Гибель 31-ого отдела - Пер Вале

- Итак, вообразите: шеф концерна садится в лифт в одной нижней рубашке, а вместе с ним едет окаменевший от страха вахтер в полной форме, даже при головном уборе, с фонарем, дубинкой и большой связкой ключей. Ну, доехали они почти до бумажного склада, тут кто-то из них спохватился, остановил лифт, нажал другую кнопку, и они снова поехали вверх. Но пока они добрались доверху, вахтер успел из вахтера превратиться в коменданта здания, несмотря на то что за все время не издал ни звука.

Рассказчик умолк. Огонь в его глазах погас, он сразу сник.

- Прежний комендант получил отставку за неумение подбирать кадры.

Потом начались переговоры, и уж тут она разыграла все как по нотам, потому что ровно через неделю мы узнали из приказа по редакции, что наш главный редактор отстранен от должности, а еще через пятнадцать минут в редакцию заявилась она, и тут пошла такая свистопляска...

Рассказчик вдруг спохватился, что у него есть бутылка, и отхлебнул из нее.

- Понимаете, журнал у нас был неплохой, но расходился он плохо. Хотя мы писали исключительно о принцессах и о том, как наилучшим образом печь пряники, для широких читательских кругов он был все-таки чересчур сложен, и шел даже разговор о том, чтобы прикрыть его. Но тут...

Он испытующе поглядел на Иенсена, чтобы установить лучший контакт с аудиторией, но поймать его взгляд так и не сумел.

- Она учинила форменный погром. Практически она разогнала почти всех сотрудников и набрала на их место самых феноменальных идиотов. Ответственным секретарем редакции она назначила одну парикмахершу, которая даже не подозревала о том, что на свете существует точка с запятой. Когда ей первый раз попалась на глаза пишущая машинка, она зашла ко мне спросить, что это такое, а я так дрожал за свое место, что не смел даже огрызнуться. Помнится, я ответил, что, должно быть, мы имеем дело с очередной выдумкой всяких там интеллигентов.

Он задвигал беззубыми челюстями.

- Эта гадина ненавидела все причастное к интеллигентности, а с ее точки зрения интеллигентностью считалось решительно все начиная с умения связно излагать свои мысли на бумаге. Я смог усидеть единственно потому, что "вел себя не так, как другие, - не умничал". И потому, что взвешивал каждое свое слово. Я помню, как один репортер из новеньких сдуру рассказал ей историю о другом главном редакторе, нарочно, чтобы выслужиться. История была подлинная и до чертиков смешная. Вот послушайте: какой-то сотрудник идеологического отдела явился к редактору отдела культуры в одном из крупнейших журналов и сказал, что Август Стриндберг - мировой писатель и что картину "Фрекен Юлия" можно, без сомнения, напечатать в иллюстрациях, если предварительно слегка переработать ее, убрать из нее классовые различия и другие непонятные места. Редактор глубокомысленно нахмурился, а затем переспросил: "Как, ты говоришь, его зовут?" А идеолог ему и отвечает: "Август Стриндберг, будто сам не знаешь". И тогда редактор сказал: "Не возражаю. Скажи ему, чтобы он забежал завтра в "Гранд-отель" часиков около двенадцати. Мы с ним позавтракаем и перетолкуем насчет гонорара". Ну, репортер, стало быть, все это ей и рассказал. А она смерила его ледяным взором и говорит: "Не нахожу в этом ничего смешного". И спустя два часа он уже собирал свои манатки.

Рассказчик опять захихикал себе под нос. Иенсен поднял глаза и без выражения посмотрел на него.

- Сейчас начнется самое пикантное. Эта ведьма благодаря своей уникальной глупости сумела вдвое увеличить тираж за полгода. Журнал заполонили фотографии собак, и детей, и кошек, и цветов, и гороскопы, и френология, и как надо гадать на кофейной гуще, и как поливать герань, и ни одной запятой не было там, где положено, а народ его покупал. То малое, что именовалось текстом, было так ничтожно и так наивно! Оно вполне могло выдержать конкуренцию с тем, что пишется сегодня. Мне, черт меня подери, не разрешали написать слово "локомотив", не объяснив, что это, мол, такой аппарат на колесах, он ходит по рельсам и тянет за собой вагоны. А для нашего шефа это была великая и знаменательная победа. Все в один голос превозносили его беспримерную дерзость и дар предвидения и утверждали, что этот маневр произвел революцию в журнальном деле и заложил основы современной журналистики.

Он еще раз приложился к бутылке.

- Все складывалось блестяще. Только одна ложка дегтя портила бочку меду наш вахтер. Он так загордился своей новой должностью, что не мог утаить, как она ему досталась. Но скоро этому пришел конец. Через полгода он погиб, вылезая из кабины непрерывного лифта. Кабина застряла, не достигнув этажа, а когда он начал вылезать из нее, снова тронулась. И его просто-напросто разрезало пополам. Поскольку все знали, как он глуп, проще всего было предположить, что это произошло по его собственной вине.

Рассказчик прижал ладонь к губам и долго, натужно кашлял. Когда кашель улегся, он продолжал:

- А она свирепствовала дальше. Она пообтесалась, и претензии у нее с каждым годом становились все безудержнее. Журнал был забит фасонами каких-то немыслимых платьев. Ходили слухи, что она получает взятки от фабрикантов. Наконец ее удалось спровадить, но за большую цену. Шефу пришлось выложить четверть миллиона наличными, чтобы она согласилась раньше срока уйти на покой - с полной пенсией.

- А почему ушли вы?

- Какое это имеет отношение к делу?

- Почему ушли вы?

Бутылка была пуста. Хозяин передернул плечами и возбужденно объяснил:

- Меня устранили. Без разговоров. И не выплатили ни единого эре в награду за все эти годы.

- По какой причине?

- Просто хотели избавиться от меня. Должно быть, мне не хватало внешней импозантности. Я не мог достойно представлять издательство. А кроме того, я исписался и не мог выжать из себя ни одной строчки, самой дурацкой. Так кончаем мы все.

- Это и послужило официальным поводом?

- Нет.

- Что же послужило официальным поводом?

- Я выпивал прямо в редакции.

- И вы сразу же ушли?

- Да. То есть формально меня не уволили. Мой контракт был составлен так, что давал им возможность в любое время выставить меня за дверь.

- Вы протестовали?

- Нет.

- Почему?

- Бессмысленно. Им посчастливилось подобрать такого директора по кадрам, который раньше возглавлял профсоюз журналистов и до сих пор заправляет там по своему усмотрению. Он знает все ходы и выходы. Ни один простой смертный не может с ним тягаться. Захочешь пожаловаться, к нему же и попадешь. Как он решит, так оно и будет. Хитро придумано, но так обстоит дело повсюду. Их юрисконсульты по налогам одновременно состоят на жалованье в министерстве финансов. И если раз в пять лет раздается какая-нибудь критика по адресу еженедельников, можете не сомневаться, что они сами сочинили ее для своих же ежедневных выпусков. Но так обстоит дело повсюду.

- И от этого вы ожесточились?

- Не думаю. Это время уже миновало. Кто в наши дни способен ожесточиться?

- Вы получили диплом, когда уходили?

- Не исключено. Внешне там комар носу не подточит. Директор по кадрам знает толк в таких делах. Он улыбается и протягивает вам сигару одной рукой, а другой хватает вас за глотку. Вообще-то он похож на жабу.

Хозяин уже явно не мог сосредоточиться.

- Вы получили диплом или нет?

- Какое это имеет отношение к делу?

- Вы получили диплом или нет?

- Может, и получил.

- Вы сохранили его?

- Не знаю.

- Покажите.

- Не могу и не хочу.

- Он здесь?

- Не знаю. Даже если и здесь, мне его не найти. А вы сами могли бы здесь что-нибудь найти?

Иенсен огляделся, потом захлопнул блокнот и встал.

- До свиданья.

- Но вы мне так и не сказали, зачем вы приходили.

Иенсен не ответил. Он надел фуражку и вышел из комнаты. Хозяин продолжал сидеть среди грязных простынь. Он казался серым и поношенным, и взгляд у него был сонный-сонный.

Иенсен включил радиотелефон, вызвал полицейский автобус и указал адрес.

- Злоупотребление алкогольными напитками на дому. Доставьте его в шестнадцатый участок. И поживей.

На другой стороне улицы Иенсен увидел телефон-автомат, зашел в кабину и позвонил начальнику патруля.

- Домашний обыск. Срочно. Что нужно искать, вам известно.

- Да, комиссар.

- Затем идите в участок и ждите. Его не выпускайте впредь до получения дальнейших распоряжений.

- Под каким предлогом?

- Под каким хотите.

- Понял.

Иенсен вернулся к машине. Едва он отъехал на каких-нибудь пятьдесят метров, ему встретился полицейский автобус.

XXI

Сквозь почтовую щель пробивался слабый свет. Иенсен достал блокнот и еще раз пробежал глазами свои заметки: "№ 4. Художественный директор. 20 лет. Не замужем. Ушла по собственному желанию". Потом он спрятал блокнот в карман, достал значок и нажал кнопку звонка.

- Кто здесь?

- Полиция!

- Будет заливать! Я ведь уже сказала раз и навсегда, что это вам не поможет. Я не хочу.