Отцы Ели Кислый Виноград. Второй Лабиринт - Фаня Шифман

«Ладно, познакомились… А сейчас нам надо уходить… — успокаивающе проговорил Максим, подав Ирми знак. — Шалом». — «Ба-бай!» — крикнула ему в спину Дарья, вдруг подмигнув Ирми, который, уходя, оглянулся и улыбнулся, как показалось, ей лично. За их спиной кто-то сказал: «Ладно, давайте послушаем Мадонну, а то давно не слушали! Ведь она теперь наше знамя!» — и тут же загремела одна из старых песен Мадонны. Ирми начал тихо, машинально подпевать и промурлыкал мелодию всю дорогу до пустыря, потом встряхнул головой, как отгоняя муху: «Надо же, давно не слушал, а теперь как привязалась…» — «А что, есть в ней что-то…» отозвался Максим.

…В тот вечер Максим и Ирми слишком долго провозились с уборкой и, выйдя в гостиную, чтобы пройти к выходу, увидели за столом знакомую компанию, собравшуюся на какую-то вечеринку. Стол к этому времени был завален не столько закусками, сколько грязными тарелками и объедками, и уставлен бутылками водки и вина — от Петра и Павла, причём около половины бутылок валялись пустыми. Как видно, компания отмечала какое-то торжество. Девчонки тянули какую-то песню полупьяными голосами, парни фальшиво подпевали. Вован невпопад завёл громко и фальшиво: «У самовара я и моя Даша, а за окном столбы, столбы, столбы!» Дарья, лениво перебиравшая струны гитары, неожиданно взяла странно визгливый аккорд и замахнулась гитарой на Вована. Все захохотали. Чернявый Бени сидел несколько на отшибе, явно скучая. Увидев Максима, он грустно ему улыбнулся. Максим ободряюще подмигнул парню. Ему бросилось в глаза, до чего этот парень не соответствовал подгулявшей компании. Особенно впечатляли глаза, отражённая в них, невоспроизводимая никакими словами, печать многовековой еврейской печали.

Увидев за спиной Максима высокого Ирми, глаза которого лучились доброжелательным любопытством, все замолкли, потом девушки хором ахнули. Дарья встрепенулась, потом, не выпуская гитару из рук, вскочила и по-хозяйски, плавным, величественным жестом пригласила обоих подошедших ребят к столу чересчур громким голосом: «Добро пожаловать, гости дорогие! Максим, лапуль, это че вы так долго не появлялись? Мы, чай, уж соскучились… Скажите, девушки!» Никто не заметил, как она оказалась рядом с Ирми. Максим, увидев их рядом, в оторопи подумал: «В нашей компании Ирми чуть ли не гигант, даже рядом с Бенци. А тут рядом с широкоформатной Дарьей… обычный, просто высокий мальчик…» И правда: рядом с Ирми Дарья почему-то выглядела слишком мощной.

Она обратилась к Ирми со словами приветствия на вполне сносном английском. Ирми только смущённо улыбался и молчал, потом пробормотал: «Thanks!». Вдруг Дарья лихо врезала по струнам гитары и запела какую-то не совсем приличную частушку.

Нестройный хор голосов ей подпевал. Ирми смотрел на всё это, ни слова не понимая, но приветливо улыбался всем подряд, невпопад повторяя своё: «Thanks!». Дарья взяв какой-то резкий аккорд, отбросила гитару и воскликнула по-английски: «Вот так мы встречаем дорогих гостей, даже если они немного обижают нас слишком долгим отсутствием!» — она снова игриво надула губки, не обращая внимания на злые искорки, вспыхнувшие в узких монгольских глазках Вована. Максим подмигнул другу, незаметно сжав ему руку, и вдруг заметил: «Мой друг по-русски не понимает: я не успел его обучить. Мы с ним общаемся на английском и иврите». — «Ну, конечно, он же из Америки! Без балды-ы! — вдруг заголосила Дарья: — Максим, ты вырос в моих глазах: у тебя такой друг! Эх, жаль, некому перевести мою частушку на английский!» — и она игриво улыбнулась симпатичному «американцу». Откровенно демонстрируя, что Ирми ей понравился, она громогласно потребовала от своей компании: в присутствии гостя дорогого говорить только по-английски. Максим обронил, что можно и на иврите, поскольку они всё-таки в Арцене живут. Да и им всем нелишне попрактиковаться в языке, тем более предстоит экзамен. Вован отмахнулся: «Хотя бы в этот день, в минутки нашего веселья и отдохновения дай нам пожить жизнью передовых стран и народов!» — «А кстати, Даша, где это ты так прекрасно освоила английский? Ведь даже акцент у тебя почти не ощущается!» — «А вот так нас учат в столичных универах!» — «Ты универ кончала? На Воробьёвых горах?» — «Да! А что? А ты что кончал? Небось, какой-нибудь задрипаный колледж в вашей северной… ах!.. столице…» — насмешливо пропела Дарья. Максим не ответил, решив не вступать с нею в перепалку, но и с друга глаз не спускал.

Ощущая внимание к своей особе, Ирми постепенно оживился и сначала робко, а потом, осмелев, начал общение с компанией, настроенной к нему с насмешливым, но и доброжелательным любопытством. Выслушав пение Дарьи, он вежливо попросил у неё гитару и пропел низким баритоном одну за другой несколько любимых спиричуэлз, подыгрывая себе на гитаре и отлично обходясь парой-тройкой аккордов. Максим, глядя на улыбающегося друга, тоже немного оттаял. Поэтому он пропустил мимо ушей довольно громкий разговор за своей спиной, ведущийся явно пьяными голосами: «А это случайно не хасидская музыка, которую, нам сказали, называют воем фанатиков?» — «Да не, вроде чтой-то американское, или негритянское… Хотя от энтих пейсатых всего можно ждать. Возьмут и под видом американской дадут… как-его… звуковой наркотик…» — «Ага… Что с того, что американец! Вишь, как прикинут — совсем как те фанатики! Дашка напрасно от него балдеет и сюда его завлекает… Мало ей этого придурка-шмакодявки!.. Я бы обоих гнал отседова в три шеи!..» Ирми вернул Дарье гитару, и тогда Максим прошептал ему на ухо, что пора двигать к дому. Ирми нехотя кивнул, и они распрощались с весёлой компанией.

По дороге домой Максим долго допытывался, почему до сих пор он не знал, что Ирми немного владеет гитарой. Тот, наконец, сознался, что Рувик Дорон ему недавно показал пару самых употребительных и эффектных аккордов. «Я на фоно в детстве немного учился, а вот теперь — спасибо Рувику! — и я могу быть душой любой компании!» — гордо ухмыльнулся возбуждённый новым знакомством Ирми. Но главное — тем, что на Дарью он, кажется, произвёл сильное впечатление. Тут же выяснилось, что слегка пьяненькая Дарья произвела на Ирми ещё более сильное впечатление.

Высокая, идеально сложенная (почти Рубенсовский стандарт!), пышные волосы цвета топлёного молока, с искусной небрежностью рассыпанные по шикарным плечам, большие выразительные серо-стальные глаза, которыми она пожирала смущённого парня. Её непритязательное пение потрясло его и смутило, он готов был слушать её снова и снова. Парадоксальным образом её голос напомнил ему низковатый голос юной Ренаны Дорон. Это почему-то вызывало чувство жгучей и щемящей грусти напополам с неловкостью и виной.