Собаки и тайны, которые они скрывают - Элизабет Маршалл Томас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У них не было ни глаз, ни ушей, только бугорки вместо пальцев. Тем не менее, мы забрали их домой, раздобыли искусственное молочную смесь и стали их кормить.
Было ли наше поведение атавистическим? Вероятно, да, но, возможно, мы просто чувствовали, что обязаны сделать это. На той стадии своего развития голые маленькие опоссумы были очень непривлекательны. Они были достаточно малы, чтобы обхватить пипетку передними и задними лапами и уцепиться вниз головой, слизывая молоко с кончика. Зрелище было отвратительное – как будто толстый червяк или крысеныш присосался к пипетке. Так это и выглядело. Но когда я увидела, как Коки наблюдает за молодыми опоссумами, я положила одного на пол. Я видела, что она не собиралась причинять ему вред. На полу плод опоссума очень медленно пытался перевернуться, но безуспешно. Тотчас же Коки присела над ним, напряженно вытянула над ним подбородок и выразительно посмотрела на меня. Это была поза собаки над предметом, имеющим для нее огромное значение – например, над говяжьей костью или новорожденным щенком. Коки упорно защищала детеныша опоссума, хотя тот был слишком мал, чтобы она могла поднять его в своей пасти. Она бы подвинула его носом к себе, если бы я не подняла его, чтобы вернуть в гнездо.
Вероятно, этот опоссум понравился Коки из-за его ощупывающих, беспомощных движений, слепоты и отсутствия шерсти. Все эти характеристики присущи новорожденным щенкам.
Всего за несколько недель опоссумы превратились из почти-эмбрионов в нормальных, симпатичных малышей. Они были размером с цыплят, у них были блестящие глаза, нежно-розовые уши, как у Микки-Мауса, короткие хвостики. Шерстка у них торчала дыбом, как пух чертополоха. Теперь, когда они носились взад и вперед в своем стеклянном террариуме, люди находили их очаровательными, сюсюкали с ними и хотели их тискать и обнимать. Но не Коки. Коки наблюдала за ними сквозь стекло блестящими глазами. Она хотела их поймать и съесть. Ей они казались уже не младенцами, нуждающимися в материнской заботе, а добычей.
Примерно через год после детоубийства у Коки, как и у Мэри, появилась возможность усыновить щенков, когда у динго Вивы родился второй помет от ездовой собаки, принадлежавшей нашему другу из Нью-Гемпшира. Вива все еще ощущала свой статус как очень низкий, чтобы оставить себе что-то столь же ценное, как ее собственные щенки, и по мере приближения родов страдала. Опять она цеплялась за меня. Я пытался ее успокоить, но после своего предыдущего опыта Вива, понятное дело, мне не верила. Днем, когда я работала за письменным столом, она сидела без движения рядом со мной, охваченная страхом, с прямой спиной, опущенной головой и напряженным хвостом, сдвинув ноги настолько близко, насколько позволял ее вздувшийся живот, как будто она была готова бежать, а до тех пор будет стараться занимать как можно меньше места. Ночью она лежала на моей кровати, прижавшись ко мне. Эмоции истощили ее энергию. Как-то ночью Вива перевернулась на спину и, раздвинув ноги, заснула беспокойным сном. Ей приснилось собственное детство.
Как я узнала о том, что именно ей снилось? Щенок во время кормления сворачивает свой язык буквой U и вытягивает щеки вперед. Вива во сне сделала именно такую гримасу. Помнит ли она время, когда сама была беззаботным щенком? Возможно, за исключением того, что первые недели своей жизни она провела на промерзлом навозе в темном сарае, принадлежащем торговцу животными, от которого я ее спасла. Мне пришлось оставить ее голодающую мать, братьев и сестер, хотя я видела, что ее мать была в таком тяжелом физическом состоянии, что не могла уделять должного внимания своим щенкам. Возвращалась ли Вива в это время в своих снах? Или она чувствовала, что ее четверо щенков должны вот-вот родиться, и представляла себя на их месте? Во сне она скулила и сосала, скулила и сосала, а когда наконец проснулась, то уже начались схватки.
Все прошло хорошо. Она снова родила щенков с мехом цвета земли – дикой окраски. И снова она почувствовала социальную критику других собак даже сквозь стены надежно закрытой комнаты, в которой я ее держала. Она не хотела оставаться в гнезде со своими щенками, и однажды, когда Коки заглянула в приоткрытую дверь, Вива отодвинулась в сторону, словно приглашая ее войти. Коки вошла. Но на этот раз, поскольку у Коки не было своего помета, она хотела не душить щенков Вивы, а облизать и приласкать их, что немедленно и проделала. У Коки, так же как и у Мэри, появилось молоко.
Ее молоко и забота, а также искусственное сучье молоко помогли щенкам вырасти сильными и здоровыми. Со временем они стали самыми красивыми собаками, которых я когда-либо видела.
У них были рыже-золотая шерсть их матери динго и голубые глаза их отца хаски, и многие мои знакомые хотели взять их. К сожалению, младший щеночек умер в раннем подростковом возрасте от грыжи пищевода, врожденного дефекта. Мы отдали двух средних щенков. Мы оставили себе старшую, сучку по кличке Инукшук, которая оказалась такой же преданной Коки, как Фатима была предана Мэри. Родившиеся от одной матери, Фатима и Инукшук должны были походить друг на друга по характеру, но на самом деле эти сестрички динго пошли в своих приемных матерей, так что Фатима, как и Мэри, была напряженной и активной, а Инукшук, как и Коки, была тихой и загадочной.
В каком-то смысле Инукшук принадлежала к третьему поколению в нашей группе или была для остальных тем, кем был щенок волка с острова Баффин для стаи: юноша с родителями и взрослыми братьями и сестрами, которые, в случае Инукшук, возможно, и не были связаны биологически, но определенно оказывали социальное и эмоциональное влияние. В результате Инукшук была не только потрясающе красива, но и обладала элегантными манерами. Мы не пытались ничему ее научить, даже не приучали к туалету. Потихоньку старшие научили ее этому, а также всему остальному,
