День счастья – сегодня - Ксения Аленчик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так было и со мной. Если в ранние часы я могла в полной мере насладиться своим “Чудесным утром”, то к вечеру совершенно теряла силу воли, не могла контролировать негативные мысли, и с самозабвением отдавалась самокопанию. Мне было некому выговориться. Несмотря на то, что я удалила соцсети, мне все равно казалось, что у всех вокруг отличная жизнь, и им нет дела до моих проблем. Более того, с момента трагического события в моей жизни прошло уже более полугода, и я была уверена, что официальный период, когда я могла горевать и обсуждать это с близкими, уже прошел.
Следует отметить, что через какое-то время после утраты горюющий человек перестает показывать свое горе окружающим, ведь к тому моменту им надоедает слушать о его страданиях. Часто на вопрос “Как дела?” пребывающий в депрессии, по-прежнему глубоко переживающий утрату, человек вынужден отвечать “Хорошо”, чтобы следовать каким-то общепринятым нормам. А тем временем, психиатры до сих пор не пришли к единому мнению, сколько именно должен длиться процесс «горевания».
Соблазн купить бутылку вина и забыться был достаточно велик, учитывая, что здесь даже не было Идеального мужа, который мог бы меня за это пристыдить. Медитация на кофе помогала лишь с утра.
Тревога усиливалась. Я очень переживала за маму и Рыжика. Я чувствовала, что должна была им как-то помочь, но не знала, как. Иногда мне было даже стыдно за то, что я живу в этой большой квартире в Москве, могу позволить себе съездить в Лондон, но давно не навещала родных. Они были так далеко, а мне так хотелось им как-то помогать!
Как-то мне позвонила подруга и рассказала, что ходит к психоаналитику – лечить свои детские травмы. Немного подумав, я попросила у нее контакты. Я уже общалась с психологом по телефону (если помните, приятный голос), поэтому сразу представила себе и личную встречу: я лежу на кожаной кушетке и изливаю душу.
Я приехала в Москву на выходные, дел было запланировано очень много. Поэтому, когда психоаналитик спросила, могу ли я подойти к ней на приём в обед, между моей записью на маникюр и походом в театр, я согласилась, и приготовилась лежать на кушетке и повествовать о своих проблемах.
Кабинет психоаналитика, находившийся в самом центре Москвы, был лаконичен и прост: рабочий стол с креслом, напротив – кожаная черная кушетка, точно такая, как я себе и представляла. Возле нее располагался журнальный столик с бутылкой воды, пластиковым стаканчиком и бумажными салфетками. Психоаналитик жестом пригласила меня сесть на кушетку (жаль, не лечь!), а сама села в кресло напротив. Приятная женщина средних лет, с мягким голосом и пронзительным взглядом, чем-то напомнившая мне Андреа Цукерман, мою любимую героиню из сериала «Беверли-Хиллз 90210», она предложила мне провести сеанс эмоционально-образной психотерапии. Андреа обучалась этому сравнительно новому методу психотерапии у самого ее основателя – Николая Линде. Новизна и польза данного метода заключается в идее, что любую проблему можно визуализировать в качестве образов, и скорректировать ее через мысленное сосредоточение на этих образах, являющихся ее первопричиной. Считается, что с помощью данного метода можно решить психологическую проблему всего за один сеанс, а результаты сохраняются навсегда.
Мы до этого созванивались по скайпу, поэтому Андреа знала, что именно меня к ней привело. Я согласилась.
– Представьте, что перед вами сидит ваш папа, – сказала Андреа. А я тут же поняла, зачем на столике салфетки: слезы мгновенно полились из глаз.
– Вы что, я не могу такое себе представить, иначе буду рыдать у вас весь сеанс, – я попыталась выдавить из себя улыбку.
– Вы можете плакать, это нормально, – мягким голосом поддержала меня Андреа.
Я должна была представить папу сидящим напротив и детально описать, в какой позе он сидит, что на нем надето, и какое у него выражение лица. Я должна была задавать ему вопросы и представлять, что конкретно он на них отвечает, как реагирует. Оказалось, ему не нравится видеть меня в таком подавленном состоянии, он считает, что все события нейтральны, и нельзя воспринимать все так близко к сердцу, как я. И он действительно так считал! Всегда. В какой-то момент я перестала плакать, и мы сконцентрировались на упражнении. Я вспоминала и описывала в самых мельчайших деталях неприятные эпизоды из детства, представляла себя маленьким ребенком, а потом представляла, что этот ребенок, то есть я, сидит рядом со мной, и у меня есть возможность его пожалеть и обнять. Я должна была очень быстро, не задумываясь, отвечать на вопросы Андреа:
– Что у тебя внутри?
– Камень, – выпалила я.
Далее мне нужно было представить, что я вынимаю этот камень, кладу на пол – и он превращается в песок.
После сеанса, чтобы как-то наполнить себя снова энергией, Андреа предложила немного помедитировать. Я глубоко дышала и представляла, будто вдыхаю розовый закат (она спросила, на что я больше всего люблю смотреть. Я ответила: «На розовый закат!»).
Тем не менее, после сеанса я чувствовала себя отвратительно. Я попросила Идеального мужа приехать за мной, потому что мне казалось, что я теряю сознание. Вечер этой пятницы ограничился домашней посиделкой с вином. По настоянию Андреа, мне нужно было записать свои сны, однако в ту ночь мне ничего не снилось. А на следующий день мне как будто стало намного легче. Что называется, упал камень с души. Через неделю мне предстоял еще один сеанс. На этот раз мы начали с разговора. Я сказала, что все-таки еще есть вещи, которые меня тревожат.
– Мне стыдно за то, что я ни разу не поинтересовалась у папы, как он живет один и организовывает свой быт. А я ведь знала, что человек он не очень самостоятельный в этом плане.
Более двадцати лет за ним ухаживала моя мама, поддерживающая дом в идеальном порядке. Папа же предпочитал не