У нас будет ребёнок! (сборник) - Улья Нова

Итак, справа лысый Саша гонит первачок, слева воет Таня, а из большой комнаты, которую занимает наша семья, как раз выходит моя сердобольная дочь Аля. Она единственная, кто разделяет страдания несчастного петуха. Она берет его к себе и кормит кашей, которая остается от завтрака. Значит, выходит Аля с осоловевшим петухом на руках. За ней следом – я даже не заметила, как она тут оказалась, – наша соседка снизу, актриса детского тетра Наташа, у которой пропала собачка такса. Мы все видели, как убивалась по этой таксе Наташа. Видели и не могли ее утешить. Тогда мой муж подарил ей милую розовую крысу, какую Наташа полюбила со всей нерастраченной нежностью. Вот они стоят – Аля с петухом и Наташа с крысой на плече. Наташа гладит и гладит эту крыску по щетинистой попке, через раз пробегая длинными пальцами по веревочке хвоста. И наконец, как в хорошо прописанной мизансцене, открывается оставшаяся дверь – и в сторону ванной пробегает человек в противогазе. Это молодец Лагутин. Он ненавидит Кубанова за все – самогон, мочу, вонь и первые роли в репертуаре. Лагутин и нам предлагал по дешевке купить противогазы у знакомого военрука. В общем, еще и сейчас, я думаю, не поздно.

Весь этот карнавал не произвел на Тиму никакого впечатления. Проспиртованную кухню она сочла продезинфицированной и только спросила – куда это можно поставить. Имелось в виду то, что втащил за ней мой муж, – коробку синеньких, коробку помидоров, коробку персиков и что-то уже консервированное, что мы съели на седьмое ноября. Паек венчал ящик армянского коньяка. И надо ли говорить, что качество жизни значительной части труппы театра с появлением Тимы выросло в разы.

Более того, по мере того как увеличивался Тимин живот, непостижимым образом росло самосознание этой самой части, что в принципе противоречило ее творческим принципам. Окончательно перешедший на коньяк Кубанов задвинул аппарат, Лагутин перестал курить в комнате, в туалете появился коврик, а Танька вместо вытья круглосуточно зубрила монологи Джульетты. Это ей посоветовала Тима, после того как Кубанов в очередной раз Таньку вздул.

Дело в том, что Танечка вечером вышла за молоком на улицу Тверскую. Оделась она так. Коротенькая песцовая шубка, купленная по случаю у внезапно залетевшей актрисы Ленки Кашкун, черные колготки и сапоги до колен. Срезая обратный путь через подворотню в Леонтьевском, благочестивая молочница попала под плановую облаву на центровых проституток. В подворотне их оказалось четыре. Танька – пятая. Она кричала и трясла пакетом с молоком, но была безжалостно увезена в отделение. Отпустили ее в полночь, а в половине первого она уже прикладывала Сашин половник к посиневшей скуле. «Они ж меня как шлюху какую забрали! С молоком! Саша-а-а!» – рыдала Таня. На что Саша, уже охолонув после первого удара, спокойно сказал: «А ты шлюха и есть».

– Да ты ж актриса, – спокойно сказала Тима опухшей Таньке, занесшей молоток над еще плодоносящим самогонным аппаратом, – талант у тебя я чувствую. Что ты дурью маешься – у тебя театр через дорогу.

И Танькина крыша поехала в другую сторону.

Между тем беременность протекала тревожно. Тиму дважды укладывали в больницу, пока в роддоме на Миусах ее наконец не прокесарили (на всякий случай, досрочно), выложив на грудь вполне жизнеспособного потомка руководящего работника. Моя дочь получила в подарок золотую цепочку – традиционная благодарность кавказской родни первому, кто принесет добрую новость. То есть я набрала родительский номер, а Алька сказала «мальсик».

Мальсик, однако, требовал специального медицинского досмотра какое-то время, и Тима еще на пару месяцев переместилась с ним на первый этаж к Наташе, чья крыса к этому моменту благополучно сдохла, а нежность осталась.

На родине гуляли три дня. Наследника назвали Артуром. Приехал псевдопапаша из аула, сумел, вероятно, порадоваться так, что никто не заметил подвоха. Потом он незаметно растворился, и никто уже больше не жалел о незадавшемся семейном счастье.

Тиму материнство окрылило. Но с какой-то неожиданной стороны. Она вдруг вспомнила про свое высшее образование. Я-то думала, что сейчас самое время утонуть в пеленках и смесях, я уже ждала подробных описаний детских пузырей. И вот это я бы ей как раз простила – кто-кто, а она вытащила счастливый билет, второго такого, скорее всего, не будет. Вместо этого Тима, как будто всю жизнь только к этому и готовилась, выиграла конкурс по модернизации библиотеки местного института, собрала команду, добилась строительства, возглавила, естественно, эту самую библиотеку и вошла в ученый совет. Время серьезных решений совпало со звездным часом ее гардероба. Меняя юбки на брючки, жилеты на кардиганы, Тима выплывала из закрытых фондов в читальные залы, как звезда на небосклон. Составляла какие-то планы, звонила в архивы, готовила выставки. На ученых советах склоняла тщательно уложенную головку вправо и влево – и наконец этот ветерок подействовал на новенького доцента.

Доцент был совершенно не в Тимином вкусе, типичный ботан, который, однако, на первый же день рождения подарил ей горнолыжное обмундирование. Отпуск они провели на Домбае. Тиму с лыжами, а тем более на лыжах я не представляю до сих пор. Но спорить с мужчинами Тима не привыкла. Лыжи так лыжи.

Тем более что она в лучших традициях ждала предложения. Ждала и одновременно боялась его. Вопрос замужества хоть и был оттеснен карьерой, но с повестки дня, сами понимаете, не снимался ни на минуту. Более того, он все сильнее раскачивался косыми взглядами мамы с папой, живущих за стенкой, и суровой золовки, кандидата медицинских наук. Но если он захочет ребенка – а он захочет – что Тима скажет, что рекомендовали не рисковать?

Доцент, тем не менее, оказался не мальчик и знал цену таким встречам. Он был вдовцом. Артурчик ему нравился, у него самого была уже взрослая дочь, женщину он любил, о новых детях не задумывался. На свадьбе между тем Тиму рвало шампанским. Через неделю выяснилось, что она на третьем месяце.

Вот где грянул настоящий праздник! А бог-то – в смысле Аллах – не фраер! Доцент, исполненный гордости, резко преобразился, завел джинсы, кроссовки и кредит на автомобиль. Про Тиму я не говорю. Она ходила легко, хотя округлилась почти сразу. Все шло иначе, чем с Артурчиком, – ясно, созревала девочка. Молодые решили перебираться в свой дом, который еще предстояло построить. Но это обычное занятие на Кавказе. Люди тут жизнь кладут на строительство дома. А когда оно заканчивается – подкатывает время строить детям. Дома окормляют настоящим смыслом скудные биографические подробности, визируют подлинное существование человека на земле. Дома и дети. Дети и дома. Тима к тому времени уже была за рулем. Счастливая, курсировала между институтом и стройкой. Доцент готовился к защите докторской.

– Не смеши меня, – обхватывала живот Тима, когда я ей рассказывала анекдоты, – я сразу в тонусе!

А я представляла, как растягиваются в улыбке губехи ее крошки в животе.

В начале лета, когда планировались роды, я уехала в командировку и на какое-то время осталась без связи. Вернувшись, я обнаружила эсэмэс: девочка!

Я бросилась звонить подруге, но телефон не отвечал – ясное дело, до него ли на первых порах. Наконец, я дозвонилась Тиминому брату.

Девочка. Девочка. Девочка прожила три дня. Тима ее уже кормила. На четвертый день она просто перестала дышать. Говорят, такое бывает. Я хотела приехать, но он сказал не надо. Девочку похоронили. У нее ведь уже было имя. Элина. У нас с этим строго. А как Тима? Тимы на похоронах не было.

Она ответила на звонок осенью. Я все-таки нашла повод – решилась поздравить ее Артурчика с первым сентября. С чего начинать, я не знала.

– Как ты? – спросила я, неуклюже подбирая интонацию.

– Прекрасно, – услышала я знакомый голос – он у Тимы всегда был такой притушенный, как будто в рояле нажали тихую педаль. Голос как будто не изменился. Ага, у тебя всегда все прекрасно.

– Ну и хорошо, – пустилась подыгрывать я, – работаешь уже?

– Я в декрете, – как само собой сказала Тима недогадливым вроде меня.

Спятила. Мелькнула такая мысль. Надо было с доцентом связаться сначала или ехать уже самой.

…Тима из больницы не выходила. Ждала ребенка. Тима знала, что мать против. Муж ничего не сказал – пожал плечами. Но такие вещи ее уже не волновали. Обсуждать это она не собиралась. Она приготовилась провести в отделении месяц, полгода, год – сколько понадобится. Можно даже не вставая с постели.

Он появился к концу лета. Вернее, 28 августа. Кандидат медицинских наук сама дотошно проверила младенца. Повезло. Ребеночек абсолютно здоров. Мать – шестнадцатилетняя чеченка, отец кто-то из местных – на два года старше. Родных нет.

– Я в декрете, – как само собой сказала Тима, – у меня дочь.

Ильдар Абузяров

Муж на день

Пацифистский рассказ