Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений - Бенно Тешке

Вопреки этой мнимой несоизмеримости в споре о переходе от феодализма к капитализму внимание было перенаправлено к работам Маркса о докапиталистических обществах [Sweezy, Dobb et al. 1976]. Здесь Маркс выделил конститутивную роль политической власти, выражаемой в различных формах «внеэкономического присвоения прибавочного продукта», встречающихся, когда жизненные средства принадлежат непосредственному производителю.

Далее, ясно, что во всех формах, при которых непосредственный работник остается «владельцем» средств производства и условий труда, необходимых для производства средств его собственного существования, отношение собственности должно в то же время выступать как непосредственное отношение господства и порабощения, следовательно, непосредственный производитель – как несвободный; несвобода, которая от крепостничества с барщинным трудом может смягчаться до простого оброчного обязательства. Согласно предположению, непосредственный производитель владеет здесь своими собственными средствами производства, предметными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств его существования; он самостоятельно занят своим земледелием, как и связанной с ним сельской домашней промышленностью… При таких условиях прибавочный труд для номинального земельного собственника можно выжать из них только внеэкономическим принуждением, какую бы форму ни принимало последнее… Итак, необходимы отношения личной зависимости, личная несвобода в какой бы то ни было степени и прикрепление к земле в качестве придатка последней, необходима крепостная зависимость в подлинном смысле этих слов [Маркс, Энгельс. Т. 24. Ч. II. С. 373–374].

В этом отрывке выделяется ключевая связка, опосредованная внеэкономическим принуждением, благодаря которой как раз и можно понять феодальное отношение между «экономическим» и «политическим», то есть, на самом деле, их слияние. Оно резко отличается от конфигурации политического и экономического, выделенных в качестве государства и рынка, в капиталистическом обществе:

Абстракция государства как такового характерна лишь для нового времени, так как только для нового времени характерна абстракция частной жизни. Абстракция политического государства есть продукт современности. В средние века существовали крепостные, феодальное землевладение, ремесленная корпорация, корпорация ученых и т. д.; то есть в средние века собственность, торговля, общность людей, человек имеют политическийхарактер; материальное содержание государства определено здесь его формой. Всякая частная сфера имеет здесь политический характер или является политической сферой; другими словами, политика является также характером частных сфер. В средние века политический строй есть строй частной собственности, но лишь потому, что строй частной собственности является политическим строем. В средние века народная жизнь и государственная жизнь тождественны [Маркс, Энгельс. Т. 1. С. 254–255].

В феодальном обществе отношения собственности таковы, что знать воспроизводит себя главным образом благодаря силовому присвоению прибавочного продукта крестьянского труда, используя административные, военные и политические средства. С этой точки зрения первостепенное значение, которым в традиции Вебера – Хинце обладает политическая сфера, покоится на абстрагировании, в котором политическая форма освобождается от своего экономического содержания и наделяется автономным каузальным или типологическим статусом. Однако именно в этой политической сфере развертывается борьба за прибавочный продукт.

Таким образом, тезис о несоизмеримости, как мы видим, покоится на иллюзии. Построение теории тождества экономического и политического в рамках концепции тотальности не просто предлагает альтернативу веберианским идеальнотипическим или плюралистским описаниям. По сравнению с односторонними абстракциями оно оказывается действительным приростом в объяснительной силе и эпистемологической строгости. «Внеэкономическое принуждение» в форме особых политических способов присвоения прибавочного продукта – это центральный аналитический принцип, необходимый для понимания феодальных обществ.

От логики производства к логике эксплуатации

Восстановление идеи внеэкономического принуждения требует дальнейшего прояснения одного из центральных понятий Маркса, а именно производственных отношений, как и их места в теории государства. В одном своем ключевом тексте Перри Андерсон систематически развертывает все моменты внеэкономического принуждения как differentia specifica, отличающего некапиталистические общества от капиталистических:

Все способы производства в классовых обществах, предшествующих капитализму, извлекают прибавочный продукт труда от непосредственных производителей средствами неэкономического принуждения. Капитализм – первый способ производства в истории, в котором средство по изъятию прибавочного продукта у непосредственного производителя является по форме «чисто» экономическим, трудовым контрактом; равный обмен между свободными агентами, ежечасно и ежедневно воспроизводящий неравенство и угнетение. Все иные предшествующие способы эксплуатации осуществлялись с помощью внеэкономических способов: родовых, традиционных, религиозных, юридических или политических. Вот почему, в принципе, невозможно объяснить их из собственно экономических отношений. «Надстройки» родства, религии, права или государства с необходимостью входят в основополагающую структуру способа производства в докапиталистических общественных формациях. Они прямо внедряются во «внутренние» связи процесса извлечения прибавочного продукта, в то время как в капиталистических общественных формациях, впервые в истории отделивших экономику как формально самодостаточный порядок, они, напротив, обеспечивают его «внешние» предпосылки. Следовательно, докапиталистические способы производства могут быть определены исключительно через их политические, юридические и идеологические надстройки, поскольку именно они определяют тип внеэкономического принуждения, который придает им особый характер. Конкретные формы юридической зависимости, отношений собственности и верховной власти, которые характеризуют докапиталистическую общественную формацию, вовсе не второстепенные или случайные сопутствующие явления; наоборот, они составляют главные индикаторы, указывающие на доминирующий способ производства. Поэтому детальная и точная систематизация таких юридических и политических форм является необходимой предпосылкой для составления всеобъемлющей типологии докапиталистических способов производства [Андерсон. 2010. С. 373–374].

Этот необычный текст привел к теоретическому сальто-мортале в марксисткой теории докапиталистических общественных формаций, который, оказавшись освободительным, принес с собой в то же время некоторые нерешенные теоретические проблемы.

С одной стороны, новая теоретизация Андерсона ставит на голову ортодоксальную марксистскую теорему – сколь бы вульгарной, тривиализированной или искаженной она иногда ни оказывалась, – согласно которой экономические структуры определяют политическую надстройку. Одним взмахом кисти Андерсон делает возможным дать всей политической истории средневековых обществ марксистскую интерпретацию – как в институциональном плане так и в отношении развития. В институциональном плане собственность отныне становится principium medium[42] между экономическим и политическим, или, скорее, институциональным выражением политической конструкции экономического.

Непосредственные производители и средства производства, включая орудия труда и объекты труда, например землю, всегда находились в руках класса эксплуататоров посредством преобладавшей системы собственности, основного пересечения между правом и экономикой. Но поскольку отношения собственности сами по себе артикулируются политическим и идеологическим порядком, который в действительности часто открыто управляет их распределением (например, ограничивая землевладение аристократией или исключая дворян из торговых операций), весь аппарат эксплуатации всегда простирается в сферу надстройки [Андерсон. 2010. С. 374].

В плане развития Андерсон напоминает, что «вековая борьба между классами в конце концов разрешается на политическом, а не на экономическом или культурном уровне общества. Другими словами, именно создание и разрушение государств закрепляет фундаментальный сдвиг в отношениях производства до тех пор, пока существуют классы» [Андерсон. 2010. С. 10–11].

С другой стороны, если феодальные общества на самом деле характеризовались слиянием политического и экономического, осуществляемым через общественные отношения собственности, из этого должно следовать, что весь