Мой муж вне закона - Ольга Джокер

Анестезиолог вставляет колкие шуточки, желает спокойной ночи и вводит необходимую дозу препарата внутривенно. Первые несколько секунд я ещё ворочаю языком и что-то отвечаю ему, а затем тело тяжелеет, язык прилипает к нёбу, а веки слипаются. Последнее, о чем я думаю, это о том, что Илюшка будет точной копией своего отца. Я почему-то в этом на сто процентов уверена.

***

- Как себя чувствуете?

- Что?

- Спрашиваю, как себя чувствуете? – повторяет свой вопрос девушка в белоснежном халате.

Часто моргаю, чтобы восстановить расплывшуюся картинку, но пока слабо получается и я оставляю эту затею.

- Где я?

- В реанимации. Сюда переводят всех, кто родил путём кесарево сечения.

Яркая вспышка воспоминаний заставляет меня раскрыть глаза в полную силу и учащённо забиться сердце. Под одеялом больше не торчит округлый животик. Он сдулся и в нём никто не толкается. И это очень странное чувство.

- Как мой ребёнок?

- Простите, я не отвечаю на такие вопросы. Позже к вам придёт доктор и всё расскажет.

- Почему сын не со мной?

- Все дети находятся в детском отделении.

- Ладно, - облизываю пересохшие губы и кончиком языка ощущаю, что на них запеклась кровь – следы моих болезненных схваток.

- Как себя чувствуете? – в третий раз повторяет вопрос медсестра.

У меня ощущение, что по мне проехались колонной грузовиков. Но, наверное, это обычное состояние после родов?

- Со мной всё хорошо. Передайте, пожалуйста, доктору, чтобы пришли ко мне поскорее. Я хочу узнать как там мой сын.

Медсестра кивает и даёт короткие указания по восстановлению после операции. На мои попытки оторвать голову от подушки и приподняться ошарашенно распахивает глаза и велит немедленно лечь в постель. Мне нельзя даже двигаться в ближайшие три часа. Спустя восемь часов после родов можно начинать ходить.

На улице светит солнце. Который час не имею ни малейшего понятия, потому что у меня не оказывается с собой телефона. Несколько раз ко мне забегает та самая медсестра, а на мои вопросы как там ребёнок и когда его вернут, сообщает, что обычно к вечеру деток приносят на кормление. Я хочу кормить. Очень-очень сильно хочу кормить. Смотреть и любоваться своим малышом, которого ещё ни разу не видела, но уже так сильно люблю.

Когда за окнами начинает темнеть, а восемь часов истекают, осторожно приподнимаюсь на локтях и понимаю, что с ходьбой я погорячилась. Максимум что смогу – пройти несколько метров по стеночке. Мне нужна любая информация о моем сыне. Состояние здоровья, рост, вес. Я хочу его видеть…

Из детского отделения, которое находится в десяти метрах от моей палаты, доносится жалобный плач. Сердце сжимается в тиски, и я думаю о том, может ли это плакать мой ребенок?

- Ты что здесь делаешь? – выходит из отделения медсестра. – С трудом передвигаешься, идёшь, бледная как поганка! Ещё сознание потеряешь! Мы сами приносим деток, когда видим, что мама уже восстановилась.

- Я хотела посмотреть на своего сына. Одним глазком… Пожалуйста…

- Фамилия?

- Тихонова.

- Хм… А к нам не поступал такой.

Глава 16.

***

Сердце проваливается куда-то в пятки, а по спине проходит мерзкий холод. Догадки всплывают одна впереди другой. Одна другой страшнее… Где мой Илюшка? Что с ним? Неужели Андрей выполнил обещание и забрал у меня сына? Нет, он бы не смог… Не смог… Или я думаю о нём лучше, чем он есть на самом деле?

- Эй, ты чего, Тихонова? - спрашивает медсестра, заметив моё выражение лица. - Сейчас узнаем, что там произошло! Ты только в обморок не падай, ладно?

- Я никуда не пойду до тех пор, пока не узнаю, где мой ребёнок!

- Не волнуйся, милая. Обещаю, что все узнаю.

Она берёт меня под руку и осторожно разворачивает в обратную сторону. От неё пахнет лекарствами и мятой и несмотря на то, что мне хочется визжать во весь голос, я терпеливо следую за ней.

Живот ноет, когда я опускаюсь на жёсткий больничный матрас, но физическая боль от полостной операции не имеет ничего общего с тем, что творится у меня в душе.

Перед уходом медсестра словно заведенная повторяет фразу о том, что она скоро вернётся, как только узнает, где находится мой сын.

«Я сильная, я не буду плакать…», - говорю себе, глотая слёзы, когда остаюсь одна в палате.

Уверена, что произошла чудовищная ошибка и вскоре её исправят. Я увижу Илюшку, приложу к груди, прикоснусь к теплой бархатной коже и вдохну родной младенческий запах. Словно в довесок ко всему в соседней палате начинает плакать ребёнок. Я закрываю уши ладонями и пытаюсь сконцентрироваться на происходящем, чтобы увидеть какую-то логику.

Всем мамам приносят детей на кормление, а мне не принесли. Что-то с Илюшкой? Последствия гипоксии? Проблемы с сердцем? Поэтому его нет в отделении, где лежат здоровые дети?

Дверь в палату открывается, и я резко дёргаюсь, выныривая из собственных мыслей. На пороге показывается лечащий врач, который принимал у меня роды.

- Нина, извини, что задержалась с обходом, - разводит руки в стороны. - У нас такой переполох в больнице – проверка из министерства приехала.

Я не дышу. Жадно ловлю каждое слово.

Скажи. Просто скажи, чёрт возьми, где мой ребёнок.

- Твой муж поднял всех на ноги.

- Он не мой муж.

Она кривится будто это не имеет никакого значения.

- Хорошо, отец ребёнка, - согласно кивает. – Ваш мальчик родился с весом три килограмма и сто граммов, ростом пятьдесят сантиметров.

В моей памяти мгновенно отбиваются эти цифры. Теперь я никогда их не забуду.

- Мы наблюдали за ребёнком и сделали всё согласно плану: электрокардиограмму, рентгенографию грудной клетки и эхокардиографию. Увы, дефект за