Мама, мамочка! - Доктор Нонна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7
От отдельной палаты Леночка отказалась наотрез. Нет, и все! Что вообразил себе этот ненормальный?! Сережины нуворишеские замашки, что и говорить, шли вразрез с бабушкиными правилами интеллигентного поведения. Как ни уговаривала медсестра Валентина, вдруг почему-то ставшая предупредительной и доброй, Леночка соблазну не поддалась.
«Ясно почему! За деньги теперь все добрые!»
Она представила себе, как бабушка, старенькая, больная, обходится в самой обыкновенной душегубке на десятерых и ползает в туалет в другой конец отделения. Таким, как она, а не Леночке, нужны отдельные комнаты с удобствами и расторопные медсестры.
– Не обижайте нашего американского соотечественника, неудобно, – в голосе Валентины послышалась то ли просьба, то ли угроза.
– Стыдно вам! – не смутилась Леночка. – Посмотрите кругом, я, что ли, тут самая больная?!
Несмотря на пугающий диагноз и постоянную слабость, Леночка так и не сумела до сих пор адекватно оценить то, что с ней происходит, поэтому ей, по привычке, казалось, будто она в любом случае здоровее не только восьмидесятипятилетней старушки, но и своих соседок. Их, кстати, теперь уже снова было три.
Разочаровал ее в этом смысле только Казаков, во время обхода присевший и к ней на постель.
– Дела-то ваши хуже, чем мы думали, – сказал он грустно, – придется вам после полной гистеэктомии пройти еще курс химиотерапии, а затем дистанционное облучение.
– Но… но я же чувствую себя вовсе… вовсе не так плохо… – робко заметила она. – Почти как всегда, можно сказать…
– Как всегда? – профессор вроде бы удивился. – Ничего нового? А слабость? А дурнота? А кровотечение?
– У меня с детства анемия, и рвота бывала, а кровь… не знаю… но сейчас ведь ее уже нет…
– Да, я и сам несколько удивлен, но показатели резко ухудшились за последнюю неделю. Что ж поделать. Держитесь, операция послезавтра, в восемь утра.
– Послезавтра? Уже? – У Леночки внутри будто затикала бомба, предназначенная взорвать ее будущую счастливую семейную жизнь, на которую она последние дни все равно продолжала надеяться.
– Ждать, увы, нечего.
«Ни мужа, ни ребеночка?.. Нет, не может быть!»
– Может, еще раз проверить? Как-нибудь по-другому? Может быть, есть еще какие-то возможности? Дороже? – спросила она в отчаянии, умирая от стыда. – Скажите Сергею, он заплатит…
– А ты быстро освоилась, молодчина, – получив от Валентины новую эсэмэску с цифрами и припиской «привет от вашей Леночки», Сережа еще раз навестил свою протеже.
Бледненькая, она от его слов покраснела, как спелый помидор.
– Это… я… поймите!..
– Да ладно тебе, не совестись, все правильно, – Сережа чуть усмехнулся, принимая ее стыд за отлично разыгранную репризу. – Сказал – заплачу, значит, так и будет. Ты чего от отдельной-то отказалась? Думала, у меня на все не хватит?
Взглядывая на него лишь украдкой, исподлобья, Леночка чувствовала себя точно как когда-то в третьем классе: этот принц тоже, кажется, способен был сожрать весь торт в одиночку! Хотя – и здесь ее житейская мудрость явственно давала сбой – как может бескорыстная щедрость равняться жадности? Какой у Сережи может быть к ней интерес? Не влюбился же он, в самом деле!
«А если? – спрашивала она себя. – Если влюбился? Поедешь ты с ним хоть на край света?»
Готовность идти за любимым на край света была ее личным и, может быть, главным критерием, даже если бабушка и возражала резонно против него.
«Край света – это в нашем случае Америка? Тоже мне подвиг!»
– Да, у вас на все хватит, – сказала она не слишком уверенно, – у таких, как вы, всегда на все хватает!
– А какой я? Ты знаешь, конечно? – Сережа почти собрался уходить.
Максималисты те же дураки, только с претензией. Иметь с ними дело бессмысленно, а в первую очередь скучно.
– Так знаешь или нет?
– Нет. – Леночка признается ему и себе, что он прав, ничего она, в сущности, о нем не знает.
Что за женщина была его мать? Может быть, он не просто так сбежал от нее на другой континент. Что, если он своими деньгами помогает не только ей, Леночке, но и еще каким-нибудь сиротам по всему миру? Вдруг, если приглядеться внимательнее, богатство вообще не порок? Ее собственный отец тоже ведь был не беден, а разве повернется у нее язык даже в шутку назвать его нуворишем и тем более вором?
– Рассказать? – спрашивает Сергей немного насмешливо.
Леночка, впрочем, заметила, что с насмешкой он делает и говорит почти все. Красивый, богатый, удачливый, он почему-то кажется ей ужасно одиноким. Ей хочется его пожалеть. Даже если мудрая Мария Савельевна утверждает, что ореол одиночества для мужчины как для цветка сладкая пыльца, приманка, каприз эволюции, а для женщины жалость – основная причина разочарований.
– Да, – отвечает она, – конечно, расскажите.
8
Решение жениться созрело у Сережи за полдня до Леночкиной операции. Собираясь в больницу, он разложил по пакетам термос с горячим куриным бульоном, свежесваренный клюквенный морс в бутылке из-под минеральной воды, пригласительные билеты на рождественский бал в Венскую оперу в следующем декабре и антикварное серебряное кольцо с изумрудами работы парижского ювелира.
От двух своих воспитателей (в отличие от Инны он не считал своим настоящим отцом ни того, ни другого) Сережа в равной мере унаследовал простую заботливую нежность и пылкую театральность красивых жестов. Два противоположных начала иногда бились в нем не на жизнь, а на смерть, как разругавшиеся близнецы, и только теперь заключили – может быть, временное – перемирие, чтобы он в третий раз попытался стать счастливым. Теперь, когда у матери уже нет возможности ему помешать.
Созерцая, как он – подобно Гордону – выметывает на прикроватную тумбочку свои разнокалиберные дары, Леночка невольно умилилась его мальчишеской наивности и секунд на пятнадцать даже забыла о скором крушении своих было вспыхнувших девичьих надежд.
– Я выбираю бульон и морс, – сказала она, опомнившись, – но мне их перед наркозом, наверное, нельзя. И твоей быть я тоже не могу, это было бы несправедливо. Не нужна тебе жена-инвалид.
– Много ты знаешь, кто мне нужен. – Сережа все-таки надел ей на безымянный палец сверкающий изумрудный цветок на серебряном стебельке.
– У меня никогда не будет детей, это ты понимаешь? – Леночка залюбовалась чудесным подарком и не удержала пары горючих слезинок. – Да и как женщина я, скорее всего…
– Ах, ты и о моих сексуальных пристрастиях тоже осведомлена лучше меня самого! Потрясающее самомнение! И вообще, скажи прямо, да или нет?
Магическое и запретное слово «сексуальных» совсем выбило Леночку из колеи. Говорят разве такое вслух? Нет, нет и нет! Но от легкого прикосновения его губ к ее шее будто шумно забила крыльями бабушкина Синяя Птица…
– Спроси меня еще раз, завтра, – увильнула от ответа затрепетавшая, но осторожная девочка, – когда я проснусь.
Профессор Казаков призывает на помощь всю свою выдержку и весь свой опыт, но рука все равно предательски дрожит: в такой ситуации он никогда еще не был. Саркома матки – заболевание само по себе достаточно редкое, примерно два процента всех злокачественных маточных опухолей, и диагностируется, как правило, с огромным трудом. Далеко не каждое предоперационное обследование дает однозначный результат, так что зачастую правильный диагноз удается поставить только после удаления опухоли. Это нормальный ход событий. Здесь же с точностью до наоборот все анализы и тесты, какие только можно себе представить, не допускали альтернативных трактовок. Полное цитологическое обследование, гистерография, гистероскопия, соскоб и прочая и прочая… Решительно все. По крайней мере со второго захода.
И что?
Никакой опухоли у женщины, лежащей на столе, нет. Нет, если только Казаков еще может доверять своему зрению.
– Валентина, взгляните, – он кивает медсестре, – видите вы что-нибудь?
Под стерильной маской никому не заметно, как Валентина прикусывает губу.
– По-моему, нет, хотя…
– Даша, взгляните вы.
У медсестры Даши сегодня особый день: профессор впервые позволил ей присутствовать в операционной.
– А как выглядит то, что я должна увидеть?
– Примерно как рассыпчатый кочан цветной капусты, растущий из стенок матки. – В решающие моменты Казаков привык говорить понятно и просто, не затрудняя чужих ушей сложной латинской премудростью.
– Нет, ничего подобного я не вижу, – отвечает Даша тоже просто.
– Ну, вот и я не вижу, – немного успокоенный, профессор снова поворачивается к Валентине. – Зашиваем.
– То есть как – зашиваем, Максим Петрович? После всего?.. А если опухоль все-таки есть? – Валентина медлит подать необходимый инструмент.
– Где? Покажите.
– Ну, я не знаю, где-нибудь… Зачем вам рисковать своей репутацией? Пойдет слух, что вы при операции не заметили рака, все пациенты уйдут к Малютину…
