросила: — Только ты говори, говори мне о нем!..