Страна Арманьяк. Корсар. - Александр Башибузук

— Vot suka!!! Где он сейчас?!

Руперт перепуганный моей реакцией, шарахнулся в сторону и зачастил:

— Людей его поместили в казармы городской стражи, а сам ломбардец квартирует в доме купца Люсьена Бижона…

— Руперт… — я поймал его за шнуровку колета и притянул к себе. — О каждом шаге этого ломбардца, я должен знать. О каждом, ты слышишь меня? Справишься — награжу…

— Будет сделано, ваше сиятельство!!! — торжественно пообещал толстяк. — Даже в клозет без присмотра не отлучится. И это… — Лебо таинственно округлил глаза. — А может… того-этого… есть надежные людишки…

— Нет… — я отпустил его и вернулся в кресло. — Никаких, «того-этого»… Только слежка…

Мля… похоже, для меня становится доброй традицией встречать своих врагов в Бретани. Ох, как много вопросов, накопилось к макароннику. Очень много… Вот же сука, и здесь хочет втереться в доверие… А вот хрен тебе…

— Ваше сиятельство…

— Выйди пока и постой за дверью… — прогнал я купца. — Луиджи, живо сюда шевалье ван Брескенса…

Логан немедленно явился, он по случаю прибытия в порт, даже побрился, но все равно, с разбитой скулой (прилетело булавой во время штурма посольской галеры), смотрелся довольно подозрительно.

— Ну и рожа у тебя, Sharapov…

— Рожа как рожа, монсьор… — Тук пригладил рукой замызганную полу колета и вопросительно уставился на меня. — Чего изволите, сир?

— Братец, мне надо, чтобы ты немедля отправился к Вельзеру, банкиру и выяснил возможность…

Инструктаж много времени не занял, Логан кивнул, угрюмо выслушал пожелание переодеться, опять кивнул, на этот раз еще угрюмей и испарился из каюты.

Так… первый шаг сделан, теперь надо побыстрее развязаться с сирийкой…

Додумать не смог, пригласили на торжественную мессу[58], по случаю благополучного прибытия. Капеллан Бромель, вновь рьяно взялся духовно окармливать личный состав, в том числе и меня, успев уже наложить на господина шаутбенахта легонькое покаяние, за богохульные слова… Вот же стервец. Ну да ладно, с таким сейчас не шутят, отстою, благо служит он великолепно. Проникновенно и громко, ревет псалмы аки медведь весной…

Время пролетело быстро, и в назначенное время, наш баркас пристал к берегу. Как и в прошлый раз, там дымились мангалы, суетились повара, бдительные бодигарды в ламмилярах[59] и чалмах, накрученных поверх шишаков, таращились по сторонам, выискивая опасности. Вот только теперь, рядом с капуданом, сидело еще двое мужчин, богато одетых по восточному обычаю, но без тюрбанов; их головы прикрывали цветные длинные платки, наподобие тех, что в современности носят арабы. Родственники сирийки? Похоже, так и есть, один постарше, с длинной ухоженной бородой, второй совсем юный, только с намеком растительности на подбородке.

Земфира облачилась в наряд своей страны: глухое белое платье сплошь шитое жемчугом и серебром, и прикрыла голову с лицом, газовым покрывалом, прихваченном тяжелой золотой диадемой. Она все дорогу молчала и не выпускала мою руку, словно боялась потеряться. Да и выглядела, краше в гроб кладут, бледная словно снег. Не пойму, чего она так боится?

Капудан встретил меня как старого друга, широко раскинув руки, словно для объятий.

— Приветствую, моего брата, почтенного и благородного эмира Жана, радости моей нет границ…

— Я тоже рад тебе, почтенный Хасан Абдурахман ибн Хоттаби… — тепло ответил я, приметив, что гости при виде Земфиры порывисто вскочили, потом так же быстро плюхнулись на подушки обратно.

Кидаться в объятия капудана, я не стал. Невместно с басурманином обниматься. При всех моих добрых к нему чувствах, приходится соблюдать обычаи времени. Свои же люди не поймут вольностей. Как его — так и мои.

— Друг мой… — Хасан воспринял мой сдержанный поклон как должное, ответил тем же и показал на своих гостей. — Позволь представить тебе моего собрата по ремеслу, Гассана ибн Зульфикара…

Мужик с бородой, прижав руку к своей груди, отвесил сдержанный поклон.

— …и его сына Самира…

Поклон младшего, был более вежлив. А вообще, довольно приятный парень: высокий и статный, лицо открытое, черты больше европейские, чем арабские.

— Приветствую, Гассана ибн Зульфикара… — ровным тоном ответил я. — Согласно моему обещанию, я привез его дочь. Земфира, это твой отец?

Девушка едва заметно кивнула. Ее отец, стоял и не спускал глаз с нее, со странным выражением лица, в котором в равных пропорциях была соединена печаль и радость, нетерпение и… а черт его знает, что там намешано. Короче, волнуется мужик. И неудивительно. А сын более сдержан, я по его лицу так и не смог ничего прочитать. Впрочем, физиономист из меня всегда был хреновый.

Пока мы обменивались с капуданом приветствиями, довольно долго, восточный этикет обязывает, Земфира и ее родственники, не подходили друг к другу, так и стояли неподвижно, обмениваясь лишь взглядами. Впрочем, нет… Земфира не смотрела на отца с братом — она опустила голову и напоминала неподвижное изваяние, укутанное в парчу.

— Я никогда не сомневался в твоем благородстве и честности, мой друг… — искренне, с чувством сказал капудан, прижимая руку к сердцу.

— Пусть, наконец, состоится воссоединение семьи… — через паузу сказал я. — Но… но, почтенный Хасан, на тебе гарантии того, что к девушке не будет применено насилие и принуждение. Я очень тепло к тебе отношусь и совсем не хочу, чтобы наши отношения омрачились…

— Да будет так… — важно кивнул капудан. — Я гарантирую, что Земфире не причинят вреда…

— Иди, моя девочка… — я склонился к сирийке. — Ничего не бойся, я рядом…

— Да, мой господин… — едва слышно ответила девушка и сделала неуверенный шаг вперед.

Капудан что-то ободряюще ей сказал, взял под руку и подвел к отцу. Тот, уже не скрывая слез, порывисто обнял ее и прижал к себе.

— Велик Аллах… — растроганно прошептал Хоттабыч. — И он простер свою щедрую длань, над этими страдающими сердцами. Брат мой, Жан, воистину, ты совершил богоугодное дело.

Я так и не нашелся, что ему ответить в тему и буркнул:

— Меня направлял Господь… И хватит об этом, мы делаем то, что должны. Идем, Хасан, покажу что…

— С радостью, мой друг, к тому же, у меня тоже есть кое-что для тебя… — капудан загадочно подмигнул мне и ткнул пальцем на орден на моей груди. — Я смотрю, у тебя появилось другое золото. Что оно означает?

— Мелочи, Хасан… — я приподнял пальцем цепочку. — Всего лишь орден. Он называется Орден Золотого Руна и его удостаиваются только…

— Брат мой… — капудан неожиданно остановился и почтительно поклонился мне. — Ты удивишься, но я о нем слышал. Ты оказываешь мне честь…

— Пустяки, Хасан. Смотри… — я показал на мелкокалиберный длинноствольный фальконет на корабельном вертлюге, богато изукрашенном бронзовой лепниной в китайском стиле. — Это подарок тебе, мой друг…

Я оглянулся и увидел, что счастливые родственники, так и стоят обнявшись. Ну ладно…

Капудан провел пальцем по загогулине на фальконете, изображавшей лапу дракона и с каменным лицом, еще раз поклонился мне. Только его глаза, выдавали, что он неимоверно доволен. Еще бы, такая пушченка, только гораздо хуже качеством, сейчас стоит, как полный комплект доспеха в готическом стиле. Исаак чуть ли не плакал, когда я изымал фальконет из его загашника. Хитрый еврей, задумал продать пять таких, задорого, своим соотечественникам в Кастилии, которые, в свою очередь, намеривались ими задобрить самого рея.

— Брат мой… — Хасан несколько раз хлопнул в ладоши и тут же, рядом с ним возник слуга с большой бархатной подушкой в руках. — Прими, в знак глубокого уважения к тебе, вот эту мелочь…

Тут настал уже мой черед раскланиваться. Угадал, басурманин…

— Этот клинок кован в Хиндустане[60]… - капудан бережно взял с подушки длинную слабоизогнутую саблю, с богато изукрашенным эфесом и снял с нее ножны, — великим мастером Чоурдаром, для почтенного эмира Алибека не менее ста лет назад. Подобная сталь у нас называется «пулад» или «фаранг», сами хинды ее называют «вуц»[61]… - Хасан с легким поклоном выручил мне клинок. — Но этот меч особенный, он сделан из розового пулада, секрет производства которого был утерян, со смертью мастера Чоурдара…

Я поймал мечом луч заходящего солнца и едва не охнул от удивления. На клинке проступил сложный булатный узор, действительно, слегка розового оттенка из-за мельчайших вкраплений красного металла. М-да… вот ты какой, литой тигельный индийский булат…

Сабля, а скорей всего даже меч с полуторной заточкой, оказался непонятной мне конструкции: клинок, с ярко выраженной елманью[62], практически прямой на всем протяжении и лишь в своей первой трети, слегка изогнутый — удобный как для колющего, так и для рубящего удара. С волнистым долами и крестовидной гардой, один ус которой загибался к рукоятке. Червленое серебро, грубо ограненные рубины, стиль обработки… судя по всему, даже для нынешнего средневековья, меч изготовлен очень давно. Да, по сравнению с европейским оружием, восточное изначально проигрывает, но вот, иногда, встречаются такие уникальные образцы, преимущественно индийского происхождения. Угодил пират, явно угодил…