Охвен. Аунуксиста - Александр Бруссуев

— Как это? — не понял Охвен.

— Я же вижу, что не всегда тебе достается так, как ты изображаешь. Хорошо учишься уходить от его ударов.

— Кто-нибудь еще видит? — обеспокоился карел.

— Хороший воин — да. Но датчанам не интересно смотреть, как забавляется отпрыск вождя, а к нам, некогда знакомым с оружием, никто не обратится с вопросом, да и мы ничего не скажем.

Охвен внутренне весь сжался, смутное беспокойство холодом разгонялось по телу каждым ударом сердца:

— Зачем ты мне все это говоришь?

— Чтоб ты не превратился в таких, как мы: прижившихся здесь в относительном покое и откладывающих побег каждое лето. У некоторых из нас здесь даже семьи. А ведь многие не добровольно к Рагниру прибежали.

За стеной кто-то стукнул кулаком по бревнам и этот удар глухо отозвался внутри сарая.

— Ладно, ливвик, пойду я, пожалуй. Говорят, вы очень упертый народ. Докажи всем им, на что ты способен, — голос начал отдаляться. — И нам тоже докажи!

Охвен озадаченно потянулся к вороту своей поношенной рубахи. Непонятно почему, но последние слова задели его за живое. Он никогда не забывал о том, что должен отсюда убежать, но дальше этого своего желания додумать не мог. Опустив руку за пазуху, он вспомнил о том, что положил туда что-то у кузнеца. Нащупав небольшую вещь, извлек ее на мерцающий свет огня. На ладони лежал обломанный у места крепления наконечник стрелы.

Охвен не знал, что ему делать с этим случайным даром, но не возвращать же? Он поел, допил все молоко, чувствуя, как силы постепенно возвращаются, спрятал находку, утопив ее в землю у ножки топчана, и лег спать. Завтра наступит первый день подготовки к побегу. Это он решил твердо.

На следующее утро Охвен проснулся затемно, не растеряв своей решительности. Челюсть побаливала, так что целоваться или смеяться было бы затруднительно. Но в нынешних условиях этими делами он себя не баловал. К его удивлению, Рагнир — младший на обязательную экзекуцию не явился. Охвен получил работу, так и не получив ожидаемых побоев. Молодого викинга не было довольно долго, до самого Рождества, а Слай в его отсутствие не решился самостоятельно практиковаться.

Охвен внимательно оглядывал рабов, пытаясь понять, кто же вчера с ним разговаривал. Но с расспросами он ни к кому не лез, а сам ночной собеседник никак себя не проявлял. Голоса дворовых людей рангом повыше, слушая которые, он учился датскому языку, не были похожи на тот, что вещал ему из-за стены. В конце концов, Охвен прекратил попытки доискаться до истины и начал обдумывать план побега.

Все мысли сходились к одному: бежать сейчас, когда в лесу холодно и пусто, и вот-вот выпадет снег — самоубийство. Надо было запастись продуктами хотя бы на первое время, заготовить охотничью снасть, чтоб как-то кормиться в дороге, придумать обувь, а то его уже пришла почти в полную негодность, и дождаться тепла. До весны было еще далеко, поэтому первым делом Охвен, надрав бересты, изготовил маленький туесок, куда решил складывать сухари, запасенные с ужина. Туесок он закопал поближе к камню в своем сарае, придумав незаметную сверху крышку. Из той же бересты начал плести себе лапти, которые думал одеть сверху своей дырявой обуви, чтоб не оказаться совсем уж босым.

Дело двигалось не шибко быстро, потому что это были первые лапти, которые самолично он готовил, ориентируясь лишь по здравому смыслу и обрывочным воспоминаниям детства. Сначала получились такие лихие штуки, более похожие на кривые лодки, что в них можно было запихать кроме своей ноги еще и все четыре лапы пса Карая, если бы того можно было сюда доставить. Потом выходило все лучше и лучше. К тому времени, как выпал снег, а произошло это по подсчетам Охвена очень поздно, он мог уже выходить в новой обувке, одетой поверх старой. Не беда, что каждый вечер приходилось заниматься ремонтом. Правда, когда вернулся откуда-то Рагнир и с удвоенной энергией взялся за отработку ударов на нем, то Охвен всегда выходил на поединок босиком, боясь порвать свое произведение. Карела не пугал снег и грязь, по которой приходилось ступать, лишь бы обувка дожила до весны. А викингу, казалось, было все равно, в чем стоит против него упертый ливвик — хоть совсем без одежды.

Однажды, Охвен поднял из-под снега камень интересной формы. Он походил на плотно сжатые пальцы правой ноги. Не зная пока, зачем он может пригодиться, он забрал его с собой, а вечером попробовал приладить к ноге. Одев сверху обувку и лапоть в том числе, он помахал ногой из стороны в сторону. Камень сидел, как влитой. Но нога потяжелела. Если такой ногой сунуть кому-нибудь, да между ног, то Рагнир — младший навеки потеряет интерес к девушкам, да и вообще, к кому бы то ни было.

Меж тем сухарей в туеске прибавлялось, наконечник стрелы был намертво прикручен к небольшому колышку, явив собой миниатюрное копье, и заточен до опасного для прикосновения к коже состояния, раздобылся маленький моток веревок, одежды и обуви тоже хватило бы на первый день побега. Охвен был уверен, что решимости ему довольно, чтобы убежать. Также он надеялся, что по пути на восток ему встретятся людские поселения, где можно попытаться заработать себе на пропитание. Правда, придется, конечно, скрывать следы от кандалов, которые никак не хотели заживать и могли явить любопытному взгляду две сине-коричневых полосы чуть повыше кистей, но это уже дело житейское. Главное — дожить до побега.

А с этим могли быть проблемы. Рагнир временами вел себя так, будто долго-долго сидел на цепи, а теперь вот вырвался. Охвен старательно повторял по памяти в темноте своего сарая выпады, повороты и подскоки, которыми пользовались молодые викинги при утренних разборках. Если бы он этого не делал, то давным-давно был бы серьезно искалечен, или даже убит двумя не ведающими жалости датчанами. Но все равно доставалось порой так серьезно, что боль от ссадин и ушибов временами не давала уснуть. Лопухи и подорожники давно иссякли. Охвен пытался найти под снегом еще, надеясь, что растения не вымерзли, но тщетно. В свое время он даже не обращал внимания, зимует ли трава под снегом, или вымирает вся.

Однажды, когда на крышах домов выросли сосульки, а капель по своей звонкости соперничала с чириканьем воробьев, Охвен, по своему обыкновению делая необходимые приготовления для ночи, услышал, что к его сараю кто-то приближается. Шаги были очень энергичными и принадлежали не одному человеку. Когда раздался голос, не пришлось сомневаться, кто был этим вечерним гостем. Отпирал дверь и ругался на весь свет Рагнир — младший в сопровождении верного Слая. Мысль о том, что он пришел пожелать спокойной ночи, даже не возникла. А когда дверь распахнулась, Охвен с тоской подумал, что до побега ему, вероятно, дожить не удастся: в руках у викинга был короткий меч — дага, которым в отсутствии щита можно отбивать удары. Меч, впрочем тоже имелся. Но Рагнир, видимо, решил, что обнажать настоящее оружие против недостойного врага — слишком большая честь. Однако и даги вполне хватало, чтобы лишить рук — ног — головы замешкавшегося противника.