Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - Мэтью Бжезинский

– Анджей, – спрашивала Дагмара, повернувшись к мужу, – а сколько ты проиграл в бридж прошлым вечером?

В Москве недели проходили одна за другой, меня не линчевали уличные толпы, не преследовало правительство, и моя польская паранойя стала постепенно проходить.

Большие улицы города становились все менее пугающими, а некоторые странного вида лица вокруг – все более знакомыми. У меня установились дружеские отношения с шофером газеты «Джорнел», я узнал о его любви к джазу. Мне даже удалось узнать имя нашей старой лифтерши и услышать от нее о всех событиях, которые произошли в нашем многоквартирном доме за те последние тридцать шесть лет, что она охраняет его вход.

Наследие прошлого – полная занятость, когда централизованное планирование создавало такие замечательные карьерные возможности, как наблюдающий за эскалатором универмага, в обязанность которого входило нажимать на кнопку аварийной остановки, если вдруг чье-то пальто окажется зажатым ступеньками движущейся лестницы.

Тем не менее старая женщина держалась с достоинством, как официальный страж ворот нашего дома. Ее поведение больше походило на манеры президента правления кооперативного общества где-нибудь на Манхэттене, чем на роль скромного привратника. Хотя она, вероятно, и не смогла бы оказать серьезного сопротивления вторгшемуся незнакомцу, но непоколебимо и истово стояла на страже своих жильцов, многие из которых выросли у нее на глазах. Требовалось сделать нечто особенное, чтобы новые жильцы, въехавшие в этот дом, заслужили бы ее признание. Однако со временем короткие кивки головой, которыми она жаловала нас вначале, постепенно смягчились до слабых улыбок и лишь затем обратились в вежливые приветствия. А однажды утром она с материнской заботой осведомилась о моем здоровье.

Вначале я был даже почти разочарован, открыв для себя, что русские больше не были для меня людьми, которые с дьявольским упорством стремятся к территориальным завоеваниям или хотят причинить вред кому-нибудь. Роберта подшучивала надо мной, говоря, что я оказался под воздействием собственной шоковой терапии, исцеляя себя от постколониального синдрома, причинявшего боль всем странам, которые раньше были подвластны СССР. Но истина была в том, что никто в Москве, казалось, ни на йоту не беспокоился о том, чтобы вернуть обратно Польшу и бывшие владения. Каждый был слишком озабочен тем, как заработать деньги.

Глава третья

«Ренессанс»

Московское бюро газеты «Уолл-Стрит Джорнел» располагалось на верхнем этаже шестнадцатиэтажного здания, поодаль от делового Садового кольца, по соседству с одной из зловещего вида сталинских высоток, напоминающих свадебный торт. Дом представлял собой сборную конструкцию, похожую на спичечный коробок. Такие проекты очень любили в хрущевские времена стесненные сметой строители. У этого сооружения имелось десять тысяч клонов в Москве и бесчисленное количество близнецов от Камчатки до Кракова, которые повсюду нарушали гармонию городских пейзажей.

Несмотря на невыразительный фасад, это здание имело и некоторые привлекательные особенности. Оно принадлежало Министерству иностранных дел России и поэтому было достаточно безопасным и относительно недорогим. В середине девяностых годов цены на недвижимость в Москве неимоверно выросли в связи с наплывом в город иностранцев. Спрос на современные помещения для офисов стал настолько опережать предложение со стороны города, располагавшего только давно не ремонтировавшимися зданиями, построенными еще в советскую эпоху, что турецкие и австрийские строители, стремительно возводившие свои стеклянные коробки в каждом втором квартале, стали запрашивать за аренду помещений в них цену на уровне Токио.

Местоположение офиса газеты «Джорнел» имело еще одно преимущество – здание стояло поблизости от московской «Уолл-Стрит», где возвышались три массивных строения в форме полумесяца. В них размещались крупнейшие банки, принадлежащие российским олигархам. С балкона нашего офиса, с высоты птичьего полета, можно было наблюдать за людьми, входящими и выходящими из «Онексимбанка», «Альфа-банка» и банка «Менатеп». Из окон нашего бюро была видна также стоянка автомобилей служащих «Онексимбанка», напоминавшая хорошо оборудованную дилерскую площадку «Мерседес», специализирующуюся на продаже только бронированных темно-синих седанов 600-й серии. Водители запросто называли эти великолепные машины «шестисотыми», как в известной фразе: «Мой шестисотый только что взорвали, не одолжите ли мне свой?»

Банки были воздвигнуты гораздо позже, чем здание, где размещалось бюро «Джорнел». Оно было построено еще в догорбачевское время и оборудовано охраняемыми воротами со шлагбаумом. Советская власть, следуя традициям царского правительства, старалась изолировать иностранцев в специально отведенных местах, чтобы затруднить их общение с местным населением. Кроме того, наличие подобных огороженных и охраняемых территорий позволяло подразделениям КГБ, занимающимся прослушиванием и записью разговоров иностранцев, экономить на масштабе охвата. За управление такими зонами отвечал специальный отдел Министерства иностранных дел – УПДК (Управление персоналом дипломатического корпуса). После 1991 года, когда правительство Ельцина отменило ограничения для иностранцев, подавляющее большинство зарубежных СМИ предпочло остаться в своих клоповниках, подведомственных УПДК: недорогая аренда помещений компенсировала неудобства, связанные с размещенными в стенах и, скорее всего, уже не работавшими подслушивающими устройствами.

Сотрудники «Джорнел» проживали в скромном доме на Большой Спасской улице вместе с пестрой и разнородной компанией других иностранцев. Нашими соседями были: североафриканские дипломаты, которые, боясь подхватить какую-нибудь евроазиатскую простуду, обычно покидали компанию по вечерам; молчаливые сотрудники Португальского телевидения, всегда задерживавшие лифт, чтобы впихнуть туда свое оборудование; одинокий корреспондент газеты «Ньюсдэй»; несколько французских торговых представителей, жены которых вернулись в Париж, имея веские основания для развода; какое-то местное бюро путешествий, возглавляемое русской женщиной мрачного вида. Эта женщина понемногу подворовывала, нарушая тем самым единственное правило, действовавшее в нашем доме среди иностранцев.

Помещение нашего бюро было переоборудовано из жилой квартиры с низкими потолками, потертыми паркетными полами из дерева твердых пород и белеными стенами, сильно нуждавшимися во вторичной побелке. Своим неопрятным видом это помещение напоминало мне студенческое общежитие в конце семестра, а также крошечный офис газеты «Нью-Йорк Таймс» в Варшаве, где я начинал свою журналистскую карьеру мальчиком на побегушках. Тот, кто считает, что работа иностранного корреспондента – сплошной гламур, очевидно, никогда не попадал в спартанские условия жизни на зарубежных форпостах американской журналистики. Экономя на всем, что касалось меблировки помещения, «Джорнел» не скупился на приобретение самых современных компьютеров и оборудования для связи. Кучи сияющих новеньких терминалов издавали пронзительные звуки и пищали по всему бюро. Через спутниковую телефонную систему они были связаны с центральным сервером, установленным рядом с заплесневелой ванной в охлаждаемом застекленном шкафчике размером с автомат для кока-колы. Я понятия не имел, как работает большинство этих дорогостоящих устройств. Факт, конечно, печальный, но характерный для меня за все пребывание в Москве в этой должности.