Пьер-Огюстен Бомарше. Его жизнь и литературная деятельность - Михаил Барро

Несмотря на странные обстоятельства, которыми сопровождались хлопоты Бомарше по делу со вторым памфлетом, французское правительство не потеряло доверия к нему и вскоре поручило новую миссию. Нужно было вырвать у шевалье Д'Эона секретную переписку его с Людовиком XV, и эту задачу возложили на Бомарше… Нет ничего пестрее и невероятнее биографии шевалье Д'Эона!.. Доктор права, он был адвокатом в парижском парламенте, цензором изящной словесности, дипломатическим агентом, кавалером ордена св. Людовика, драгунским капитаном, секретарем посольства, полномочным министром Франции при лондонском дворе и, в заключение этого калейдоскопа, на сорок третьем году своей жизни был признан женщиной, в этом звании прекратил свое существование и, после осмотра его тела, вновь был признан врачами настоящим, хорошо сложенным мужчиной… Слишком долго было бы останавливаться на причинах маскарада шевалье, во всяком случае вынужденного, но различно толкуемого. Гайльярде полагает, что перемена пола или, вернее, костюма была своего рода политической уловкой для спасения чести английской королевы Софии, супруги короля Георга III… Как бы там ни было, шевалье Д'Эон на закате дней переменил мундир драгуна на женскую юбку и при содействии Бомарше был водворен во Франции. На этом кончились несколько фантастические миссии будущего автора «Севильского цирюльника». Пора было подумать о вознаграждении усердного слуги престола.

12 ноября 1774 года, в силу королевского эдикта, прекратил свое жалкое существование парламент из ставленников Мопу, а через два года, 6 сентября, торжественным решением нового парламента из прежних, когда-то изгнанных членов, с Бомарше была снята унизительная резолюция – «Суд презирает тебя и объявляет бесчестным». Это решение было встречено французским обществом самым восторженным образом, а присутствовавшая в суде публика в порыве энтузиазма на руках вынесла противника Гезмана из зала совещания к его карете. На другой день Бомарше напечатал речь, которую собирался произнести в парламенте, эту своего рода точку над i в его борьбе с рутиною магистратуры. Обозрев прошлое своего дела с советником Гезманом, он напоминает в этой речи скрытый смысл своих мемуаров – необходимость гласного судопроизводства по английскому образцу, т. е. с участием присяжных заседателей.

«Не скрывайте, – говорит он, – под спудом светильник правосудия, и тогда не нужно будет освещать путь этого правосудия другими способами. Дайте необходимую гласность вашим ужасным процедурам, и тогда не нужно будет обнародовать их в мемуарах. Что писал я, наконец, в этих мемуарах, столь осыпанных упреками? Если я позволял себе выставлять своих врагов, одних – смешными, других – бесчестными и всех вместе – не заслуживающими доверия, разве они в свою очередь не нападали на меня со своими воплями на самые деликатные стороны моей жизни? Книга моей частной жизни была открыта перед всей нацией: не всеми ли средствами пытались они очернить один эпизод из этой книги (Клавиго)? Необходимо было защищаться!.. Но что же могло оскорбить в моих мемуарах этих ужасных судей? Не исполнял ли я повсюду веление прекрасной формулы английского правосудия, говоря на каждой странице – истину, всю истину, ничего, кроме истины? Разве не отличал я постоянно доброго судью от дурного и не воздавал похвалы этому первому? Да, господа, я с радостью повторяю, хорошие судьи – самые уважаемые члены общества, не потому, что они справедливы, – все люди должны быть таковы, не потому, что они сведущи, в наш век свет проливается в наши глаза со всех сторон; не потому, что они могущественны, – их могущество один только закон. Их звание самое почтенное из всех, потому что оно очевидно трудолюбиво, очень трудно, полезно для всех, дело чрезвычайной важности и не ведет никого из них к богатству…»

После неутомимой и часто невероятной борьбы с советником Гезманом и его приспешниками период времени с 1774 года по 1784 год – самая блестящая пора в жизни Бомарше. Это – пора полного расцвета его энергии и таланта. Он совершенно верно оценил себя, когда написал из Испании отцу: «Моей голове не чуждо ничто из самого широкого и возвышенного: она одна понимает и охватывает то, что заставило бы отступить дюжину обыкновенных и неподвижных умов». Но этого мало. Бомарше была свойственна еще и другая особенность. Он мог вести одновременно несколько крупных дел, из которых каждого хватило бы на целый гросс обыкновенных и неподвижных умов. В течение десяти лет, с 1774-го по 1784-й, он ставит и переделывает «Севильского цирюльника», затевает сложное предприятие со снабжением припасами восставшей Америки, будущих Соединенных Штатов, выигрывает процесс с Лаблашем, причем опять пишет мемуары, издает сочинения Вольтера, пишет и ставит «Женитьбу Фигаро», и все это среди волнений, всевозможных хлопот и затруднений.

Первая редакция «Севильского цирюльника» относится к 1772 году. Будучи результатом увлечения Бомарше испанскими интермедиями и сегидильями, в первоначальном своем виде эта пьеса представляла комическую оперу. Автор предполагал поставить ее у итальянцев, но они не приняли комической оперы Бомарше, справедливо признав его музыку музыкой не очень высокого достоинства. Вероятно, и сам композитор не замедлил прийти к тому же выводу, так как в 1774 году его «Севильский цирюльник» был уже не оперой, а комедией. Постановка этого произведения предполагалась на сцене «Французской комедии», оригинал был процензурован известным Марэном, в эту эпоху приятелем Бомарше, было уже назначено первое представление пьесы, как вдруг ссора с герцогом Де Шоном бросила автора в тюрьму Фор-Левек и таким образом надолго отложила постановку «Цирюльника». Однако громадная популярность, которою пользовался Бомарше ко времени развязки его процесса с Гезманом, побудила актеров опять хлопотать о комедии. Разрешение на спектакль было дано, и в субботу, 12 февраля 1774 года, за две недели до знаменитой резолюции «Суд презирает тебя», должно было состояться первое представление «Севильского цирюльника». Актеры не обманулись, «все ложи, – говорит Грим, – были взяты на пять представлений вперед». Тем не менее и на этот раз парижской публике не суждено было познакомиться с комическим талантом сентиментального автора «Евгении» и «Двух друзей». За день до спектакля, в четверг, 10 февраля, полиция приказала снять афиши, анонсировавшие «Севильского цирюльника». Как раз в этот день вышел четвертый мемуар против Гезмана. Думая, что запрещение пьесы вызвано предположением об имеющихся в ней намеках на волновавший общество процесс, Бомарше снабдил свой мемуар примечанием, в котором заранее обрекал себя на самое строгое наказание, если в пьесе найдется хоть что-либо напоминающее о советнике Гезмане. Действительно, если не считать имени самого писателя, ничего подобного не было в эту пору в «Севильском цирюльнике», но французское общество именно этого ожидало от автора и потому нарасхват разбирало места. «Севильский цирюльник» отражает в себе борьбу из-за пятнадцати экю только в третьей редакции пьесы, например, в знаменитой тираде о клевете, и в этом виде он был допущен на сцену 23 февраля 1775 года. Прежде четырехактная, пьеса растягивалась в эту пору на пять актов. Как при первом анонсе о ее постановке, она привлекла в театр многочисленных зрителей, но успеха не имела. Ее нашли слишком длинной и похожей на фарс, и она пала, но лишь для того, чтобы подняться в полном блеске… Бомарше отказался от целого акта, сгладил неровности, и «Севильский цирюльник», по словам автора, «погребенный в пятницу, с триумфом восстал в воскресенье». Несмотря на сделанные им поправки в комедии, причину ее первой неудачи Бомарше объяснял враждебностью к нему некоторых зрителей. «О ты, бог шикалыциков и свистунов, – писал он в этом смысле в предисловии к „Цирюльнику“, – мастеров по части кашля, сморканья и всяких перерывов, тебе нужно крови? Выпей мой четвертый акт, и пусть гнев твой уляжется!.. – и тотчас же адский шум, смущавший актеров, стал слабеть, удаляться и совсем замолк…» Все же, бог шикалыциков справедливо был недоволен длиннотами «Цирюльника», иначе «адский шум» не удалился бы вместе с четвертым актом… Переход от чувствительных драм к веселой комедии, полной иронии и сарказма, не мог, конечно, совершиться моментально, без промежуточной формы, даже у такого разнообразного по настроению писателя, как Бомарше… Такой промежуточной формой был фарс «Жан-дурак на ярмарке», первый абрис комедий Бомарше с их постоянными намеками на злобы дня. В том же переломе в деятельности писателя заключается причина длиннот в третьей редакции «Цирюльника». Его автор перенес сюда приемы составителей фарсов, обилие эпитетов в характеристике героев, на манер Рабле, стремление рассмешить зрителя утрированным изображением и нередко скабрезностью намеков. Но только одна ночь потребовалась, чтобы все это переделать; несколько взмахов пера, и все сгладилось – настоящий tour de force[11] великого художника!.. Бомарше пришлось отказаться при этом не от одного только четвертого акта. Он хотел ввести в свою комедию несколько куплетов, но не лишенные некоторой чопорности артисты «Дома Мольера» ни за что не соглашались на это нововведение. Их рука не подымалась на куплеты только в фарсах творца Альцеста и Тартюфа, но для Бомарше их катехизис был свят и нерушим. Однако он победил их предубеждение. По обычаю того времени, спектакли прекращались перед Страстной неделей вплоть до Фоминой включительно, и потому последнее представление на шестой неделе поста всегда заканчивалось более или менее остроумным обозрением театрального сезона, так называемым compliment de clôture. В 1775 году это прощание с публикой взялся написать для актеров «Французской комедии» неутомимый автор «Цирюльника», с целью заставить их пропеть урезанные куплеты. Закрытие театра приходилось в этом году на 29 марта. Шло тринадцатое представление «Цирюльника». После четвертого акта на сцене должен был появиться актер в обычном костюме джентльмена для прощального приветствования зрителей, но, по остроумному замыслу Бомарше, изумленная публика увидела на подмостках всех персонажей «Цирюльника», ломающих головы над составлением «комплимента». Среди веселой их болтовни были пропеты, наконец, и дорогие писателю куплеты Розины…