Если копнуть поглубже - Тимоти Финдли

Перед тем как уложить записную книжку в сумку, она перелистала страницы: что там еще забавного? «Пятница, 3 июля. Оливер все еще сохнет. Но кто предмет?» И дальше: «3 июля. Аллисон — вот дрянь — весь стол завален шоколадками. Я насчитала восемь!» И еще: «Вторник, 30 июня. Майкл опять в запое. Сколько это будет продолжаться? В прошлый раз длилось целый месяц».

Оливер, который и раньше видел, как Мери делала записи, наблюдал за ней. Когда она спрятала книжицу в сумку, он мысленно поклялся выяснить, что в ней такого. Он знал — это был не первый дневник Мери. Возможно, она успела исписать десятки — или всего несколько. Но сколько бы их ни было, Оливер хотел понять, на кой они ей ляд и что она замышляет.

Джейн между тем самозабвенно рисовала, и вскоре на бумаге появились мужские ноги в драных штанах.

На талии — нечто вроде рабочего пояса, отягощенного инструментами и другими штуковинами — карандашом, ручкой, сотовым телефоном. На коленях дырки — и на внутренней стороне одного бедра тоже. Края брюк намечены линиями — нечто вроде лохмотьев. Ширинка на пуговицах, причем одна из них расстегнута.

Джейн выпрямилась.

Она наложила тени боковой стороной грифеля, придавая форму ногам, словно творя наглядный завет физического совершенства.

Господи, только бы никто не подошел и не заглянул мне через плечо.

Джейн смотрела на плод своих трудов, без слов одобряя и принимая его.

Провела ногтем большого пальца по губам. Подняла другую руку ко лбу и заслонила глаза. Но не от света — глаза резало освещаемое им изображение и тревожило, что это изображение, казалось, жило своей жизнью, которую в него вдохнула иная рука. Иная рука и, следовательно, иная…

Что?

Иная воля?..

Джейн вдруг захотелось выдрать этот лист из альбома, сжечь и сделать вид, будто его никогда не было, — забыть, что она создала и этот рисунок, и намек на то, что скрывалось под тканью брюк: напряженный член, раздвинутые ноги с волосками на коже бедер, — и воображаемый жар тела. Этот человек не существует, сказала она себе. Все это безумие, как в том фильме, «Отвращение»[21], где Катрин Денев настолько живо вообразила несуществующего любовника, что, когда некий несчастный бедолага предстал перед ней во плоти, она его убила, испугавшись реальности образа.

Джейн опустила руку и осторожно дотронулась до своего рисунка.

Ева с корзиной, неожиданно вспомнила она, стоит у ворот…

Что-то в этом роде. Она читала это давным-давно, но забыла имя автора и как продолжалось стихотворение. В памяти сохранилось только впечатление невинного любопытства, нерешительно медлившего у ворот в Эдемский сад.

И теперь сама Джейн, казалось, стояла там, задавая себе тот же вопрос: «А смею ли я войти в запретный чертог?»

Ей показалось, будто сбоку мелькнула какая-то тень.

Кто?

Что?

В ответ раздался голос Энни Леннокс:

— «Каждый раз, когда мы говорим „прощай“»…

Джейн закрыла глаза. Мы с Гриффом танцевали босиком на траве…

Она захлопнула альбом. А потом вошли в дом и любили друг друга.

Джейн выдвинула и с треском задвинула ящик стола.

— Я иду домой, — отрывисто сказала она, встала и начала собираться. — До понедельника.

Было четыре часа.

Едва за ней затворилась дверь, Мери Джейн Рэлстон снова извлекла из сумки книжку и записала: «Д. К. раньше ушла с работы».

Дженис О’Коннор подошла к проигрывателю и поменяла Энни Леннокс на Карли Симон.

Мери Джейн Рэлстон постучала карандашом по крышке стола и улыбнулась с видом психоаналитика. «Как только начинается разлад, — написала она, — он моментально скручивает жертву. Если тут уместно слово жертва. Бывают еще преступники. Соучастники. Виновные стороны. Что ж, посмотрим».

Летние ночи

…но стоит только правдеО счастье вырваться наружу,Как очевидно, что распутство и шантажвсего превыше…

Суббота, 11 июля 1998 г.

Каждый вечер, если не намечалось ничего особенного, например званого ужина, Мерси возвращалась к себе домой на Грэхэм-Кресчент, где ее встречала тишина — настоящая тишина впервые за целый день. Никаких будильников, никаких телевизоров и радио, никакой болтовни Уилла, скулежа Редьярда, никаких мудреных вопросов Джейн.

Но зато внезапно, правда ненадолго, наваливалось ощущение одиночества — неожиданно и властно, — и тогда тоска по Тому переполняла ее грустью и горечью. Даже после стольких лет — а их с его смерти прошло уже двенадцать — сохранилось реальное ощущение присутствия Тома, словно он вот-вот войдет из соседней комнаты или повернется в кровати и положит голову на ее плечо.

Том был — и остался до сих пор — любовью ее жизни. Муж Мерси Стэн бросил ее беременной их последним ребенком и сбежал в Калифорнию с пятнадцатилетней девицей. Ей очень хочется туда съездить, объяснил он. Как, черт возьми, было ее имя? Лейла, как в «Лилит»[22]. Это случилось в 1968-м. Господи — тридцать лет назад.

Теперь Мерси было пятьдесят три. Она все еще оставалась привлекательной, правда, была немного полновата. Но она потеряла вкус к мужчинам, хотя ей и нравился Люк Куинлан. Они существовали, но не больше, — и приносили неприятности женщинам. Во всяком случае, тогда, когда не могли выместить зло на других мужчинах. Таким, по крайней мере, был ее опыт: муж, отец и временами младший брат Лу.

Не можешь отколошматить обидчиков, вернись домой и накостыляй жене.

И все же Мерседес Корбен справилась. Стэн Корбен не оставил ей ничего — смылся по-тихому — и все дела. Зато Том оставил все, что имел, включая бензоколонку на Лорн-авеню, которую она продала и положила деньги в банк.

Когда Том умер, Мерси приняла его фамилию — Боумен. Лучник. Он так ей тогда и сказал: «Я — лучник», — и поразил в самое сердце.

Но дети, теперь уже выросшие и разъехавшиеся, оставили фамилию отца. Они приезжали к ней, хотя и нечасто, и Мерси знала, что они ее любили. Ценили то, как много она ради них сделала. Двое — Роуз и Стэнли-младший — закончили университет и получили приличную работу в бизнесе и юриспруденции. Алиса удачно вышла замуж, родила троих детей и жила со своим супругом-архитектором Эндрю в Ванкувере. А Мелани…

Мелани исчезла. Совсем молоденькой и по собственной воле. И не давала о себе знать. Во всяком случае, Мерси. Мелани была жива — это определенно, — но не хотела, чтобы знали, где она и что с ней. Всегда была трудной девочкой — всем недовольной, постоянно жалующейся и временами совершенно несносной. Она ненавидела Мерси и ее мать, Марту Мей Ренальдо, за то, что они работали в ресторане и все их там видели. Одноклассники Мелани знали, из какой она семьи, и она так и не смогла с этим примириться. И Мерси наконец приняла непростое решение — не рвать с дочерью, но позволить ей уйти из дому. Что такое благодарность, Мелани, похоже, не знала, воспринимая предлагаемые ей блага как данность. Ведь это бесплатно. В конце концов Мелани свалила в кучу свою красивую одежду, диски, проигрыватель, плюшевых зверьков и, бросив все это, ушла. Хлопнув дверью словно ураган, который оставляет после себя одни разрушения.

Иногда приходится говорить «до свидания».

Мерси это понимала.

А теперь Люк потерял Джесса. И это было абсолютно то же самое.

Когда ее брат Фрэнк уходил из дому, он сказал всего лишь одно: «Ухожу. Прямо сейчас». Он был для нее светом в окошке — и пропал. Отрадой жизни — и сгинул.

Роуз, Стэнли-младший, Алиса, Мелани. Их фотографии тешили ее тщеславие. Все в одинаковых рамках из серебра высшей пробы, за которые ей так жалко было платить. Но Мерси понимала, что на детей скупиться нельзя. Они были ее достижением. Ее наградой за тот ад, через который она сумела пройти.

А теперь у Мерси жили только кошки — целых четыре, и все найденыши. Старшая прибилась еще на бензозаправке, когда Мерси обслуживала колонку, а Том занимался ремонтом машин.

Ее первая встреча с Томом Боуменом… была, можно сказать, совершенно обычной. Просто до смешного прозаичной.

Мерси заехала заправиться на своем раздолбанном «меркурии» 1953 года, и Том продал ей бензин. Стояло лето, как сейчас, только не июль, а июнь. «Потушите сигарету, мэм», — попросил ее Том. А Мерси едва понимала, что продолжает курить — так она была поражена. Она ни разу не видела Тома, потому что почти всегда заправлялась в северной части города: на Онтарио или Эри-стрит. Но в этот раз ехала с юга, из Сент-Мерис, и осталась без горючего, так что не добралась бы домой.