Здесь, под северной звездою... (книга 1) - Линна Вяйнё
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь же и отдыхали после обеда, так как Алма для экономии времени приносила в поле заранее приготовленный обед. Семья садилась за трапезу где-нибудь в тени, и Лийсу с жеребенком отпускали попастись невдалеке. Разносолов не было, и ели молча. Когда же доходило до последних кусочков, Юсси вытирал губы:
А это ты доешь... Мне больше не хочется.
— Нет, доедай ты... Мне довольно.
— Ешь, ешь... Не нести же домой этакую малость!
Оба уговаривали друг друга, пока Юсси не начинал сердиться, и тогда Алма уступала. Потом Юсси ложился отдохнуть часок, а Алма сидела с ребенком на руках, приклонясь к дереву, и смотрела перед собой, словно о чем-то мечтала. От работы она постарела. Загорелые, опаленные солнцем щеки, еще недавно нежно-округлые, стали грубее и жестче. Прозрачная белизна полной груди, которую мяли пальцы ребенка, составляла резкий контраст с чернотой кожи над вырезом рубахи. От работы мотыгой шея покрывалась землистой пылью, и ручейки пота, стекая, оставляли на ней полосы.
О чем грезила Алма? Да ни о чем. Глаза ее, конечно, видели окружающее, но это не вызывало у нее никаких мыслей. Все тело ныло в сладкой истоме. В такие минуты Алма уходила в себя. Слушая тишину летнего полдня, она отдавалась покою, каким дышала вся природа. Вон там через болото пролегла канава, земляные насыпи по ее сторонам уже густо поросли травой. По краю болота виднелись ярко-зеленые полоски овса, по другую сторону канавы ширилось ржаное поле, а тут, вокруг Алмы, раскинулось корчевье с вывернутыми пнями, с недорытыми канавами и кучами торфа. Изгороди вокруг полей сверкали белизной, и только на самых старых участках жерди уже потемнели от солнца и дождей. Строения торппы стояли особой группой у опушки леса, и Алме видно было со своего места, что там нет ни живой души. На всем лежала ленивая полдневная тишина, нарушаемая лишь сонным жужжанием мух, да временами слышно было, как, отгоняя слепней, Лийса била копытом о землю. Жеребенок Вилппу, набегавшись, улегся в траву. Вдали, за оградой, паслись коровы с телятами. Сынишка сосет уже лениво: то совсем перестанет, то снова примется чмокать, но, видно, ему это надоело. Маленькая ручонка уже обращается с грудью, как с игрушкой,— все норовит ущипнуть ее.
Вот мальчуган и совсем перестал сосать и оттолкнул грудь. Мать очнулась от задумчивой дремоты и взглянула на малыша с нежной улыбкой. Аксели уставился на нее смешным, словно испытующим взглядом, а заметив улыбку матери, скривил рожицу в уморительной гримасе, запрыгал, замахал ручонками, радостно восклицая:
— Тпру-у... тпру-у-у!..
— Да! На коне он скачет!.. На коне скачет маленький мамин сыночек!.. Вилппу объезжает маленький мужичок... мамин маленький мужичок... маленький, милый мой наездник!..
Но вот проснулся Юсси — и все переменилось. Мальчугана снова уложили в корзину, где ему пришлось угомониться, а родители взялись за работу. Сначала дело шло туговато — еще не размялись после перерыва, но скоро втянулись и продолжали усердствовать с прежним напряжением и упорством. Время от времени Аксели, проснувшись, подымал крик, и Алма, бросив мотыгу, бежала к корзинке сына, чтобы дать ему грудь.
Юсси все рыл и рыл канаву, без устали, ритмично, как машина, и Алма, едва спрятав грудь под посконной рубахой, спешила обратно к своей мотыге. На ходу она потягивалась, расправляя спину, а глаза уже издали были прикованы к черенку мотыги.
V
Так и жили они отшельниками, несмотря на то, что дом их — Коскела — находился вблизи деревни. Если не считать дней отработки, Юсси почти не появлялся среди людей. Алма же — еще реже. Порою люди видели, как Юсси Коскела проезжал через деревню: то он ехал на мельницу с двумя-тремя мешками ржи, то еще что-нибудь вез на своей тележке. Деревенские ребята выбегали на дорогу, потому что за повозкой Юсси бежал жеребенок, а это всегда интересно.
— Как его зовут? — кричали ребятишки.
— Вилппу, — отвечал Юсси добродушно — внимание ребят было ему приятно.
А любопытный жеребенок, отстав, обнюхивал детей, фыркал и тряс головой, иногда даже давал потрепать себя по шее, но затем вдруг пускался наутек, вскидывая задом, чтобы укрыться под боком у матери. Вслед ему летел веселый визг детворы, а Юсси, подгоняя лошадь, улыбался по всю ширину своих давно не бритых щек.
Юсси с Алмой жили, не думая много о деревне, да и деревня не уделяла им много внимания. Изредка Прийтин Кустаа проходил мимо их поля. Он заметно возмужал, вытянулся, детинушка, но никакой работы по-прежнему не признавал. На скудные заработки Прийты купил он себе ружье, бродил с ним по лесам и постреливал дичь, не спрашивая ни у кого, начался ли охотничий сезон и в чьем лесу он стреляет. Порой проходил он шагах в тридцати от Юсси и Алмы, не говоря ни слова, плотно сжав губы, и тут же скрывался в лесу, словно его ждали там бог весть какие важные дела.
Деревенские новости доходили и до торппы Коскела, но Юсси с Алмой не тратили много времени на их обсуждение, сразу же определяя свое отношение ко всему. Вот, например, говорили, что одна из служанок родила ребенка — ну, ясное дело, иного от нее и ждать было невозможно. Барон получил из-за границы быка и двух коров. Кто говорит — из Англии, а кто — из Швеции. А самые осведомленные объясняют, что присланы-то они точно из Швеции, но порода их английская. А еще в поместье прибыл новый управляющий, тоже из Швеции. Он говорит, что все хозяйство имения — и земледелие, и скотоводство — надо налаживать заново. В деревне ходят об этом самые мрачные толки.
«Знаем мы эти новшества, вроде выдумки с пастбищами... Чтобы торппари не могли своих коров пасти нигде, кроме этой каменистой Адовой горы, где вырублен лес!.. Дескать, когда они пасутся в лесу, то губят молодые побеги... Уж, конечно... А сатана управляющий всюду ездит, шныряет, шпионит
