Граф Рысев 2 (СИ) - Лёха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, я понял, — осторожно взяв в руки метроном, поместил его в сумку. — Сейчас чем займёмся?
— Ничем, — он допил воду из графина. — Задание ты получил, долго и нудно учить тебя видеть каналы не требуется. Иди, а я себя пока в норму приведу перед следующим занятием. Насколько я знаю, художники первого курса сейчас экзаменационный рисунок пишут, — я кивнул.
— Меня перевели на свободное посещение. Моя скорость рисования позволяет это сделать.
— Отлично. Тогда давай договоримся заниматься через день. День будешь у Щепкина его нудные лекции о пользе искусства выслушивать, да на бабу голую пялиться, пытаясь в перерыве её изобразить. А на следующий день ко мне приходишь. Но в день, когда нет занятий, что есть силы усваиваешь то, что я тебе дал накануне. Думаю, сработаемся.
— Я тоже так думаю, — усмехнувшись, я поднял сумку. — До послезавтра.
— Ага, давай, — он махнул рукой.
Я же вышел из класса и остановился в коридоре.
— Забавно получилось. Посмотрим, как он будет себя вести, когда в норму придёт. Я пока пойду учиться в транс впадать, — и, похлопав по сумке, направился к выходу из Академии.
Глава 11
Весь прошлый день я медитировал на метроном. Вечером сходил на тренировку, и до ночи снова просидел в обнимку с метрономом. Зато научился видеть все магические каналы в своём теле. В некоторых местах, например, в области глаз, каналы были удвоены, а то и утроены. Скорее всего, подобные удвоения были моим резервом для проведения даров рыси: зрение, тонкие каналы ускоренной регенерации и что-то ещё, чего я пока не знал. Все эти дополнительные каналы были гораздо тоньше тех, которые опутывали моё тело, отходя от источника в разные стороны. Их было сразу не видно. И я только после нескольких часов трансового состояния сумел их разглядеть.
Эти дополнительные каналы были постоянно наполнены энергией. Она в них перетекала, создавая с источником неразрывный круг. А вот основные каналы дара были большую часть времени пусты. Во время своего транса я научился их наполнять. Но мгновенно это не происходило. Нужно было время, поэтому тренировками и владением оружием ни в коем случае нельзя пренебрегать.
По-моему, я так и уснул, не выключив метроном. Снилась какая-то чушь. Мешанина образов, в которых я так и не сумел выделить ни один конкретный. Отдельно приснилась Маша. Она просто смотрела на меня и ничего не говорила. Так я и проснулся утром под её непонятным взглядом и мирно тикающим метрономом.
— Идиот, — обласкал я сам себя, потирая болевшие виски. — Додуматься надо, чтобы уснуть под это тиканье.
Времени было ещё немного, заниматься с метрономом после почти бессонной ночи было таким себе удовольствием. Немного подумав, я решил сегодняшнее утро посвятить экзаменационному рисунку. Сказано-сделано. Позавтракав, собрал сумку и отправился в Академию.
На этот раз я пришёл совсем рано. В классе было всего пять студентов. Они столпились возле одного и не спешили к своим мольбертам. Все пятеро были парнями. Я напряг память, ну, точно, во всей нашей группе было всего пара девушек. Они что, все в училище отправились, в экспериментальную девичью группу что ли? А вообще, забавно выходит, Академия изящных искусств, а девчонок раз-два и обчелся. Ну, хотя, если вспомнить, чему тут обучают, становится вполне логичным, что девушки предпочитают более легкий труд — военных офицеров.
Я не помнил этих парней, собравшихся перед чьим-то портретом. И, судя по тому, что они не спешили ко мне с распростертыми объятиями, особой дружбы ещё до моей травмы между нами не было. Поэтому, больше не обращая на них внимания, прошёл мимо в направлении своего мольберта.
— О, Рысев нагулялся и решил почтить нас своим вниманием? — я медленно обернулся.
Двое высоких парней расступились, и я увидел, что вещает тщедушный тип с мелкими чертами лица. Хорёк вылитый обыкновенный. Четвёрка вокруг — обычные прихлебатели. Чем-то мне этот хорёк Леньку Ондатрова напомнил. Может быть, выражением лица.
— Если вы меня так ждали, то где полагающееся приветствие? Земной поклон и целование моих ботинок? — скучающе проговорил я. — Ну, хотя бы положенное обращение. Или вы не в курсе, что к графу положено обращаться — ваше сиятельство?
— В учебных заведениях этой изнанки уставами отменены обращения друг к другу по титульным званиям. — Тихо произнёс один из парней. Он стоял чуть сбоку от остальных. У него было слегка отрешённое одухотворенное лицо. Интересно, что он забыл в этой компании?
— Правда? Жаль. — И, повернувшись к хорьку спиной, я направился к своему мольберту.
— Мы всё ещё разговариваем, — раздался голос хорька.
— Разговаривайте, я что против? — подойдя к своему мольберту, посмотрел на набросок. Нормально получается, что бы там Щепкин не говорил.
Начали собираться другие студенты. Пришла Наташа и села на помост, где ей вскоре предстоит стоять неподвижно, чтобы мысли студентов не уходили дальше экзаменационной работы, которую скоро им предстояло сдавать.
Вошедший Щепкин внимательно меня осмотрел, увидел, что глаз открылся и всё прекрасно видит, и кивнул, разрешая мне продолжить работу над рисунком.
Почти час работали молча. После этого Щепкин поднялся и неслышно двинулся между студентами. Время от времени останавливаясь и делая замечания. Остановившись перед моей работой, он долго её рассматривал, потом сказал.
— Неплохо. Свет справа добавь, а то у тебя перекос пошёл. Наверное, ещё глаз не полностью восстановился.
— Скорее, всего, — я повернул голову набок, вот же демоны двенадцатого уровня! Точно куда-то тень поползла. Кивнув, что понял и увидел, принялся убирать косяк. Щепкин в это время двинулся дальше.
— Куницын, твою мать, ты что вообще творишь? Что это за мерзость? — такого я от Щепкина ещё никогда не слышал, поэтому высунулся из-за мольберта, чтобы посмотреть на неудачника, сумевшего разозлить очень лояльно настроенного преподавателя.
Орал Щепкин на хорька. Куницын, надо же. Всё-таки боги-покровители отражаются не только в характере, но и во внешности. Интересно, а как я выгляжу в сравнении с рысью, если не брать во внимание пестрые волосы и желто-зеленые глаза?
— Пётр Иванович, но я так вижу этот образ… — попытался что-то вякнуть хорёк.
— Куницын, напомни мне, как называется экзамен, в рамках которого вы пишите свою картину? А то я, похоже, позабыл.
— Классический рисунок с обнаженной натуры.
— Ой, нет, я не забыл, — восторженно улыбнулся Щепкин. — Хочешь чем-то разнообразить свою работу, добавь природу, как это Рысев сделал. Изобрази Наташеньку на лесной полянке, в конце концов! Основные критерии оценки работы заключаются в том, что фигура должна быть классической, а лицо модели узнаваемо! Экзаменаторам твои эксперименты не нужны. Переделывай!
Я не видел, что там намалевал хорёк, из-за чего так возбудился Щепкин. Бесталанным он точно не был, чтобы попасть в Академию нужно было выдержать довольно суровый экзамен. Это я совсем недавно узнал, когда услышал, как два преподавателя, которые шли передо мной по коридору, обсуждали нынешнее лето и куда они рванут в отпуск после приёма экзаменов у будущих студентов. Вот только я не пойму, он по жизни на голову стукнутый, или просто из него какой-то непонятный гонор лезет. Тебе же сказали, идиот, что здесь не творческий процесс, а отработка навыков идёт. Ну куда ты лезешь-то? Я только покачал головой и уже хотел вернуться к своей работе, но тут поймал взгляд хорька полый такой незамутнённой ненависти, что мне стало слегка не по себе. Не понял. А я тут при чём? Я что ли его заставлял херню рисовать? Вот прямо с плетью сзади стоял или с пистолетом. Откуда истоки этой ненависти? У кого бы спросить? Может быть, он тоже друг убиенного мною Свинцова?
Кстати, о пистолетах. Надо к оружейнику не забыть зайти перед тренировкой.
— Заканчиваем, — раздался голос Щепкина.
Наташа расслабилась, соскочила с помоста и принялась натягивать платье. Я же посмотрел на рисунок, оценил его со всех сторон. Вот теперь хорошо. Мне тут не слишком много и осталось. Я карандашные рисунки натренировался делать не хуже, чем на ножах
