Мятежный капитан - Николай Прокудин

— Неуклюжая, тяжелая, но машина хорошая, — поддержал разговор ротный Демешек. — Кажется вот-вот в болоте застрянет, но рычит, ревёт, борется и выползает!

— Давайте выпьем за оружие Победы! — предложил Туманов. — Чтоб им хорошо стоялось обелисками в России и за рубежом!

Эх, как же тяжко служить в части, которую проверяют ежедневно многочисленные проверяющие. Ну, а кого ещё проверять, конечно же, тех, кто находится в непосредственной близости от высокого начальства! Пожелал генерал или полковник показать свою работу, садился этот руководитель в служебную машину и отправлялся в войска. А какие войска рядом? Правильно, пулеметный полк, размещённый в пригородном укрепрайоне. Час туда, час обратно, и несколько часов удовольствий и развлечений. Отлюбил офицеров полка, отодрал в хвост и в гриву, и уехал с чувством выполненного долга.

Страна постоянно бурлила и что ни день, то либо происшествие, либо катастрофа, либо межнациональный конфликт. Трясло Узбекистан, Киргизию, Грузию, Молдавию, Армению и Азербайджан, бунтовали республики Балтии. Солдаты получали письма из дома, обсуждали новости с земляками, косились на командиров. Батальон был сложным по национальному составу, как впрочем, и вся армия. Офицеры были, как правило, русские, украинцы и белорусы, а солдаты, наоборот, в основном азиаты, кавказцы, хотя было и немного славян.

В батальоне главными нарушителями воинской дисциплины были азербайджанцы. Один из них — Мамедов только вернулся из дисциплинарного батальона по амнистии, прослужив (просидев) лишний год. В дисбат он загремел за то, что втроем с земляками избили молодого русского сержанта, проломив ему голову. Двое угодили в тюрьму, а самый молодой по сроку службы Мамедов — попал на три года в дисциплинарный батальон. Уж чем он там так хорошо зарекомендовал себя, что попал под амнистию, трудно сказать. Теперь этот недомерок сам не служил, служить не хотел, и другим не давал, всех земляков к неповиновению подстрекал. Мамедов, Гасанов, Ниязов, ещё один Мамедов, каждый день одно и то же: работать не желают, пререкаются. Из нарядов они не вылезали, и время от времени сажали этих Мамедовых, да Гасанова на гауптвахту.

Как-то раз слышит Громобоев, что в кубрике взвода обеспечения раздаются хрипы и визги, забежал и увидал такую картину: фуражка комбата валяется на полу. А сам Туманов держит Мамедова за горло, подняв над собой и прижав ко второму ярусу кровати. Солдатик пытается отбиваться, сучит в воздухе ножками, хрипит, брызгает слюной и вот-вот отключится. Что делать? Спасать или дать додушить? Решил спасать — зачем комбату из-за этого подонка в тюрьму садиться. Выхватил из рук Туманова мерзавца, разжал пальцы, а тот лежит на полу, хрипит и угрожает:

— Не прощу! Зарежу! Убью…

Еле-еле удержал Туманова, чтоб тот снова его не пришиб. Вызвали дознавателя, составили протокол, лист беседы, а Мамедов лишь посмеивается:

— Да не было ничего. Наговаривают. Ну, повздорили мы слегка, не поняли друг друга. Я всегда всё выполняю, придираются ко мне.

Сидит, улыбается, отвечает на все вопросы дисциплинированно: так точно, никак нет, есть, слушаюсь!

Дознаватель разводит руками:

— Греха с ним не оберемся, если дело в суд передадим — обоюдная драка.

— Но ведь мы обязаны по уставу добиваться выполнения приказа любым способом! — кипятился комбат.

— Понимаете, он, находясь в дисциплинарном батальоне, хорошо изучил Уголовный кодекс, да ещё и адвоката-земляка на судебный процесс пригласят. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Работайте, воспитывайте! Собирайте материал: рапорты, заявления, объяснительные, показания пострадавших. Или дождитесь более крупного ЧП.

— Вот спасибо, успокоил, — разозлился комбат. — Ждать когда он кого-то убьёт?

— Ну, зачем же сразу убьёт! Побьёт солдата, в самоволку уйдет, украдёт чего…

Надо было что-то делать, и Громобоев решил написать письма домой всем этим мерзавцам: родителям, в школу, в милицию, в военкомат. Ответов не получил, однако вскоре Мамедов подошёл и с обидой в голосе заявил:

— За что вы меня так опозорили? Мама ругается, папа ругается! Я этого не прощу.

После ругательных писем к Эмину Гасанову приехал отец, маленький, сухонький, с глубокими морщинами на лице, такой суетливый старичок с палочкой. Оказалось, этот боец последний ребенок в семье, папе давно за шестьдесят, нормальный труженик, сорок лет за баранкой грузовика. Папаша прямо в канцелярии принялся дубасить тростью нерадивого сыночка.

После писем и посещения старика Гасанова азербайджанцы на время чуть притихли, но тут как назло у них дома начались погромы со стрельбой и резнёй. Получив вести с Родины, в полку пошли регулярные стычки между армянами и азербайджанцами. Тот год выдался конфликтным: то в Узбекистане между местными и турками-месхетинцами, то в Молдавии бузили гагаузы, то волнения в Грузии и попытки отделиться от неё Абхазии, потребовали независимость Прибалтийские республики. Малые конфликты постепенно перешли в крупные — вскоре на Кавказе началась настоящая война за Карабах.

В тот хмурый осенний день, Эдик сидел в канцелярии, и третий час гонял партию за партией в нарды с комбатом Тумановым. Офицеры неспешно рассуждали о предстоящих организационно-штатных мероприятиях и травили байки. Руки «бойцов» уже устали бросать камни, но они всё играли и играли, ни один не желал сдаваться. В канцелярии было основательно прокурено, ведь курили все кроме Громобоева, поэтому матерясь, Эдуард время от времени вскакивал от доски, распахивал обе форточки, но переживающий, о своём здоровье простудный Шершавников, через минуту их затворял опять на щеколду, ворчливо выговаривая замполиту о вреде сквозняков.

— Марс! — радостно воскликнул комбат, убирая кубики. — Слабак! Я тебя второй раз замарсил сегодня! Иди за пивом!

Сидевший у окна начальник штаба, криво ухмыльнулся, и выразительно глазами показал Громобоеву на выход, намекая на ускоренную пробежку в ларёк. Василий как всегда невозмутимо ковырялся в бумажках, не выпуская из зубов очередную папиросу. Канцелярия провоняла этим мерзким «Беломорканалом» наверное, навсегда, и проветривать её было бесполезно. Шершавников перебирал листочки и рассуждал вслух:

— Главное в развертывании, не потерять оружие и не допустить гибели людей. Не важно, как мы будем водить и стрелять, как проведем учения, всё пойдет насмарку, если кого-то танк задавит, или какая-нибудь сволочь стибрит пулемет!

— Да кто ж его сопрёт? Кому нужен ПКТ? — задумчиво проговорил комбат, переставляя шашки по доске. — Это не автомат и не пистолет, его на «чёрном рынке» не продать. Мы ведь не в Закарпатье, где каждый крестьянин поливает машинным маслом огород, чтобы пулемёты в земле не ржавели.

— Ну, всякое бывает, и даже уже бывало. Например, из вредности, или из подлости! — ухмыльнулся начштаба. — Вас обоих здесь ещё не было, когда несколько лет назад произошла одна неприятная история с хищением оружия. Мы с Жекой сами только в полк прибыли из училища и были очевидцами. Той зимой пропал пулемет из закрытого хранилища, кажется году примерно в восемьдесят втором. Вот это было ЧП! Очень громкая история, прогремели на весь округ.

Комбат нахмурил брови и кивнул головой в знак согласия.

— Помню, я только-только академию окончил, и в нашей дивизии тоже трепались об этой краже. Крупный был скандал, прогремели не только на округ — на все вооруженные силы!

Эдик отложил кубики и приготовился слушать очередную интересную байку Шершавникова.

— Натерпелись мы тогда! Моментально понаехали следователи, особисты, милиция, кэгэбэшники, шутка ли — украли пулемет! А вдруг кто-то решил обстрелять Смольный? А ну как оружие попадет в руки злоумышленника, который надумает расстрелять демонстрацию на Дворцовой площади? Дело ведь было в первых числах ноября. В ночь похищения снега навалило по пояс, и все следы были скрыты. Солдаты и офицеры лопатами перекидали сугробы, щупами проверили каждый метр, перерыли парк боевых машин вдоль и поперек. Ничего не нашли! Вызвали саперов с миноискателями, и возле каждого сапера ходил товарищ в штатском. Привезли розыскных собак, но и они след не взяли. В полку никто не спит, солдаты с ног валятся: построения, беседы, допросы, поиски. Неделю искали-искали, а потом однажды утром нашли пулемет валяющимся на снегу прямо под окнами казармы, кто-то его подбросил, опасаясь разоблачения. Уж, не знаю всех тонкостей дела, может кто-то сдал злоумышленника, «контрики» ведь мастера своего сыскного дела, но похитителя нашли. Оказался этот «террорист» солдатом с танковой роты пулеметного батальона: плюгавый чмошник, обычный раздолбай. Конечно никакой не торговец оружием, не террорист и не бандит, захотел отомстить командиру роты за то, что тот побрил ему голову наголо и посадил на гауптвахту. Бойцу, вернее сержанту, оставалось служить всего ничего, полгода. Жека, ты не помнишь, как его вычислили?