Кушла и ее книги - Дороти Батлер

Джеймс Бриттон (James Britton) (1971) говорит, что «привычка вербализовать создается и развивается прежде всего в разговорах со взрослым», и Лурия, и Юдович (1959) в своей работе с однояйцевыми близнецами Лешей и Юрой, несомненно, показывают, что «отставание в речи и регрессивное поведение», в определенных случаях взаимосвязанные, в данном случае соответствуют программе вмешательства, которую составляют в большой мере «разговоры со взрослым».

Это у Кушлы было с самых первых дней. Даже когда казалось, что она ничего не может понимать, с ней разговаривали постоянно. Прилагались все усилия, чтобы ответить на ее вопросы и заставить ее думать. Следующая запись сделана, когда Кушле было ровно три с половиной года.

«— Мама, ты не видела лошадь?

— Нет. А где она была?

— Гм, она была… была… гм, я не могу сейчас как следует подумать.

— Она была на твоей кровати? (Имеется в виду игрушечная лошадка — М. предполагает, что игрушка, скорее всего, во дворе за дверью рядом, но хочет, чтобы Кушла сама сказала это.)

— Нет.

— Она не могла быть на верху холма, где вы играли? (Картинка.)

— Нет! Я тебе сказала, я не могу сейчас думать. Любой человек иногда не может думать. Ты говорила: „Я не могу сейчас думать“, мам. Я слышала вчера утром.

— Да, я знаю, часто я не могу вспомнить, где что-то лежит.

— (Кричит.) Нет! Не вспомнить! Именно не могу думать!»

Очень маловероятно, что Кушла понимает различие между «не могу как следует подумать» и «не могу вспомнить»; опыт показывает, что она подхватывает новое выражение и употребляет его, когда только возможно, и в течение нескольких дней после этого «не может как следует подумать» во многих случаях. Но вывод, что она играла понятиями, неизбежен. («Вчера утром» продолжает употребляться, возможно, это выражение идет от «вчера вечером».) Это выражение и многие другие показывают, как к Кушле прислушивались, поощряли ее выразить свое намерение с помощью вспомогательных подробностей, и прежде всего как для Кушлы становится возможным употреблять слова «не вместе с предметами, а вместо них», если использовать выражение Бриттона.

Нельзя ничего сказать относительно возможной биологической наследственности Кушлы. Можно сделать вывод что, если каждая из клеток ее тела содержит отклонение от нормы, то это должно касаться и клеток мозга. Следствия этого отклонения, может быть, непознаваемы, только успехи Кушлы могут дать какой-то ключ и при этом только в общей форме. Разумеется, оба ее родителя обладают интеллектом выше среднего и образованием, по, с другой стороны, хотя рассуждения относительно того, что в основном интеллект Кушлы мог быть унаследован, вероятно, никакого вывода сделать нельзя. Поэтому такие рассуждения кажутся бесполезными. Единственно, что несомненно, это то, что интеллект ее родителей и их решительное использование этого интеллекта для решения ее проблем сыграл главную роль в успехах Кушлы.

Выводы

В истории Кушлы несколько отдельных, но взаимосвязанных линий.

Ее можно рассматривать как сообщение о физическом развитии на фоне постоянного нездоровья и случающихся время от времени обострений. В то же время здесь можно проследить возникновение активного интеллекта из разума, изначально плохо обслуживаемого инструментами зрения и осязания; из разума, который, прежде всего, вполне мог быть недоразвитым.

Но если история Кушлы должна иметь значение для других детей, ее особые черты нужно определить и объяснить. А такие черты существуют.

Недостаточно сказать, что родители Кушлы были умны и решительны, отважны и терпимы, поскольку эти черты присущи многим родителям, которым приходится растить детей с физическими или умственными недостатками. И было бы неверно полагать, что они просто приложили больше усилий, чем другие родители, при осуществлении обычных способов воспитания детей с различными физическими и умственными недостатками.

История Кушлы своеобразна по природе осуществлявшегося вмешательства, а сама природа этого вмешательства определялась факторами в ее окружении, которые были описаны в предыдущих главах.

Нет нужды детально разрабатывать эти факторы дальше. Достаточно сказать, что родители Кушлы разделяли глубокое и интуитивное убеждение, что опыт близкого, согласованного контакта с теми, кто любит ее и готов стать «ее глазами и руками» вплоть до того дня, когда она обретет свои, составляет ее сильнейшую надежду на будущее.

Существовало несколько счастливых обстоятельств. С одной стороны, контакт, который дат возможность семье обратиться в Отделение педагогики Оклендского университета, и возможность периодически тестировать девочку. С другой стороны, семейные занятия определили обращение к иллюстрированным книгам и помогли выбрать подходящие названия (хотя родители быстро научились методом проб и ошибок находить книги, наиболее подходящие для потребностей Кушлы).

Эти факторы и помощь, оказанная ей родителями, сыграли свою роль. Потребности Кушлы скорее ощущались, чем осознавались; реакция, хотя и слабая, на какое-то действие, воспринималась как знак, что именно этой линии, возможно, стоит придерживаться. Экспериментирование продолжалось постоянно.

Еще одна линия проходит сквозь историю Кушлы: утверждение некоторых новых врачей-консультантов, что ребенок умственно отсталый. Не все были так резки, как врач, который, увидев Кушлу в первый раз в восемнадцать месяцев, сказал ее матери, что девочка «ненормальная», уговаривал ее принять это как факт и предлагал договориться, чтобы девочку отдавали на день в Центр умственно отсталых детей в пригороде поблизости, но родители девочки решили, что такое суждение — обычный результат поверхностного наблюдения за поведением Кушлы.

Вполне оправдано, что многие с уважением относятся к утверждениям медиков. Скольким молодым матерям пришлось принять подобный «диагноз» и сделанное из лучших побуждений предложение — ненормальность Кушлы была принята ее семьей с самых ранних дней ее жизни. В восемнадцать месяцев у родных появились основания верить, что она хорошо развивается и что это развитие, во всяком случае частично, результат их поддержки и поощрения. Ярлык «ненормальный» стал казаться им несоответствующим, а совет — насмешкой над их усилиями. Мать Кушлы необыкновенно сильная и реалистичная женщина, но она была близка к отчаянию в этот момент более, чем за всю жизнь дочери.

Кроме того, когда Кушле было чуть больше двух лет, ее матери пришлось выслушать диагноз «умственная отсталость» от других врачей, на этот раз педиатров. Больница запросила и получила разрешение обследовать Кушлу. (Очевидно, она обладала сомнительным достоинством: возможностью наблюдать больше отклонений от нормы, чем у любого другого ребенка!)

Мать Кушлы нисколько не обеспокоило это предложение; она уже привыкла слышать это, а заинтересованные врачи явно были намерены выявить как можно больше дефектов. Но с другой стороны, можно поинтересоваться, разве каждый ребенок получает ярлык «отсталый» только потому, что его взгляд не фокусируется, руки и ноги у него вялые и он пускает слюни? Это побуждает поставить под вопрос необходимость ярлыков, которые подразумевают, что жесткие границы, делящие людей на «нормальных» и «ненормальных», — как будто само качество человечности изменяется с пересечением этих «границ».

Можно только удивляться, как мало помощи и советов получают родители детей с умственными и физическими недостатками. Несомненно, здесь могли бы сдвинуть дело с места не столько деньги, сколько приложенные усилия и соответствующая организация помощи. Для начала разве не могли бы крупные медицинские специалисты сами заявить о необходимости стимуляции и постоянного пристального внимания к ребенку, которому трудно обучаться? Как во многих других ситуациях, вред могут принести сами родители, которые искренне хотят сделать все как можно лучше, но без инструктажа не могут определить это «лучшее».

Здесь должна прозвучать нота надежды. Когда младшей сестричке Кушлы было шесть недель, к семье обратились врачи психиатрического отделения больницы с просьбой о сотрудничестве: они хотели продемонстрировать студентам-медикам, что семья, в которой есть ребенок с физическими недостатками, может быть счастливой и нормальной. Таким образом, родители с обоими детьми оказались как бы «за стеклом», то есть наблюдатели оставались для них невидимыми. Оба взрослых потом признались, что испытывали неловкость на этом затеянном спектакле, но вскоре успокоились, поскольку Кушла весело играла с принесенными игрушками и паззлами, приносила книжки, чтобы ей почитали, и вообще общалась с другими членами семьи. Студентам должно было стать очевидно, что Кушла, хотя и обладает явными физическими недостатками, имеет много общего с обычными детьми. Встреча закончилась интервью, во время которого мать Кушлы (остальные члены семьи отправились домой) ответила на вопросы психиатра об истории Кушлы и собственном понимании и понимании своего мужа их родительского долга.