Мне 10 лет, и я разведена - Нуджуд Али

— Не слушай его, — говорит Шада.

Я бы очень хотела так же владеть своими эмоциями, но ничего не получается. Во всяком случае, пока. Что делать, если сердце дрожит от страха? После того, что сотворил со мной этот монстр! Поднимаю голову и встречаюсь глазами с Aba. Он выглядит очень недовольным. У меня не было выбора, и все сделано правильно, но вдруг он никогда меня не простит… «Честь», — говорил отец. Честь. Я вглядываюсь в его лицо и начинаю понимать, что же значит это сложное слово. В его глазах злость смешалась со стыдом. На папу устремлено столько камер… Я все еще сержусь, но в этот момент становится его жалко. Это сильнее меня. В Йемене уважение людей значит очень много.

— Ну и толпа! — бормочет солдат, которого назначили следить за порядком. — В первый раз вижу, чтобы на суд пришло столько народу.

Вновь засверкали вспышки фотокамер. В зале появился кто-то очень важный. Это Мохаммед аль-Гхази, главный судья на сегодняшнем процессе. Я узнаю его по белому тюрбану, плотно сидящему на голове. У судьи тонкие усы и аккуратная бородка. Поверх белой туники он носит серый пиджак. А за пояс гордо заткнута jambia, традиционный изогнутый клинок его племени.

Я смотрю на господина аль-Гхази во все глаза. Ловлю каждое его движение. Наблюдаю за тем, как он проходит за свой стол, заставленный микрофонами различных теле- и радиоканалов. Смотрю, как судья усаживается, как раскладывает перед собой документы. Можно подумать, что это президент республики готовится к торжественному выступлению перед всей страной. К Мохаммеду аль-Гхази присоединяется судья Абдо — он садится в соседнее кресло. Как хорошо, что они здесь — я могу рассчитывать на их поддержку! До сих пор не верится, что нам удалось дойти до суда.

— Во имя Господа Всемогущего и Всепрощающего объявляю заседание открытым, — громко произносит господин аль-Гхази, жестом приглашая нас подойти к своему столу.

Шада делает мне знак, чтобы я не отставала. Слева от нас встают отец и он. Я чувствую, как волнуется толпа позади нас. Часть меня ощущает удивительный прилив сил. Но другая часть — у меня никак не получается с ней справиться — готова на все, чтобы в эту же секунду превратиться в маленькую серую мышку. Сжав кулаки, заставляю себя смотреть вперед.

Настала очередь судье Абдо взять слово:

— Суд рассматривает дело девочки, выданной замуж без ее согласия. После подписания брачного договора она была против ее воли увезена в провинцию Хадджа. Там Нуджуд подвергалась сексуальному насилию со стороны мужа, несмотря на то что еще не достигла половой зрелости и была слишком маленькой для подобных действий. Более того, он не только насиловал ее, но также избивал и оскорблял. И сегодня эта девочка пришла сюда, чтобы требовать развода…

Настал тот великий момент, которого я так ждала. Момент, когда восторжествует справедливость и виновные понесут наказание. Совсем как в школе, когда учительница ставила нас в угол… Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я выиграла, чтобы это чудовище согласилось на развод!

Мохаммед аль-Гхази несколько раз стучит по столу маленьким деревянным молоточком.

— А теперь послушай меня, — обратился он к отвратительному существу, которое я ненавижу больше всего на свете. — Два месяца назад ты взял в жены эту девочку. Ты принуждал ее к сексуальным отношениям и избивал, это так?

Чудовище моргает, осмысливая слова судьи, потом отвечает:

— Нет, это неправда! Она и ее отец были согласны на брак.

Я правильно расслышала? Да как… как у него совести хватило? Ну и врун! Ненавижу его!

— Ты вступал с ней в сексуальные отношения? Ты спал с ней или нет? — повторяет свой вопрос аль-Гхази.

В комнате воцаряется звенящая тишина.

— Нет!

— Ты избивал ее?

— Нет… я никогда не был с ней жесток.

Я судорожно цепляюсь за юбку Шады. Как Фаез может быть настолько уверен в себе, как он может стоять тут и криво усмехаться, выставляя напоказ свои желтые зубы? Так спокойно врать? Ну уж нет, не позволю. Нужно и мне кое-что сказать.

— Он лжет!

Судья царапает на листке несколько слов. Потом поворачивается к моему отцу:

— Вы были согласны с замужеством своей дочери?

— Да.

— Сколько ей лет?

— Тринадцать.

Тринадцать? Никто не говорил, что мне тринадцать лет! Я думала, что мне девять, максимум десять! Я переплетаю пальцы, чтобы успокоиться, и слушаю, что говорит отец.

— Я выдал Нуджуд замуж, потому что боялся за нее, — объясняет он. — Потому что боялся…

Его глаза налиты кровью. Боялся? Боялся чего?

— Я согласился на этот брак, потому что боялся, что ее постигнет судьба старших сестер… — продолжает папа, поднимая руки к небу и потрясая кулаками. — Один мужчина уже забрал у меня двух дочерей! Он похитил их честь. Этого достаточно. Теперь он сидит в тюрьме.

Я не понимаю, о чем говорит отец. Расплывчатые, сумбурные ответы… Что он хочет сказать? И вопросы, которые задает судья, становятся все более и более непонятными. В десять лет трудно разобраться в юридической тарабарщине. Слова сыплются, сыплются, сыплются. Сначала тихие, спокойные, потом жесткие, похожие на камни, которые швыряют в стену — и они с треском разбиваются. Мало-помалу темп разговора ускоряется. Голоса становятся громче. Обвиняемые явно не собираются сдаваться так просто. Обстановка в зале накаляется, толпа бурлит. Сердце бьется все сильнее и сильнее. И тут муж что-то говорит Мохаммеду аль-Гхази — не могу разобрать его слов, — и судья снова несколько раз стучит молотком по столу.

— По просьбе мужа заседание продолжится при закрытых дверях, — объявляет он.

Нас переводят в другую комнату, где нет репортеров и посторонних зрителей. Вдали от толпы я чувствую себя гораздо спокойнее. В конце концов, моя история слишком личная, чтобы выставлять ее напоказ. Но и здесь судья продолжает задавать вопросы:

— Господин Фаез Али Тхамер, вы подтвердили факт заключения брака?

Мое сердце замирает.

— Да, — отвечает он. — Но я был очень нежен с Нуджуд… И осторожен… Я не бил ее.

От его ответа я вспыхиваю, перед глазами проносятся все издевательства и страдания, которые пришлось пережить по вине этого чудовища. «Что значит не бил? А синяки на руках, а слезы, пролитые от боли? Пора действовать, Нуджуд!» — просыпается мой внутренний голос. Меня всю колотит от злости.

— Это неправда!

Все взгляды устремляются на меня. Я сама поражаюсь этому внезапному порыву, однако не могу сдержать свои эмоции.

С этого момента процесс начинает двигаться куда быстрее. Фаез чернеет от злости. Кричит, что отец предал его и соврал по поводу моего возраста. Aba не остается в стороне. Говорит, что муж пообещал не притрагиваться ко мне, пока я не вырасту. И тут чудовище заявляет, что согласится на развод при одном условии — отец возместит ему плату за невесту! Aba отвечает, что никогда не видел этих денег. Можно подумать, что мы на рынке, а не в суде! Сколько? Когда? Кто говорит правду? Кто лжет? Кто-то предлагает заплатить ему пятьдесят тысяч риалов[34] и покончить со всем этим. Я не понимаю, что происходит. Когда же все это кончится? Пусть меня наконец оставят в покое… Хватит раздоров между взрослыми, от которых страдают дети. Довольно!