Худяков - Эмилия Виленская Самойловна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Естественнонаучный раздел «Самоучителя» был подвергнут цензором полному разгрому. Между тем у Худякова он служил основой и иллюстрацией общего вывода о значении науки в истории человечества. «Вся история человека в том, — говорилось в последнем рассказе книги, — что он, мало-помалу накопляя знания, все лучше и лучше узнавал, как ему лучше пользоваться землей, растениями и животными, и таким образом, все лучше и лучше устраивал свою жизнь».
Не заблуждалась цензура и относительно замысла Худякова дать определенное освещение общественным вопросам в истории человечества. «Отдел, в котором излагается общественная история человека, — говорилось в отзыве, — проникнут исключительно стремлением представить превосходство народного правления и всемерно унизить монархическое начало… Управление монархическое выставлено в виде опеки, стесняющей всякое развитие общественной жизни народа»{121}.
И действительно, Худяков писал о деспотиях, имея в виду вызвать читателя на сопоставление с Россией, следующее: «В первых государствах богатство и власть были разделены неравномерно. Все богатства и вся власть были в руках высших сословий, а всякое сословие, если имеет всю власть в своих руках, злоупотреблять может ею. Оттого в этих государствах простой народ был так стеснен, что не мог не только переселяться по своей воле, не мог даже переменять платья, жениться или пировать без позволения начальства»{122}. Как видим, аналогия полная с крепостной Россией, и слова, заключавшие это описание: «Так было, например, в Перу», не могли обмануть цензора.
Его вывод был таков: книга «по своему направлению в высшей степени преступна и, будучи по своей цене (25 коп.) доступна для масс народа, может повести к последствиям самым гибельным»{123}.
22 октября 1865 года министр внутренних дел П. А. Валуев после рассмотрения «Самоучителя» в цензурном комитете и в Управлении по делам печати писал петербургскому генерал-губернатору: «Имея в виду, что в этой книге, доступной по цене каждому, помещены рассказы о сотворении мира, о происхождении растений и животных, а также об устройстве современного общественного и государственного быта, не только несогласные с учением православной церкви и с установившимися в нашем отечестве понятиями о правительстве, но явно направленные к поколебанию в народе религиозных и политических убеждений, я признал нужным запретить обращение этой книги в продаже»{124}.
Как же могло случиться, что цензура первоначально не заметила, что собой представляет «Самоучитель» и каким образом она обнаружила это позже? На этот вопрос мы находим ответ у самого Худякова в его воспоминаниях. Вот история его попытки обойти цензуру.
«…В России иногда, — рассказывает он, — легче написать книгу, чем выхлопотать ее разрешение; для этого иногда надо много и много похлопотать. Сперва получить рекомендацию к некоторой важной даме, от дамы к некоему Ивану Иванычу N и т. д. «Вы не думайте, — говорит, наконец, последний Иван Иванович, — что уж если мы чиновники, так уже ничего и не понимаем. Нет, мы еще не совсем отсталые», — и дает рекомендацию к секретарю. Секретарь комитета, получая такую записку, в знак удовольствия мигает своим единственным глазом, и книгу под столь обманчивым заглавием позволяется представлять в корректурах к цензору Лебедеву. Тут нужен опять новый прием: с первым корректурным листом необходимо явиться лично самому и рекомендоваться археологом… Лебедев, зная еще прежде о моих археологических заслугах, приходит от такого знакомства в восторг, и листы читаются снисходительно…
Следующие листы читались через значительные промежутки времени, достаточные для того, чтобы забыть их связь; только последняя глава была испачкана. Но все-таки книга появилась (в первых числах августа) в таком виде, что удивила многих»{125}.
Худякову удалось обмануть не только бдительность цензуры, но и министерства народного просвещения. Как сообщает он, «Общество грамотности постановило было распространять ее, редактор министерства народного просвещения обещал, что с нового года министерство купит 10 000 экземпляров этой книги. Дело пошло бы хорошо, если б приказчик Печаткина не вздумал послать для распространения нескольких экземпляров в Вильно»{126}. Там она попалась на глаза усмирителю польского восстания М. Н. Муравьеву, он написал донос министру внутренних дел, и машина завертелась.
Позже, будучи председателем следственной комиссии по делу Каракозова и других, Муравьев, рассказывает Худяков, «как слабоумное дитя радовался, вспоминая, что ему еще прежде удалось донести… на «Самоучитель».
— Беспечность властей, беспечность властей! — твердил он с видимым удовольствием. — Если бы не я… пожалуй, теперь продавали бы второе издание!..»{127}
Второе издание действительно вышло. Но это было уже тогда, когда сам автор томился в верхоянской ссылке. В 1867 году «Самоучитель» был переиздан в Женеве под заглавием «Жизнь природы и человека».
Блестящий отзыв дал об этой книге А. И. Герцен. Ее подарил ему сам Худяков, приехавший в Женеву сразу после выхода «Самоучителя». В письме к Н. П. Огареву Герцен писал: «Превосходно составленный учебник, т. е. из ряда вон». Он обучал по нем свою младшую дочь Лизу{128}.
Нам осталось рассказать о последней научно-популярной книге Худякова, написанной для народа, — «Древняя Русь». Она создавалась в последние месяцы до ареста автора, но издать ее ему самому уже не довелось. Видимо, Худяков или же после его ареста Леонилла передали рукопись Г. А. Лопатину. В конце 1867 года Лопатин вместе с Ф. В. Волховским основали тайный кружок, известный под названием «Рублевое общество», в задачи которого входила пропаганда в народе. Они и издали «Древнюю Русь» без имени автора и без цензуры. В начале 1868 года Лопатин и Волховский были арестованы, захвачена их переписка, и из нее стало известно о выпуске «Древней Руси».
Подвергнуть книжку цензурному преследованию оказалось в этот момент не так-то просто. Дело в том, что по закону 6 апреля 1865 года оригинальные сочинения объемом не менее десяти листов освобождались от предварительной цензуры, то есть должны были быть представлены в готовом виде. Вопрос об их изъятии и уничтожении мог решаться только судебным порядком по представлению цензуры, и
