Заманчивые обещания - Сюзанна Симмонс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все время, пока она говорила, Шайлер чувствовала, что ее напряженные соски через халат прижимаются к голой груди Трейса. Ее руки бродили по его обнаженной груди. Она ощупала его мышцы, провела рукой по жестким темным волосам, окружавшим маленькие темно-вишневые мужские соски и спускавшимся вниз до самого пояса его джинсов. Она провела кончиками пальцев по его коже, и он содрогнулся.
— Не верю ни единому слову, — пробормотал Трейс, оставляя огненную дорожку поцелуев на чувствительном месте у нее за ушком. — Может, снаружи ты и кажешься снежной королевой, внутри ты — раскаленная лава.
Шайлер захотелось очутиться на месте Трейса и посмотреть на мир его глазами, увидеть то, что видит он, почувствовать то, что чувствует он, ощутить, так ли он возбужден, как она сама.
Что это значит — быть мужчиной, возбужденным женщиной?
В Трейсе пробудилась страсть. Его возбужденная плоть была прижата к ее бедру. Его снедало пламя. Он целовал ее снова и снова и не мог насытиться. Будто такое насыщение вообще возможно.
Шайлер жадно приникла к нему, наслаждаясь прикосновением его губ, волнующими движениями языка, она стремилась ощутить его вкус, запах, осязать его.
Это была страсть.
Не бледное подобие страсти, которое она испытала в прошлом, — но отчаянное желание, ненасытный голод, неодолимое вожделение, пугающее притяжение к нему.
Она никогда не чувствовала ничего подобного, и это тоже пугало Шайлер. В этом была настоящая опасность.
Трейс по-настоящему опасен.
Где-то на периферии сознания у нее отложилось, что он в своем обычном облачении: линялые синие джинсы — и ничего больше. Щетина на подбородке и щеках напоминала наждачную шкурку. Трение его щетины об ее кожу было невероятно эротично. Шайлер открыла глаза и стала разглядывать дуги его бровей, благородный, даже какой-то выразительный нос и превосходной формы уши, плотно прижатые к голове.
— Ты просто невероятный, — прошептала она, откидывая голову назад и любуясь им.
Трейс хрипло рассмеялся. Шайлер чувствовала, как при этом сотрясаются его грудь и упругие мышцы живота.
— Бьюсь об заклад, ты говоришь это всем своим парням, — поддел он ее.
Шайлер провела языком по губам и сделала глубокий вдох.
— Каким ты был в детстве?
— Буйным.
— И?..
— Непослушным. — Она удивилась, когда Трейс подхватил эту тему безо всякого понуждения с ее стороны. — Трудным. Недисциплинированным. В общем, сплошное наказание. — Он снова рассмеялся, но вовсе не потому, что его это позабавило. — Думал, что я настоящий разбойник. Что знаю все. Что мне никто не нужен.
— Может, ты просто боялся?
— И это тоже. — Он поискал глазами ее взгляд. — А какой ты была в детстве?
— Высокой.
Он захохотал.
— И?..
— Мечтательной.
— О чем же ты мечтала?
Шайлер неожиданно смутилась. Запинаясь, она промямлила:
— Обо всем на свете.
Трейс, похоже, почувствовал ее смущение и решил не усугублять его.
— Когда я был мальчишкой и у меня не было ровным счетом ничего — черт побери, даже и того меньше, — я мечтал о девчонке, у которой есть все, как раз о такой, как ты. — Он был абсолютно серьезен. — Ты реальная, Шайлер Грант, или ты просто плод моего воображения?
— Я не плод твоего воображения, — уверила она его. — Я настоящая. Из плоти и крови.
Трейс готов был голову дать на отсечение, что она из плоти и крови. Он ощущал выпуклости ее груди и прикосновение сосков через ткань халата.
Он испытывал непреодолимое желание взять в ладони ее груди, почувствовать, как ее соски покалывают его ладони. Но он давным-давно усвоил, что мужчина не должен поддаваться искушению, чтобы не быть соблазненным.
Он хотел Шайлер Грант. Он не смог бы скрыть от нее это, даже если бы захотел. Его тело буквально кричало об этом. В конце концов, мужчина не может спрятать свое возбуждение. Оно бросается в глаза всем и каждому.
Он не собирался извиняться за свою эрекцию. Учитывая случившееся, это было вполне объяснимое, естественное и простое следствие их поведения.
«Может быть, и естественное, — подумал Трейс, сардонически усмехнувшись, — но только не простое. С такой женщиной, как Шайлер Грант, ничто и никогда не будет просто».
Мужчина виноват, если он виноват, но виноват он и тогда, когда не виноват.
Шайлер могла и не быть плодом его воображения, но это не мешало его воображению не на шутку разыграться. Он представил себе, как развязывает пояс ее кашемирового халата и медленно разводит его полы в стороны; как ее белье становится влажным от его поцелуев, ее грудь вырисовывается под тонкой материей, ее соски видны до мельчайших деталей и готовы к прикосновению его зубов, губ, языка.
Трейс чувствовал бархатистость ее кожи, ощущал ее вкус у себя на языке, обонял запах ее возбужденного тела.
Больше всего ему сейчас хотелось сорвать с Шайлер одежду и заняться с ней любовью на ложе из мягкой зеленой травы, чтобы ее кожа покрылась ночной росой и капельками пота.
Он стряхивал бы с ее груди травинки, листочки и даже мелкие веточки и смотрел бы, как ее соски затвердевают от этой непреднамеренной ласки. Хотя, может, и не такой уж непреднамеренной.
Он жаждал увидеть ее тело, залитое лунным светом и распростертое под звездами. Он усадил бы ее на себя, уговорил пошире раздвинуть бедра, обвить его тело красивыми длинными ногами и медленно опустил бы ее на свой возбужденный пенис. Он заполнил бы ее всю без остатка, пока она не вобрала бы в себя все, что он мог ей дать.
Ночной воздух, возможно, немного прохладен, но Трейс считал, что они этого даже не заметят.
Да, они начнут, но не медленно. Не с легких поцелуев, нежных ласк и постепенно нарастающего движения.
Нет, черт побери.
Все будет быстро и резко — так, что у них обоих перехватит дыхание. Сначала будет резкий толчок ее бедер, затем его, затем еще один и еще, сильнее, глубже, доводя их обоих до экстаза. Апогей их страсти будет сокрушительным, невероятным, просто ошеломляющим.
О Господи, Трейс почти ощущал ее вкус, почти осязал ее. Какая мука! Он чуть не взорвался. Его пенис пульсировал. Если он продолжит о ней думать, если снова поцелует ее, если пододвинется еще хоть чуть-чуть к ее соблазнительному телу, он кончит прямо себе в джинсы.
— Ты жалкий сукин сын, — самокритично обругал себя Трейс.
Шайлер удивленно моргнула.
— Что?
А ведь его считают таким красноречивым! Казалось бы, слово — его профессиональное оружие. Куда же теперь подевались походящие слова, когда он так отчаянно в них нуждается?
— Я… э… сказал, что мне жаль, — промямлил он. — Это неэтично с моей стороны.
Шайлер попыталась понять.