Любовь уходит в полночь - Барбара Картленд

Эта мысль несколько утешала. В то же время, пока поезд медленно подъезжал к перрону и до Ксении донеслись первые звуки приветствий, а затем и оркестра, она почувствовала, что дрожит.

— Я буду неподалеку, ваше высочество! Я должна поприветствовать его величество, — засуетилась мадам Гиюла. — Нужно ли вам еще что-нибудь?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь, — как можно более ровным голосом ответила Ксения.

Она неподвижно сидела на краешке кресла, и граф Гаспар Хорват взглянул на нее с тревогой.

— С вами все хорошо, ваше высочество? — озабоченно спросил он. — Не желаете ли стакан воды или бокал вина, может быть? Я вполне понимаю, что любая церемония должна вызывать напряжение после всего, что вы перенесли по пути сюда.

— Нет, со мной все в порядке, благодарю вас, граф, — с усилием выдавила из себя Ксения.

Это прозвучало не слишком уверенно, но чтобы сказать что-то еще, у нее уже не было времени.

Поезд остановился. Граф Гаспар Хорват, а за ним и министр иностранных дел, не мешкая, поднялись со своих мест и покинули вагон.

Снова послышались приветственные возгласы и звуки музыки, затем голоса, означавшие, что король приветствовал тех, кто сопровождал Ксению в поезде.

Она медленно поднялась. Сердце неприятно застучало в груди, и унять его не было сил.

«Веди себя непринужденно и уверенно, как отец вел себя с лошадью, усаживаясь в седло и беря в руки поводья, — почти шепотом диктовала себе Ксения программу действий. — Ну же! Ты хозяйка положения — ты Джоанна! Смелее!»

Для Джоанны все это ничего бы не значило — подумаешь, встреча с собственным женихом!

Дверь вагона открылась. И вошел он, король Лютении Истван.

Ксения много думала о нем, пытаясь выведать все, что было возможно, но она не ожидала, что король произведет на нее такое впечатление. Он не был похож ни на кого из молодых людей, кто встречался ей прежде. Ее глаза отказывались смотреть на что-то другое — можно сказать, она уставилась на монарха. А он застыл в дверях, устремив на нее взгляд, — в белом камзоле, покрытом орденами, темно-красных рейтузах и шляпе с пером. Он был темноволос. И еще прежде, чем он сделал движение в ее сторону, Ксения отметила про себя его грацию — мать включала ее в часть венгерского наследства, рассуждая о лучших качествах лютенийцев.

Но ее взгляд притягивало не это, а черты его лица и их выражение.

Он был красив, даже очень красив! Но она не наблюдала еще подобного выражения цинизма и надменного равнодушия. Казалось, он насмехается в душе над всеми и каждым.

И все же его темные глаза странно пронизывали. У нее было ощущение, будто он искал что-то скрытое за ее внешностью — и не находил.

Он подошел к ней. Она вспомнила, что должна присесть в реверансе.

Как только она это сделала, он взял ее руку. Ее ледяные пальцы трепетали, дрожа.

— Добро пожаловать в Лютению, Ксения, — проговорил король, жених ее кузины Джоанны и в данный момент по стечению обстоятельств ее жених. — Мне было чрезвычайно прискорбно услышать обо всем том неприятном, что вам пришлось пережить перед тем, как вы покинули берег Англии…

Поднимаясь из реверанса, она взглянула на него снизу вверх. Затем, почувствовав, что скована больше, чем ожидала, сверкнула глазами и отвернулась.

— Мне… очень… повезло… что я… уцелела, — старательно выстроила она свою первую фразу, обращенную к королю, монарху — кто может быть выше в среде аристократии?

— Граф Гаспар Хорват мне поведал, что вы какое-то время пробыли без сознания. Должно быть, удар по голове?..

Еще раз напомнив себе для уверенности, что это оправдает любую странность в ее поведении, она ответила:

— Со мной теперь… все в порядке… по крайней мере… я так думаю.

Король отпустил ее руку.

— Должен ли я сказать, что, вопреки всем волнениям и несчастьям, выглядите вы ослепительно? Ваше платье… и эта шляпка… о, вы проявили отменный вкус!

— Благодарю вас…

Несмотря на внутренние увещевания, Ксения не могла не залиться краской смущения от кончиков ушей до середины груди. И вдруг согрелась, перестала дрожать.

Не то чтобы она не привыкла к комплиментам — их за свою жизнь она наслушалась вдосталь. Однако король смотрел на нее таким необычным взглядом, и голос его был значительно более низким, чем она ожидала… И что-то в его голосе вызывало в ней ощущение, будто все, что он говорит, вливается ей в самое сердце.

— Что ж, мы оставались здесь достаточно долго, чтобы удовлетворить сентиментальную тягу простого народа к проявлениям романтичности, — внезапно проговорил король совсем другим тоном. — Вы готовы выйти отсюда и предстать перед публикой?

Произнес он это в манере, настолько отличной от той, в какой говорил минутой раньше, что Ксения подняла на него удивленный взгляд. Летели секунды, она молчала. Затем, спохватившись, что он ждет, что она скажет, скороговоркой пролепетала, опустив глаза:

— Да… разумеется. Я… готова. Вполне.

Король отворил дверь.

В гостиную быстро вошли мадам Гиюла и граф Гаспар Хорват.

— Давайте поторопимся, Хорват, — резко бросил король. — Надеюсь, солдат на дороге достаточно.

Ксения услышала эти слова, но не расслышала ответ графа. Она не стала допытываться, что это все означает, — король явно был не в лучшем расположении духа, а раздражать его еще больше ей не хотелось.

Они ступили на платформу, почетный караул вытянулся по команде «смирно», оркестр грянул национальный гимн, и гвардейцы стояли на красной дорожке, пока музыка не отзвучала.

Из вокзальной толпы доносились приветственные возгласы, но Ксения понимала: все это специально приглашенные сановные гости. Ей представили нескольких важных государственных лиц. Затем они вместе двинулись сквозь караул к ожидающей их у вокзала карете.

Ксения и король должны были ехать вдвоем в открытом ландо, которое везли шесть лошадей серой масти. Три лошади из упряжки несли на себе форейторов в богатой золотой униформе. Вспомнив рассказы матери о том, как та вела себя дома в Словии, Ксения помахала рукой толпе и улыбнулась.

Ее мать однажды сказала:

— Твоя бабушка считала улыбку простонародной и недостойной аристократки, и мой отец тоже, но Доротина и я всегда улыбались и махали рукой собравшимся ради нас людям. Мы чувствовали, что, если нам в толпе не улыбаются, что-то идет не так.

— Уверена, тебя они любили, мама! — ответила ей тогда Ксения.

— Доротина и я думали так же, — ответила миссис Сандон, — но иногда я себя спрашивала: а не должны ли августейшие особы вроде нас давать простым людям нечто большее? Народ делает для нас так много, и мы, наверное, могли бы помочь им множеством разных способов. Улыбка — скудная награда за службу длиною в жизнь.