Слепое солнце - Александра Огеньская

— Он знает гораздо больше, чем нам сказал. И что-то скрывает. Нечто важное.

— С чего ты взяла?

— Чутье…

Да, чутье… это такая штука, которая начисто отсутствует у Джозефа Рагеньского и обязательно имеется у всех женщин и хороших оперативников. Мэва же — соединение того и другого, посему оснований ей не доверять у Джоша не было. Более того, не доверять Мэве — опасно. Спорить с ней — еще опасней. Выведать бы еще, чего знает, но Джошу не говорит сама напарница. Что-то скрывает она? Нечто важное.

— И что говорит тебе твое чутье? — Джош позволил себе улыбку, надеясь, что вышла она чуть ироничной, но необидной. Впрочем, за свою мимику он отвечать уже не мог. Лицо давно стало чужим.

— Говорит, разбираться нужно. Вынюхивать. — В тон ответила Мэва. И продолжила — уже серьезно. — Во-первых, слишком уж легко он отделался. Если уж некромант обладал ценными сведениями… Хотя, если это Сикорски решал вопрос с наказанием, то… Ладно. Будем считать, Корчеву просто повезло. Но еще одно — он говорит, не доложился начальству! Это ж бред! Как можно было…

— Я тоже никому не докладывался, когда к Темному поехал Так что теперь? — спокойно заметил Джош.

Законопослушная, всегда следующая должностным инструкциям Мэва ах задохнулась от возмущения:

— Идиоты! Видит Свет — идиоты! Оба! Мало того, что это прямое нарушение должностных обязанностей… Так поглядите, к чему привело!

— Ладно, ладно… — примирительно кивнул Джош. — Идиоты, особенно я. Но я всего лишь имел ввиду, что здесь он соврал, что это вполне естественно. Что-то другое…

— Тогда снова прослушаем запись?

'…Я проводил перекличку патрулей…. Но я думал, ты просто забыл или после 'выезда' решил не заскакивать лишний раз в отдел…' Фразы. Собственный голос на записи звучал непривычно и чуждо — глухой, хрипловатый. Неприятный. '…Нашли тебя с этим выродком… Правда, барьер у него серьезный стоял — еле пробились…' И опять тот же незнакомо-собственный голос. Я не я. Или нет, правильней — я, я и еще раз я. Кукла для обряда вуду — голос есть, человека нет. Или человек есть, но вокруг пусто — темнота. Отвратительное раздвоение. Потом Мэвин голос. Трещит, как при радио-помехах. 'В каком состоянии находился Джош?..' Вот здесь — теперь чувствуется: фальшь и неуверенность. 'Я…э… не могу… в смысле, с ним Алекс занимался. Я не знаю…' Как это должно было выглядеть? Как это… Снова чужой, со стороны голос — запись пошла по кругу: '…Я думал, ты нас узнал…'.. А я к тому времени уже ослеп… ослеп… ослеп…

/…Свет любил Джоша. Но слишком уж извращенно. В голове было пусто и больно, когда выворачивали наизнанку и натягивали, словно перчатку, когда полоскали мозги, как грязное белье, а потом отжимали и развешивали сушиться. Попутно переговаривались, обсуждали Джоша высокими птичьими голосами.

— Ну же, парень, расслабься! Опусти блок! Я всего лишь гляну. Ничего, ничего… — Так бормочут, когда что-то сосредоточенно паяют или складывают паззлы — отстраненно, почти безразлично.

— Нам не пробить блок! Может, оставим? — а это — целая птичья стая, заполошная и суетливая.

— Рафаил, вы неверно оцениваете его состояние… — профессорский баритон.

— Ему не должно быть слишком больно. Мы не делаем ничего такого… — тот, задумчиво-отстраненный.

— Ага, ломаем блок… Ничего такого, конечно. И совсем не больно… — елейным голоском пропел еще кто-то из шумной птичьей стаи. И сорвался на яростный, непривычный в Верхнем крик. — Убьете парня!

А меж тем боль становилась просто невыносимой — ввинчивались в висок тупые сверла, да еще темно. Да еще спорят, теперь обсуждая каких-то там к черту Темных… на потолке тени…

— Мне… больно. Очень.

И голос был чужим, откуда-то извне. Это рядом тоже кто-то мучается? Кто? У кого голос настолько слаб, что почти невозможно разобрать во всплесках спора?

— Скоро перестанет болеть, потерпи. Мы почти все сделали. Ты молодец… Скоро будешь спать… — Утешали. И Джош понял, что утешают его — ласково перебирали волосы на затылке, где было всего больней. Значит, и жаловался тоже сам Джош. — И спать, и отдыхать. И твоя Луиза придет. И твоя мать. Хочешь с ними поговорить? Нет? А чего хочешь?

Голос убаюкивал, обещал покой и позволял наконец расслабиться. И Джош признался:

— Спать хочу. Только при свете. Можно включить? И чтобы уже перестали… — И в это безвольное размягчение, когда Джош не ожидал и не успел заслониться, они и ударили. Да так, что оставалось только взвыть волком и перестать быть.

Сквозь небытие торжествовали:

— Получилось! Это совершенно точно обряд открытия Источника! Нейтрального! Обратите внимание, четвертый, в ногах у парня, Светлый! Видите? Совершенно определенно Светлый! Откуда бы ему там взяться… А вот это — чаша Валира! На гравюрах она именно так выглядит… Есть она в описи вещдоков? Нет! Найти! Это же мощнейший артефакт! Это же… находка века!

Чему они радуются?…

— Пусть парень отдыхает. Часов пятнадцать можно. За это время попробуйте сконструировать модель ауры того Светлого, найдите в архивах информацию на чашу… Да, пусть мальчик отдыхает. Завтра взломаем последний барьер.

— Но…

— Благо Баланса прежде всего, Карина. Вы еще слишком молоды… Но Светлый! Только подумайте! Четвертый участник Светлый! Кто?! Найти!

Тогда Джоша укутали в легкую вату, лоб остудили льдом и рассветной влагой, а после опустили в пустоту с головой. Боль ушла…

Но перед этим, уже на грани слышимости прошелестели:

— Но про Светлого и чашу — не для протокола. И — неразглашение. Личная ответственность. Нельзя, чтобы…/

Боль ушла, ушли даже дальние её отголоски, но свет так и не включили. Джош с удивлением обнаружил, что лежит щекой в подушку — наволочка неприятно потная, ногами в кроссовках прямо поверх одеяла. И что очень тихо. А были… диктофон… Мэва… запись опроса.

— Мэва?

— Я здесь. — Что щелкнуло. Тут же, как по команде, загудел, включаясь, холодильник.

— Что это было? — И зачем Мэва так близко — на полу рядом с кроватью, кажется, сидит. Дышит в лицо.

— Когда? — отодвинулась. Скрипнула половица.

— Только что? Что со мной было?

— А что было только что? — полное непонимание в голосе. Мэва уже где-то в районе стола.

— Ну… сейчас? Мы же…

— Сейчас ты спал. Мы слушали запись допроса, потом я ушла греть ужин, а ты прилег отдохнуть. — Терпение санитара, успокаивающего буйного пациента психиатрической клиники. Все эти неприятные клочья…

— Но… — Джош смутился, сел, потер ноющий висок.

— Ты устал, ты еще не вполне здоров, наверно. А ужин ждет. Будешь?

— Не хочется пока.

Мэва или зачем-то пудрит напарнику мозги, или это — ку-ку! дожились! — провалы в памяти. Но не помнил Джозеф, чтобы уставал и ложился спать. И никогда, ни при каких обстоятельствах он не лег бы на кровать в обуви — крепко вбитая матерью привычка. И не лег бы, не снимая свитера. Потом ощутил, что чего-то не достает. Не сразу догадался — не врезается в бедро твердый шестигранник диктофона. Недоверчиво обшарил карманы брюк — диктофона в них не наблюдалось. Обшарил кровать — не нашел. Куда он мог?…

— Мэва. Ты не видала мой диктофон?

— Нет, а что?

— Найти не могу, а он мне срочно нужен, — и не стараясь скрыть раздражения (со сна голова тяжелая, чугунная, еще и досадная потеря), процедил Джозеф сквозь зубы.

— Нет, точно не видела. Я даже не знала, что он у тебя есть. Хочешь, завтра из Отдела принесу? Ты оперативник, тебе положено… — беспечно прочирикала Мэва, гремя тарелками.

— Мне нужен мой. — Нет, срываться на подругу Джош хотел меньше всего.

— Тогда ищи.

Джош искал весь оставшийся вечер. Когда Мэва ушла, даже залез под кровать и там ощупал каждый сантиметр пола. Не обнаружил. Диктофон словно испарился. А ведь там хранились скромные плоды скудных мыслительных потуг Джоша. И срочно требовалось записать свой то ли сон, то ли бред…

Но Мэва была так естественна. И, черт, этот припадок. Предсказанные Гауфом сутки наркотических мучений истекли, однако нечто, опрометчиво названное Мэвой сном и отдыхом, подозрительно смахивало на те самые наркотические галлюцинации. И когда Джош очнулся, она сидела совсем близко, словно… ждет и прислушивается, а не выболтает ли напарник в бреду чего важного. И ночью оставалась. И тот щелчок — не щелчок ли диктофона? Опоила? Но когда успела? Кофе? Были ли у кофе странный привкус или сладковато-приторный запах опиата? Джош и внимания за допросом не обратил. Скверно. Но кроме Мэвы… был и Богуслав. Который так внезапно исчезал из жизни Джоша и который что-то скрывает. Нет, он все же вне подозрений. Если у него и были какие-то инструкции относительно слепого коллеги, то уж к наркоте они никакого отношения иметь не могли — перед допросом Богуслав к Беккеру заскочить просто физически не успевал.