Леопард за стеклом - Алки Зеи

Господин Периклис добавил, что, может, он и папу повысит в должности, а вот если тот будет упираться и не разрешит Мирто, то он даже не знает… тут возможны последствия для его работы.

— Нам как раз этого и не хватало, — бушевал папа, — увидеть нашего ребенка на обложках фашистских журналов. Какой позор!

— Страшно даже подумать, — вздохнула мама, и глаза ее наполнились слезами.

— Но я лишусь работы, понимаете, — простонал папа. — Господин Периклис ясно дал понять: отказ не останется без последствий. Так или иначе, вскоре это точно будет обязательным, и все дети там окажутся.

— Но мы хотя бы не станем посмешищем, побежав туда первыми, — разозлился дедушка.

Когда в разговор вступила тетя Деспина, которая снова сказала, что мы пожалеем, если будем мешать карьере Мирто, нас отослали в комнату. Однако скандал было слышно и наверху. До того, как у нас ввели диктатуру, никто так резко друг с другом не разговаривал.

— Нет, ты послушай, меня даже в журналах будут печатать! — раздувалась от гордости Мирто, как будто про нее уже печатали статьи. — Мне сошьют форму!

И я не могу сказать ей, что видела Никоса и что ему совсем-совсем не понравилось ее рвение стать звеньевой у фалангистов!

— Мои поздравления, — в комнату вошла Стаматина. — Ты станешь звеньевой, госпожа Мирто, твой отец принял решение. Чтоб у него ноги отнялись, у этой жабы, что нам на шею села! — процедила она сквозь зубы, чуть не искрясь от ярости.

— ОЧСЧА, ОЧСЧА! — пропела Мирто. — ОЧСЧА: я стану звеньевой!

И от избытка чувств она пнула покрывало на своей кровати.

— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА! — тихонько шептала я, завернувшись в одеяло с головой.

ОЧПЕЧА, потому что у меня секреты от Мирто. ОЧПЕЧА, потому что дома все взрослые переругались. ОЧПЕЧА, потому что Никос прячется в пыльной каморке. ОЧПЕЧА, потому что Алексис уже пять дней ходит в школу в чужой обуви.

30 октября у нас отменили занятия по случаю праздника сбережений. Дедушка был вне себя.

— Мало вам, — бушевал он, — святых, у вас и так что ни день, то праздник, нате, пожалуйста, теперь еще и сбережения в этот сонм добавились!

В школе даже должен был пройти утренник. За неделю до того господин Каранасис нам целую речь прочитал о сбережениях. Я совершенно не помню, что он там говорил, потому что мы с Алексисом как раз играли в «Морской бой», и он потопил мой четырехпалубник. Сберегать означает прятать деньги. Мы все должны были написать сочинение на эту тему, и лучшие из них будут зачитаны перед всеми в день праздника.

Я, конечно, даже не думала, что мое сочинение прочтут. Госпожа Ирини всегда мне ставит «отлично» за сочинения, но на этот раз я не могла выдавить из себя ни строчки. Я смотрела на Алексиса, который снова и снова ставил кляксы на своем листке. Ну что можно сказать о сбережениях? Однако мы даже представить не могли, что получим — и я, и Алексис — по колу. Такие сочинения, оказывается, всегда проверял сам господин Каранасис.

— Да что это на вас нашло, что вы написали такие глупости, — сказала расстроенная госпожа Ирини, возвращая нам тетради. — Почему вы меня не спросили?

«Глупые размышления, бессодержательно» — оставил заметку красным карандашом господин Каранасис в конце моего сочинения. И точно такую же — в сочинении Алексиса.

Алексис написал о своем дяде, очень богатом, который хранил свои деньги в коробках. Он не тратил ни гроша, одевался в старые тряпки, и в конце концов припрятанные деньги съели мыши. Я же написала про девочку, которая, когда ей давали деньги на шоколад, прятала их, а когда выросла, то заболела, и врачи запретили ей есть сладкое. И в итоге за всю свою жизнь она так и не попробовала шоколада.

Мирто получила «отлично», и на празднике ее сочинение зачитали. Оно стало лучшим во всей начальной школе.

— Но ты же ни одной монетки не отложила за всю свою жизнь и всё спускаешь на золотые перышки да звездочки у киры Ангелики. Как ты могла написать, что «человек, откладывающий деньги, приносит пользу и себе, и обществу»?

— Я написала то, что нам сказал господин Каранасис, — отрезала Мирто. — Не то что вы с Алексисом — стали посмешищем для всей школы.

— Знаешь, что сказал мой папа? — заметил Алексис на следующий день. — Если бы он был на месте господина Каранасиса, то поставил бы нам обоим «отлично».

Занятно, что и дедушка то же самое сказал.

— Если бы у нас в доме была хотя бы одна целая чашка, — сообщил мне по секрету Алексис, — мы бы пригласили твоего дедушку на кофе. Мой папа очень хочет с ним познакомиться.

Я его заверила, что мой дедушка вообще не переживает из-за такой ерунды, как целые чашки, что у него самого в кабинете стоит большая чашка с отбитой ручкой, из которой он всегда пьет кофе. Другая, как он говорит, его не устраивает.

— Тогда я поговорю с моей матерью, — серьезно ответил Алексис.

Однако они не успели его пригласить — дедушка и отец Алексиса свели знакомство совсем в другом месте.

Море и небо перестали быть сами по себе. Они слились и нависли над городом, словно серая завеса, у которой нет ни конца ни края. Огромные волны разбивались о волнорез тысячами белоснежных брызг.

— Артеми сегодня не придет, — говорю я Мирто. Мы сидим рядышком на застекленной веранде и смотрим на пенящееся море. — Да и Нолис не придет, — продолжила я, глядя сквозь дождь, заливающий стекла окон.

Я подумала, что Никос напрасно ждет свою пачку из-под сигарет, и у меня против воли вырвалось:

— Жалко.

— Что жалко? — встрепенулась Мирто.

— Что не придут Нолис с Артеми.

— А меня не волну-у-у-е-е-ет, — пропела она. — Я скоро стану фалангисткой. А господин Каранасис сказал, что с этого момента нашими друзьями и братьями будут только другие фалангисты.

— И ты будешь любить этих, как ты там сказала, фалангистов больше, чем меня? — забеспокоилась я.

— Возмо-о-о-о-ожно-о-о-о-о, — пропела еще выше Мирто.

Дождь с силой ударил по крыше, молнии засверкали, опадая и теряясь в волнах, грозно пенящихся и ничем не напоминающих сонную лазурную гладь летнего моря в Ламагари.

— Смотри-ка, — вдруг привстала Мирто. — Кто-то бежит, там, посреди дождя.

Мальчик, завернутый в мешковину, бежал, шлепая по воде, к двери нашего дома. Кто же это мог быть, если не Нолис?! Не дожидаясь звонка в дверь, я ринулась вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Стаматина уже открыла ему и теперь стояла, крестясь. Но что было с Нолисом! Он промок до нитки. С него стекали просто реки воды. Только ботинки оставались сухими, потому что он снял их и всю дорогу прятал под мышкой.

— Лучше бы ты чуток поменьше выучил, — пробормотала Стаматина. — Подхватишь еще пневмонию, на горе своей несчастной матери.

Она отвела Нолиса в кухню и побежала за сухой одеждой, чтоб было в чем переждать, пока его сушится.

— Смотри, — прошептал Нолис, как только Стаматина вышла. — Ни одной капли дождя не попало.

И показывает мне пачку из-под сигарет, которую нам дал Никос.

К Никосу я пошла только на следующий день, хотя Нолис и настаивал, что я должна отнести ему сигареты как можно быстрее. Но дождь все лил, и с такими хлябями на улице я не могла сказать, что пойду за тетрадками. На следующее утро погода улучшилась, как будто на улицу вернулась весна. Я смотрела на море сквозь окно в классе: оно снова было голубым и спокойным, повсюду сновали лодки и кораблики. Мне казалось, что все, должно быть, уже и забыли о вчерашней буре. Но не Алексис. Он клевал носом над партой, и мне уже дважды пришлось толкнуть его локтем, чтобы он не заснул.

— Это из-за вчерашнего потопа, — сказал он мне на переменке. — Мы все глаз не сомкнули ночью. Коридор и переднюю залило водой, так мы ее вычерпывали всю ночь.

И снова я подумала, что не стану писателем, ведь это значит жить в доме, который уходит под землю на целых десять ступенек.

Как только уроки кончились, я помчалась «за тетрадями» в мелочную лавку киры Ангелики. Зашла в каморку — и застыла от ужаса. На стуле сидел какой-то человек с такими густыми усами, словно у него под носом была щетка.

— Большое спасибо, что не узнала, — засмеялся он, и я поняла, что это голос Никоса.

— Зачем тебе эти маскарадные усы? — удивилась я.

— А что, они мне не идут? — отшутился Никос.

Я никак не могла к нему привыкнуть; мне казалось, что я сижу рядом с незнакомцем.

Я отдала ему пачку сигарет, он достал бумажку, прочел, порвал на мелкие клочки и сжег. Когда я рассказала, что Нолис принес пачку прямо в бурю, он расстроился, я видела.

— Хочешь, подарю тебе клетку с канарейкой? — внезапно сменил он тему. — Кира Ангелика говорит, что они тебе нравятся.

— А что я дома скажу?

— Можешь сказать, что выиграла ее в шоколадной лотерее.

— А разве это не ложь? — спрашиваю, а у самой сердце стучит сильно-сильно.