Правда о штрафбатах. - Александр Пыльцын

В первую ночь «улова» не было. Зато во вторую, выдавшуюся светлой, наши наблюдатели заметили группу немцев, ползком пробиравшихся по болотистому берегу к месту «строительства». Тихо, без шума, накрыла их наша засада. Закололи штык-ножами от СВТ (самозарядные винтовки Токарева) гитлеровцев, сопротивлявшихся и пытавшихся подать сигнал своим. А троих с кляпами во рту, связанными доставили на этот берег, а потом, после беглого допроса, который провел мой писарь-переводчик Виноградов, отправили дальше — в штаб батальона.

Сразу три языка, и один из них офицер! И пошел на 8 штрафников, участвовавших в засаде, материал на полную досрочную реабилитацию (и тоже без "искупления кровью") и на награждение, пусть не орденами, а только медалями. После удачного захвата вражеских «языков», чувствуя какой-то необычайный душевный подъем перед нашим переходом в наступление, я написал заявление о приеме в члены партии.

В партию тогда принимали прежде всего воинов, отличившихся в боях. Быть коммунистом считалось не столько почетным, сколько ответственным. И не только за себя, но и за порученное тебе дело, доверенных тебе людей и за выполнение боевых задач.

Одна привилегия была у тех, кто по-настоящему дорожил этим званием первым вставать в атаку, первым идти под пули врага.

А заявления писали немногословные:

 "Хочу быть в первых рядах защитников Родины…"

Это уже потом, значительно позднее, я стал отличать коммунистов реальных, истинных от тех, кто вступал в ВКП(б), а потом и в КПСС, чтобы сделать карьеру или пролезть хоть и в небольшие (батальонные, полковые, а на гражданке — в районные), но руководящие партийные органы и более или менее высокие должности. Особенно они стали наглеть, эти псевдокоммунисты, во времена Брежнева — Горбачева, но и там, на фронте часть их выделялась своей неискренностью и лицемерием.

Примеры этому многим из нас были видны уже тогда, разгадывали мы их без особого труда, и были они, эти люди, откровенно чужеродными в среде боевых офицеров, над ними открыто подтрунивали, их сторонились, но с них — как с гуся вода. Хотя кандидатом в члены ВКП(б) я был с осени 1943 года, но только теперь, когда мне присвоили очередное воинское звание, а на моей груди красовался боевой орден, я решил, что мне не стыдно вступать в члены большевистской партии. И даже спустя очень много лет после тех огненных дней и ночей, я и теперь, в начале XXI века, горжусь тем, что именно тогда, перед решительными боями, за один день до перехода в наступление в политотделе 38-й Гвардейской Лозовской стрелковой дивизии мне вручили новенький партбилет. Это было для меня равноценно самой высокой правительственной награде.

Партия тогда для всех нас была партией Ленина-Сталина, и мы твердо верили, что Сталин — это Ленин сегодня. Эта вера поднимала нас, умножала наши силы и, в конечном счете, ускоряла приближение Победы. Три миллиона коммунистов отдали свои жизни в боях за Родину в годы Великой Отечественной. За эти же годы были приняты в члены партии около 3,5 миллиона, а в кандидаты — более 5 миллионов, причем две трети из них вступили в партию на фронте. И я считаю: те, кто теперь говорят о том, что тогда, вставая в атаку, не кричали "За Родину, за Сталина!", а если эти слова и произносились, то только политруками, — лукавят. Или им не приходилось личным примером поднимать взводы или роты в атаку. Не часто звучали эти слова, не всегда для них были подходящие обстоятельства, но я, например, не раз произносил их, хотя и не был политработником по должности. Наверное, каждый боевой офицер-коммунист считал себя немного комиссаром в лучшем смысле этого слова. Так было. И не стоит корректировать свои тогдашние чувства во времени, как делали и делают, ставя это себе в заслугу, многие наши политики и историки, вроде одного из главных в прошлом коммунистических идеологов, академика Александра Яковлева и не менее главного (тоже в прошлом) политработника Советской Армии генерала Дмитрия Волкогонова.

Вот и закончился мой, будем считать, начальный период фронтовой жизни. Теперь она пойдет как-то под другими ощущениями, под другими собственными оценками. Ведь теперь я коммунист, и на мне лежит гораздо большая ответственность за успехи, а еще больше — за неудачи или промахи. И я был горд этой возросшей ответственностью…

ГЛАВА 4

Операция «Багратион». Наступление. Немецкие «сюрпризы». "Шпринг-мина". Форсирование Буга. Яростные контратаки врага. Коварная пуля. Знакомый медсанбат

Так случилось, что вместе с моим переходом из кандидатов в члены ВКП(б) произошел переход нашего батальона вместе с левофланговыми частями 1-го Белорусского фронта от длительной и, прямо скажем, относительно пассивной обороны к наступлению. И, как оказалось, к наступлению тоже длительному, успешному, но по нагрузке на человеческий организм довольно изнурительному.

Невольно вспоминались марш-броски во время службы на Дальнем Востоке. Все-таки физическая закалка, полученная там, очень пригодилась на фронте. Хотя физические и нервные нагрузки и были несравнимы. Оборону я назвал относительно пассивной, если, конечно, не считать вылазок за «языками» на участке нашей роты и в других ротах, да иных разведывательных действий и работы с минами.

Наконец настал черед и нашего фланга фронта подключиться к уже набравшей силу операции «Багратион» по освобождению Белоруссии.

За последние две недели нас хорошо пополнили боеприпасами. На каждый автомат ППШ мы получили по 200–250 патронов. Ко многим автоматам имелось по два магазина, каждый емкостью 71 патрон. Бойцам, вооруженным винтовками, выдали в дополнение к табельным подсумкам еще по два. Приличным количеством патронов снабдили и пулеметчиков. Видимо, не зря нас призывали в обороне экономить патроны. Выдали нам и наборы сухих продовольственных пайков. Они мало чем отличались от тех, что выдавали нам в феврале перед рейдом за Рогачев. Разве что теперь туда входили небольшие консервные баночки с американским, непривычно остро пахнущим сыром (все американское и английское по-прежнему называли у нас "вторым фронтом"), да соленое, немного пожелтевшее, но не потерявшее от этого своей прелести украинское сало (наверное, потому что стояли в обороне мы на земле Украины).

Все это было выдано нам из расчета 3–5 суток активных боевых действий. Правда, предусматривалось хотя бы раз в сутки горячее питание из наших походных кухонь, к регулярности и полновесности порций которых мы так привыкли за время нахождения в обороне. Конечно, это предполагалось, только если будет позволять боевая обстановка.

Тыловые службы хорошо позаботились даже о ремонте и замене износившейся обуви. Ведь впереди нас ожидали длительные боевые походы по болотистой и песчаной земле Белоруссии. Только до границы с Польшей предстояло пройти с боями более 100 километров.

Поскольку почти весь состав подразделений батальона (кроме «окруженцев», которые были обуты в ботинки с обмотками) был в сапогах (все-таки офицеры, хотя и бывшие), то изношенное в основном заменялось равнозначной обувью, если не считать, что многим пришлось поменять свои вконец истрепанные «хромачи» на «кирзу». А подменный фонд случался и в виде новеньких английских ботинок (тоже "второй фронт"!). Ботинки эти были парадно-блестящими, но какими-то грубыми, неэластичными, с непривычно толстой, негнущейся подошвой. Как потом оказалось, подошвы эти были сделаны из прессованного и чем-то проклеенного картона, который буквально через 2–3 дня передвижения по белорусским болотам разбухал, а сами ботинки совершенно теряли и былой лоск, и прочность. А вот обмотки, прилагавшиеся к ботинкам, оказались достойными похвалы — прочными, долговечными. И годились на многое другое, даже на женские чулки, так как были двойными…

Умельцам из числа штрафников каким-то образом удалось для некоторых молодых, особенно «франтоватых» взводных офицеров (а многие из нас хоть в чем-нибудь пытались следовать тогдашней молодежной моде) пошить модные сапоги — «джимми» с тонкими и узкими носами, но… из солдатских брезентовых плащ-палаток!

А чтобы они были похожи на хромовые, владельцы густо и часто смазывали их какой-то невероятной смесью свиного сала, сажи, сахара и еще чего-то. Блеска добивались, но прочности от этого не прибавлялось. И в первые же дни наступления, они, как и английские ботинки, быстро разваливались. Ведь не по асфальту же, а по болотистой да песчаной белорусской земле приходилось в них топать.

"Вносил" свою лепту в подготовку к наступлению и Военторг, изредка навещавший нас. И, как говорили тогда, чего только в этом Военторге не было: папирос не было, одеколона и лезвий к безопасным бритвам не было, даже зубного порошка не было! Единственное, что нам привозили — это маленькие кусочки бумаги, нарезанной специально под размер махорочных самокруток, да армейские жестяные пуговицы и петлицы к шинелям защитного цвета. Поговаривали, что все более нужное они распродавали до того, как добирались до ближайших к окопам мест.