Люди и Цверги - Сергей Русаков

Однако Клауса терзали сомнения. Если каждый человек способен научиться своему родному языку, каким бы сложным он ни считался, то почему не удается легко выучить другой язык, и чем объяснить то, что кому-то освоение языков удается совершенно без каких-либо трудностей? Если бы способность усвоить первый язык общения сохранилась и для всех последующих языков, то все люди стали бы полиглотами.

Да, речь как особая статья человеческой природы всегда оставалась загадкой. Даже известное «В Начале Было Слово» трактуют, как кому взбредет в голову. Однако среди магов на этот счет есть ряд вполне здравых концепций. Например, считается, что именно речь заставила мозг человека установить такое большое число связей между его клеточками, в результате чего появилась личность. Это пороговый процесс – то есть личность выпрыгивает, как черт из табакерки, как только число связей достигает своего порогового уровня. В свою очередь это привело к тому, что личность, появившись, устремилась управлять всем, чем только ей удавалось, и это сдвинуло мир – с тех пор он стал населяться разумными существами.

А вот дальше научные мнения разделились. Одни считали, что существует механизм блокировки освоения других языков, кроме первого, что служит защитой от опасности возникновения еще одной личности на базе одного и того же мозга. Такие случаи бывают – например, алкогольная личность, которая ведет себя, как еще один человек, или редкие случаи шизофрении с раздвоением личности. Другие ученые поддерживают гипотезу о блокираторе, но настаивают на ином его назначении, считая, что личность будет путаться в словах, если знает несколько языков. В подтверждение обычно приводятся примеры того, что полиглоты всегда ведут себя, как идиоты. Третья группа ученых, и это кибернетики, придерживается мнения, что освоенный язык слагает необычайно мощную систему, которая, согласно Основному Закону Систем, активно сопротивляется попыткам построения параллельных языковых систем, то есть это обычная конкуренция. Что касается редких случаев знания многих языков без каких-либо проблем, то все единодушно сходятся во мнении, что развитая личность сама разбирается со всеми этими сложностями, но как именно, неизвестно.

И Клаус пошел к себе в комнату, чтобы почитать что– нибудь на языке Шекспира. Его он и любил почитать.

Звигунов с облегчением разоблачился в своем номере, избавившись от кальсон, переоделся в домашнее и решал, стоит ли пойти в душ. Сонливость была аргументом против этой идеи – Звигунов явно представил себе, как уснет под душем, упадет и чего-нибудь сломает в хозяйстве Клауса. Эта картинка решила вопрос в пользу сна.

Осторожно притронувшись к ушибу на груди, Звигунов с удивлением не почувствовал боли. Задрав рубашку, он смотрел и не видел никаких синяков у себя на груди. Боли тоже не было, даже если посильнее надавить на место ушиба. А был ли ушиб вообще?

Не особенно углубляясь в размышления об этом странном явлении, Звигунов лег на кровать поверх покрывала и задремал. И приснился Звигунову его дед. Звигунов как будто попал в самый разгар спора деда со своим извечным оппонентом – соседом. Дед что-то активно доказывал, возмущался и… матерился. Больше ничего конкретного в этом сне Звигунов не запомнил, потому что проснулся, испытывая жажду.

Решив, что в столовой Клауса может быть какая-нибудь газировка, Звигунов спустился в подвал. Газировки не было. Но было любопытство – как же это так хитро устроена дверь в погреб? Звигунов заглянул за холст, взялся за ручку и потянул на себя. Дверь открылась, обнажая кирпичную кладку за ней. Звигунов постучал по ней кулаком – монолит! Затем он закрыл дверь и толкнул ее от себя. Дверь снова открылась, и за ней он увидел ступеньки, идущие вниз. Не поборов искушения, но поддавшись ему с какой-то мальчишеской страстью, Звигунов стал спускаться по ступенькам, включив свой айфон в режим фонарика. Спустился и обалдел…

У самой нижней ступеньки, немного в стороне, в тени, потому и незаметно, стоял, разинув рот, тот самый малец, которого он видел на балконе своего номера прошлой ночью во сне. «Так это сон!..» – догадался Звигунов и немного расстроился. Однако решив потом исследовать подвал и наяву тоже, он настроил себя посмотреть, что будет в этом сне.

«Ну что, малец! Варежку-то закрой, а не то муха залетит!» – грубо пошутил Звигунов, решив не ограничивать себя приличиями – ведь это же сон. Зигшпиль – а это был он – закрыл рот, но был по-прежнему вне себя от неожиданной встречи с магом. «Ты чего здесь делаешь в такую поздноту и один?» – поинтересовался Звигунов с некоторыми нотками отеческой заботы в голосе.

Зигшпиль, ужасаясь тому, что с ним творится – он почувствовал себя глупым ребенком в свои сто двадцать три года, заговорил с магом в совершенно странном и неподобающем тоне: «Дяденька маг! Не ругайтесь! Пойдемте скорее к дяде ПеЦу! Он вас уже давно дожидается». Зигшпиль сопел носом и канючил абсолютно по-детски, как дети людей. Цверг с осторожностью взял мага за руку и потянул за собой. А поскольку это был всего лишь сон, как об этом думал Звигунов, он и не сопротивлялся, желая утолить любопытство: кто это ПеЦ, и почему он его ждет. Цверг же по дороге, удивляясь самому себе, играл странную роль – всхлипывал и просил: «Уж вы бы помогли нам, дяденька. Уж мы век помнить будем. Вы уж только расколдуйте золото.» Ничего не понимая, Звигунов шел за мальцом, а тот все что-то жалобно просил, вызывая жалость мага, и он давно бы уже помог – ведь во сне все возможно, но так и не стало понятным, что именно просит этот милый мальчуган.

Наконец путь сквозь сонные грезы привел к финишу – перед Звигуновым открылся весьма просторный зал, чем-то напоминающий тот, в котором он случайно оказался на экскурсии в замке. По крайней мере, трон был очень похож – весь в цветных стекляшках. Каково же было удивление Звигунова, когда он узнал смотрителя музея во все той же униформе. Он как будто ни на грамм не изменился, даже рот был все так же открыт, а самого его колотила старческая дрожь. Хотя что же может быть удивительного во сне? Было бы удивительно, если бы во сне не было ничего удивительного. Вспоминая и напоминая себе, что это сон, Звигунов отпустил себя на все четыре стороны и пустился во все тяжкие.

«Ну что, старик… Проблемы?» – что-то подсказывало Звигунову, что он сам имеет ко всему происходящему какое– то отношение.

Смотритель музея пришел в себя, закрыл рот и перестал трястись.

«Многоуважаемый маг, прибывший в наш мир с великой миссией, позволь мне коротко изложить нашу позицию по вопросу снятия заклятия с альпийского золота, наложенного более полувека назад одним из твоих соотечественников и коллег по магическому цеху. Мы заинтересованы в том, чтобы перемещение золота в мир людей, как только ты снимешь с него заклятие, не было слишком активным, быстрым, энергичным и бурным. Мы понимаем проблемы европейских правительств – кризис. Однако цверги не смогут поддерживать слишком высокий темп выдачи золота. Нас бы вполне устроил режим, при котором каждая страна, хранящая золото у нас, получала бы не более одного процента золота в месяц. Более того, мы хотели бы уделять внимание только одной стране на протяжении каждого такого месяца. Полагаю, что правительства смогут договориться, определить очередность и составить разумный график. Мы были бы не просто признательны тебе за такое решение проблемы, но достойно отблагодарили бы тебя лично. Думаю, что один процент от каждого транша будет тебе и приятен, и полезен».

Все это старик выпалил, словно боялся, что его перебьют.

«Нет! Так дело не пойдет!» – сказал Звигунов, продолжая свой внутренний разговор с самим с собой, в котором шла речь о том, что он ничего не понимает, и выдвигаемые им версии объяснений происходящего не подходили.

«Конечно, ты прав, высокочтимый маг! Разумеется, мы не должны обижать тебя одним процентом, словно подачкой. Два процента… – увидев отсутствующий взгляд Звигунова, ПеЦ на ходу переиграл ставку, – десять процентов с каждой выдачи золота каждой стране. Это очень большая сумма. И это ежемесячно».

Первый Цверг терпеливо ждал ответного хода русского мага, о котором даже во внутренней речи нужно говорить «великий маг» – настолько он был силен, даже в такой изощренной области магии, как переговоры. В голове ПеЦа нудной струной зазвенела тоскливая мысль, что эти переговоры он проиграет, и настолько ясной была эта мысль, что отбила всю охоту торговаться. А русский великий маг, подливая масла в огонь, продолжал молчать, заблокировав даже мимические мышцы и взгляд – ноль информации. Вот он – высший пилотаж магии переговоров. Об этом приеме знают только сведущие, и называется этот прием «молчание – золото!», и в самом прямом смысле этого слова.

На этом приеме следует остановиться особо, иначе люди будут по-прежнему натыкаться на этот незамысловатый, но мощный способ добиться своего – молчать. ПеЦу просто не повезло – Звигунов на своей прежней работе, которую правильнее все же называть службой, сначала просто устав от дел и невыносимой нагрузки, иногда замолкал или вообще не начинал разговор с теми, кого обещали разговорить психологи – эти вечные путаники. Звигунов сидел и молчал, думая о чем только угодно. А собеседники начинали говорить без остановки. Сейчас же Звигунов просто вырубился в попытке понять происходящее, но прием работал сам по себе не менее эффективно.