Любовное приключение - Александр Дюма

Слева от нас белые домики селения Скилла с самой вершины холма каскадом спускались к морю.

По мере приближения, мы могли уже наблюдать, что море, как острие пики, вклинивается между Сицилией и Калабрией.

Наконец мы увидели пролив.

Мы прошли через него и собирались бросить якорь в старом порту Дзанкле, который напоминал по форме косу и потому так назывался.

Сходить на берег было уже слишком поздно.

Наши матросы, счастливые, оттого что удачно справились с непогодой и наконец-то добрались до цели, весь вечер пели и танцевали. Во время этих танцев и пения Мария, улучив минуту, пожала мне руку, проходя мимо, и тихо проговорила:

«Как и условились, вы уезжаете завтра утром. Фердинан отправляется с первым пароходом, а мы встречаемся в Палермо».

Я тоже пожал ей руку и повторил:

«Как и условились».

Была чудесная, звездная, светлая ночь. Ветер, нежный, как ласка, и благоухающий, как духи, казалось, хотел покрыть всю землю своими поцелуями.

Мне не спалось, но во время бессонницы меня утешало одно: даже не находясь рядом с Марией, я чувствовал, что она спала ничуть не больше, чем я.

Два или три раза, одетая в муслиновый пеньюар, она приподнимала занавески, вглядываясь в небо и стараясь отыскать на востоке первые лучи восходящего солнца.

Один раз она, легкая как тень, прошлась по палубе достаточно близко от моего матраса. Мне удалось коснуться полы ее пеньюара и поцеловать его.

Фердинан крепко спал, восстанавливая силы после бури.

Два или три раза в течение дня он вспоминал о священнике, которого мы встретили перед отплытием.

«Проклятый священник! — возмущался он. — Я не суеверен, однако, нужно признать, капитан был прав».

А что он скажет, когда узнает, что и само путешествие он совершил напрасно?

Наступил день. Сначала проснулся порт, а потом город. Лодки отделялись от берега и направлялись к судам, пришедшим вечером и ночью. Капитан подал знак, и прибыла карантинная служба, которая после проверок дала нам разрешение сойти на берег.

Наступило время прощаться. Со смешанным чувством угрызения совести и стыда я пожал руку Фердинану. Я поцеловал Марию, и она, целуя меня в ответ, прошептала:

«До Палермо!»

Она первой спустилась в лодку, за ней — Фердинан. Лодка отделилась от сперонары и на веслах направилась в Мессину.

Мария села так, чтобы ни на минуту не терять меня из виду. Она смотрела на меня и улыбалась. И взгляд, и улыбка ясно говорили мне: «Я спокойна, счастлива и рассчитываю на тебя».

Самая нежная и чувствительная женщина жестока, когда она не любит. Мария решила для себя, что она поступает честно, раскрывая все Фердинану. Но она совершенно не беспокоилась о том, какое впечатление произведет ее признание на того человека, который ее любит, но которого она не любит. Она делала то, что считала своим долгом исполнить, и полагала, что этого достаточно.

Добравшись до порта, она в последний раз взмахнула платком. Я в ответ помахал ей шляпой. Она спрыгнула на берег, непонятно под каким предлогом отказавшись от протянутой руки Фердинана. Пройдя рядом с ним около сотни шагов, она оглянулась в последний раз и как тень исчезла за углом какой-то улицы.

Капитан ушел с ними и вернулся с готовыми документами. Меня ничто больше не удерживало в Мессине, одном из самых тоскливых городов мира; к тому же я его уже посещал.

Сделав запасы мяса, рыбы и свежих овощей, мы воспользовались попутным ветром и в тот же день подняли парус.

Неделю спустя я был в Джирдженти, древнем Агригенте. Я покинул свое судно в порту, распорядившись, чтобы оно шло через Марсалу и встретило меня в Палермо. Наняв лошадей и договорившись с предводителем разбойников, чтобы меня не останавливали в пути, я три дня путешествовал по суше и прибыл, наконец, в Палермо. Там я разыскал гостиницу «Четырех наций», где должна была остановиться Мария.

Наведя справки, я узнал, что она приехала одна, имела колоссальный успех и действительно остановилась в гостинице.

Только что она ушла на репетицию.

Я снял комнату на ее этаже. Не очень далеко, но и не слишком близко от ее апартаментов.

Потом я помчался в купальню, рассчитывая уже быть у себя, когда она вернется.

Мне удалось это. Я ждал ее, перегнувшись через перила на верху лестницы, когда услышал, как ей сказали, что какой-то господин спрашивал о ней.

— О! Это он! — закричала она и бросилась вверх по ступенькам, не беспокоясь ни о том, следуют ли за ней слуги, ни о том, видят или слышат что-нибудь другие путешественники.

Она ворвалась в свой номер, крича:

— Я совсем свободна! Свободна! О, понимаешь ли ты, сколько счастья уже в одном этом слове: свободна, свободна, свободна! Честное слово, никогда ни птица в воздухе, ни кобылица в степи, ни косуля в лесу не вызывали у меня подобного представления о силе, я бы даже сказала почти о величии этого слова: «свободна!»

Мария обещала мне месяц счастья в самом красивом месте на свете, а оно продлилось на две недели дольше, чем она обещала. И вот спустя уже двадцать лет, я говорю: «Спасибо, Мария! Я твой вечный должник!»

Что сказать о Палермо? Это рай на земле. И да будет благословен он поэтами!

Прошло полтора месяца, и нужно было расставаться. Две недели прошли в безнадежной борьбе с самим собой. Каждый день я собирался уезжать, и каждый день это решение тонуло в море слез.

Каждый день я говорил себе: «Завтра я уезжаю».

В конце концов настал час расставания. Я взошел на свое судно. Мария не уходила, пока не подняли якорь. Она играла вечером и должна была играть божественно.

Дул попутный ветер. Мне оставалось лишь осмотреть те острова архипелага, которые я не посетил во время своего последнего путешествия. Мы взяли курс на Аликуди.

Пятнадцать — двадцать миль ветер позволял нам идти со скоростью пять-шесть льё в час, затем он стал понемногу затихать, и вскоре наступил полный штиль.

Мне стало жаль, что я не отложил свой отъезд еще на день, поскольку мой отъезд ничего не ускорил.

Я провел прекрасную ночь, наслаждаясь всеми красотами природы: бездонным небом и прозрачным, искрящимся, великолепным морем, ароматами, доносящимися с берега, и трепетом всего незримого, что пронизывает все вокруг. Казалось, все соединилось, чтобы заставить меня забыть о том, что я сейчас утратил, и дать понять, что потерянного мною хватило бы, чтобы сделать меня одним из избранников мироздания.

Я заснул, думая о Марии и говоря себе:

«Она думает обо мне!»

Около семи часов утра капитан разбудил меня, сказав, что из порта вышла лодка и направляется в нашу сторону, подавая нам сигналы.

Я вышел из каюты, полагая, что лодка привезла мне письмо от Марии.