Одинокая душа для ведьмы с ребенком - Алена Кручко

Две старушки за соседним столиком заняты были тем же самым и вслух обсуждали замеченных знакомых, я невольно прислушивалась. Ни имена, ни «всем известные» события, на которые они то и дело ссылались, ничего мне не говорили, зато зоркие старушки намного лучше меня видели, кто что рассматривает и покупает, да и комментировали забавно. Под их болтовню я начала понимать, почему здесь не устраивают никаких дополнительных шоу, да хоть той же детской самодеятельности или трогательного номера какой-нибудь певички — это было бы воспринято как досадная помеха, а не развлечение. Истинным шоу служило неспешное вращение людей по залу, разговоры, примерки, покупки, встречи ожидаемые и неожиданные. Рай для сплетниц!

Вращаться в обществе целый день было бы, наверное, полезно для меня, но утомительно. А ребенку такое развлечение и вовсе ни к чему. Поэтому, подождав, пока Олежка доест свой пирог и допьет сок, я спросила:

— Хочешь выбрать себе игрушку, сынок?

Игрушек у малыша было на удивление мало: несколько машинок, пластмассовый клоун, два набора детских кубиков с азбукой и потертый плюшевый медведь без левого глаза. И ведь семья не бедствовала! На джввва пиво, по крайней мере, Максу хватало, а Марина не экономила на шмотках. Олежка, правда, больше любил раскраски, чем игрушки, и раскраски ему явно покупали часто. Но все равно!

— Собаку, — попросил он и потянул меня за руку к столу с мягкими игрушками.

Плюшевая собачка стоила совсем недорого, а при виде того, как малыш прижал ее к себе, я чуть не расплакалась.

В этот момент к нам подошел Константин. Не знаю, как я его не заметила раньше?

Олежка просиял:

— Дядя Костя, здравствуйте!

— Здравствуй-здравствуй, — Константин серьезно подал протянутую ему крохотную ладошку. — Марина Витальевна, рад встрече. Хорошо развлекаетесь?

— Да! — первым высказался Олежка.

— Думаю, мы уже скоро домой, — сказала я больше для Олежки. — Здесь интересно, но взрослым мальчикам из подготовительного класса школы днем обязательно нужно спать, правда, сынок?

Олежка надулся: уходить он, похоже, совсем не хотел. А Константин заговорщицки ему подмигнул и спросил:

— В саду еще не были? Там поставили качели.

— Ой, я и не знала! Пойдемте, посмотрим.

— Покатаемся! — поправил меня сынуля. Константин рассмеялся:

— И правда, качели не для того, чтобы смотреть на них со стороны!

Чтобы выйти в сад, пришлось пройти вдоль всей галереи, а значит, получить еще одну порцию всяческих соблазнов. Сладости, напитки, детские игрушки и поделки, корзины с цветами — роскошные розы, георгины, гвоздики, игольчатые и шаровидные разноцветные астры, даже орхидеи. Возле одной из цветочниц Константин остановился.

— Марина Витальевна, вы какие цветы любите?

— Розы не люблю, — призналась я. — Они слишком парадные. А из остальных… мне было бы интересно узнать, что выберете вы, Константин. Кстати, уж если я с вами по имени, может, и вы будете называть меня просто Мариной? А то как-то даже неудобно.

Он как-то очень пристально посмотрел мне в глаза, улыбнулся и быстро надергал пышных астр светлых оттенков — нежно-розовых, бледно-сиреневых, желтовато-кремовых.

Добавил к ним несколько белых и алых и передал получившийся букет цветочнице. Та с улыбкой кивнула, обернула астры в тонкую полупрозрачную бумагу, перевязала светлой лентой, провела над цветами рукой, как будто невесомо погладила, и вернула оформленный букет Константину. А он тут же с легким полупоклоном вручил мне:

— Марина, от души прошу принять.

— Спасибо, — я спрятала лицо за букетом, пережидая приступ радостного смущения.

Астры пахли тонко и терпко, почему-то вызывая в памяти детство. — Спасибо, — повторила я, — они чудесны.

Качелей был длинный ряд — низкие лошадки для малышей, крепкие лодочки для детей постарше и для парочек. Почти все оказались заняты, но одна свободная лошадка нашлась, и Олежка тут же на нее взгромоздился. Я осторожно раскачивала, Константин стоял рядом, а потом аккуратно потеснил меня в сторонку. Теперь я стояла чуть поодаль, смотрела, как он катает моего ребенка, и пыталась решить, что делать. Поведение Константина опасно походило на ухаживание, но неловкости я не чувствовала: он держался в рамках приличий, без лишней навязчивости, к тому же был мне симпатичен. Так что в конце концов я сказала себе: «Посмотрим», — и пустила события течь своим чередом.

Накатавшись, Олежка запросил еще сока и тортика, а я предложила встречный план:

купить тортика с собой и съесть его дома после супа. На том и сговорились. Я попрощалась с Константином, поблагодарив его за чудесный букет и компанию, еще раз заглянула в зал:

народу ощутимо прибыло, найти в этой толпе Ксению Петровну было нереально, да и отвлекать ее не по делу, наверное, не стоило. Так что я взяла Олежку за руку, и мы развернулись к выходу.

В самых дверях неловко столкнулась с каким-то мужчиной. Извинилась, он кивнул было, но тут же впившись в мое лицо взглядом, спросил:

— Андреева? Марина?

Узнавание полыхнуло в мозгу даже не вспышкой, а ударом молнии. Никита. Первая, мать его, Маринина любовь.

— Я вас не знаю, — торопливо ответила я. — Видимо, вы обознались.

Прозвучало глупее некуда, но я уже проскользнула мимо, напиравшая толпа оттерла нас, я заметила подъезжавший к остановке автобус, подхватила Олежку на руки и побежала.

Водитель нас подождал, я выдохнула: «Спасибо!» — и без сил опустилась на сиденье. И только теперь подумала, что встреча странная: Марина ведь училась не в Новониколаевске.

Хотя какая разница, в самом деле! Вот уж с кем я не собиралась «возобновлять» знакомство.

Олежка едва доел обед и тут же заснул: умаялся. А я пила чай и смотрела на букет.

Поставить пришлось в литровую банку, но все равно смотрелся он волшебно. Да ладно, что еще за «все равно», просто волшебно! От его вида хотелось петь, а может даже, немножко танцевать — с Константином. Я вспоминала его улыбку и пристальный взгляд и пыталась представить, какой он видит меня. Хрупкая миниатюрная блондинка в строгом трауре.

Двадцать три года, ну ладно, почти двадцать четыре уже, но и сыну почти пять.

Легкомысленная глупышка? Не хотелось бы, но я и веду себя сейчас вовсе не легкомысленно. Может, решил, что выросла и поумнела, жизнь ума вложила? На самом-то деле так оно и есть, вот только ум мой — из другой жизни. Мне ведь не двадцать три, а шестьдесят три. Парадокс — наверное, этот серьезный и вроде как очень даже положительный мужчина считает слишком юной меня, а мне он кажется почти мальчишкой.