Шаман. Охотник за планетами - Вадим Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аккер равнодушно зевнул.
2
Орбитальный лайнер, который Аккер обозвал челноком, собрал пассажиров на орбите Метрополиса и теперь неспешно заходил на посадку в пригороде Нант-Петербурга. Сеть мелких космодромов вокруг планетарной столицы, принимавшей многочисленных гостей планеты, позволяла избегать транспортных перегрузок и не нарушать общей атмосферы покоя рукотворного мира, греющегося в теплых лучах небольшого, но горячего солнца. Этой планете, заслуженно считавшейся триумфом довоенной научной мысли, расположенной на орбите звезды, сравнительно недалеко от Земли, изначально предназначалась роль огромного жилого комплекса, призванного разгрузить перенаселенную Землю от тех, кто, с одной стороны, имел желание и средства, чтобы сменить место жительства, а с другой — не горел желанием осваивать дальний космос. Недавняя катастрофа, в результате которой колыбель человечества перестала существовать, изменила все, и теперь Метрополис приспосабливался к роли столицы. Внешне это была все та же зеленая приветливая планета, но посреди парков все чаще росли ввысь наросты высоток и иглы орбитальных лифтов, а пространство вокруг планеты кишело тысячами кораблей, заставляя их передвигаться на низких скоростях, строго соблюдая все указания диспетчерской службы.
— Ты куда сейчас?
Аккер взглянул в задумчивое лицо откинувшегося на спинку кресла Яра Гриднева и неожиданно для себя подумал, что еще немного, и его от этого парня начнет бросать в дрожь.
«Нехорошие предчувствия, — вдруг подумал он. — Я теперь понимаю старика Ежи, этот мальчик словно из могилы вылез…»
Аккер посмотрел на задремавшую в соседнем кресле Нинель, потом на закрывшего глаза Ежи. На глаза капитана были опущены круглые шторки опоясывавшего голову видеообруча, и, судя по беззвучно шевелившимся губам, капитан Ежи Чанг снова пребывал в мире песен «Валькирий Вавилона». Первый пилот вновь перевел взгляд на Яра. «…Словно из могилы вылез… не утянул бы нас теперь с собой… обратно…» Аккер вздрогнул. Оправдывавшиеся предчувствия и гениальные проблески интуиции были знакомы всякому пилоту, но за собой Аккер ничего такого не замечал… до сегодняшнего дня. Он вздрогнул. Яр Гриднев смотрел на него и улыбался. В салоне было тихо, пассажиры дремали, только в одном углу шушукалась стайка девочек-подростков, а в другом негромко переговаривалась сидящая в обнимку влюбленная пара.
— Например, капитан сейчас пойдет бодаться с метрополисскими бюрократами из Вольных торговцев, — сказал Аккер, чтобы нарушить повисшее в воздухе молчание. — А мы с Нинель хотим рвануть в висячий парк «Тысячи и одной», там вкусная рыба и приличное вино… а главное — много деревьев. Почему-то каждый раз после рейса, особенно после долгого гипера, мне хочется, чтобы вокруг было много деревьев…
Аккер неловко замолчал, а потом неожиданно для себя предложил:
— Пойдешь с нами? Там здорово.
Яр покачал головой.
— Спасибо, Аккер. Я думаю, после недели вчетвером в замкнутом пространстве вам с Нинель хочется погулять вдвоем. Висячий парк — это то, что надо, так что пусть ваш отдых будет приятным. В конце концов, мы пока не прощаемся, я помню о приглашении капитана на завтрашний концерт.
Яр, усмехнувшись, повернул голову. Ежи Чанга, как истинного меломана, их разговор никак не тревожил.
— И потом у меня сегодня тоже дела. Я встречаюсь с другом.
Аккер подчеркнуто дружелюбно кивнул и прикрыл глаза. «Я просто устал… Нормальный парень… и отзывчивый… вон как той бабе сына у этих чокнутых вытащить помог…»
Аккер начинал дремать.
«Мама, а когда я вырасту и сам полечу в космос? На своем корабле? Ну, когда?..» — упрямо, раз за разом спрашивал мальчик на соседнем ряду кресел. Аккер не слышал тихого ответа матери, но слышал снова и снова повторявшийся вопрос сына.
«Мама, а когда я вырасту и сам полечу в космос?..»
«Мама, а когда я вырасту…»
«Мама, а когда…»
Аккеру начал сниться его привычный длинный сон из детства, как он бежит по зеленой с фиолетовым отливом траве, бежит словно летит, едва приминая тонкие стебли, бежит навстречу солнцу, встающему из-за пригорка…
Влюбленная пара в углу салона теснее прижалась друг к дружке, и девушка с нежной улыбкой прошептала на ухо своему спутнику:
— Ну, о чем они говорят?
— После прилета они разделятся, это очень удобно.
— Отлично, — ласково улыбнулась девушка, — ни к чему страдать невинным.
Луч активированного саунд-импланта, вмонтированного под ногтем безымянного пальца правой руки ее собеседника, снова и снова сканировал четыре кресла, на которых сидел экипаж «Ленинграда-115». Внешне это выглядело, словно юноша опять и опять гладит длинные вьющиеся волосы своей возлюбленной.
Во сне Аккера синева неба внезапно набухла огненным нарывом, трава под его ногами вспыхнула, мгновенно превращаясь в золу. Он прикусил язык, почувствовал во рту вкус крови и проснулся.
Корабль шел на посадку.
3
— Похоже, ты специально выбрал себе самый дешевый отель на планете.
Вертун самодовольно улыбнулся, попытался пригладить вечно взъерошенные темные волосы, повел плечами, словно устраивающийся на ветке воробей, и снова оглядел номер. Облупленная краска потолка, обои бледного, неопределенно-розового оттенка, грязный обеденный стол со смятыми обертками от дешевых бутербродов, недопитой водочной бутылкой и кофейной машиной в коричневых потеках. Журнальный столик, заваленный бумажными книгами и пластиковыми газетами, между которыми выглядывал старомодный читальный планшет. В углу — продавленная тахта со свисавшей на пол простыней. Сквозняк из приоткрытого окна шевелил уголок простыни, и тот нервно чиркал по пластику, словно пытаясь подмести катавшиеся по полу пушистые валики пыли.
Ингви сидел на тахте, закутавшись в одеяло, обхватив руками подушку. Его редкие серые волосы были растрепаны, а расширившиеся зрачки светлых, сейчас почти белых глаз ловили каждое движение Вертуна. Казалось, еще чуть-чуть, и он вцепится зубами в угол наволочки.
— Я хочу, чтобы меня оставили в покое… — промычал Ингви, стараясь унять стук зубов.
— Что-что? — с нарочитой вежливостью спросил Вертун.
— Я хочу спокойно умереть! — заорал человек на тахте, отшвырнув подушку в сторону. — Вы! Именно вы! С вашим треклятым орденом! Втравили! Меня! В этот кромешный мрак!.. Я хуже Герострата! Я хуже маньяка с топором! Я хуже всех наци и комми вместе взятых! И всё это благодаря вам! Вам!..
Вертун сел на вихляющийся, единственный в комнате стул в противоположном углу номера и, осторожно откинувшись на ненадежную спинку, закинул ногу на ногу.
— Я преступник!! А вы! Вы меня обманули!..
Вертун пожал плечами и нахмурился.
— Вы дурак, Ингви. Неужели вы всерьез думаете, что руководство ордена могло посвятить вас во все нюансы проекта? Вы человек талантливый, творческий, а потому, как всякий научный работник, не слишком надежный. Произошел несчастный случай, и это плохо. Вы остались в живых, и это хорошо. Мы понимаем, что вы опасаетесь ответственности за произошедшее, которая может быть возложена на вас. Но мы бы спрятали вас гораздо надежнее и безопаснее, чем в этом клоповнике. И вы могли бы продолжить работу на нас…
Услышав последнюю фразу, человек на тахте оскалил зубы и рванул что-то из складок одеяла.
— Неплохо, довольно быстро, — заинтересованно произнес Вертун, рассматривая уставившееся на него дуло плазменного пистолета. — Для научного работника, разумеется.
— Я никогда не буду работать на вас! Слышите, вы!..
Дуло пистолета заходило ходуном.
— Только спокойно.
Вертун продемонстрировал собеседнику открытые ладони.
— Давайте без истерик. Не хотите работать на нас — не работайте. Хотите дальше сидеть в этой вашей дыре — сидите сколько угодно. Только ответьте мне на один вопрос — и я уйду.
— Какой еще вопрос?
Вертун вздохнул, привычно расслабляя мышцы тела и сосредотачиваясь на человеке напротив.
— К вам недавно приходил в гости молодой человек. Мы верно предполагаем, что он задавал вам вопросы по «Т-проекту»?
В глазах Ингви мелькнул страх, а потом он самодовольно усмехнулся и взмахнул зажатым в руке пистолетом.
— А вы ведь боитесь, а? Достаточно одного человека посмелее меня, чтобы вы испугались! Вся ваша гнилая контора, помесь семинарии с казармой, синода с шайкой дешевых киллеров больше всего на свете боится правды, а?
Вертун с показным равнодушием произнес:
— Мы действительно опасаемся, но не за себя, а за человечество. Не всякая правда обычному человеку на пользу. В данном случае мы закономерно опасаемся непредсказуемых последствий.
— Ну конечно!
