Карл Смелый - Вальтер Скотт

Наконец Совет союза постановил отправить торжественное посольство, о котором уже было упомянуто. Один или двое из этих уполномоченных присоединились к мирному и благоразумному образу мыслей Арнольда Бидермана в надежде, что столь важная мера откроет глаза герцогу относительно вопиющих несправедливостей его наместника; другие, не имевшие столь миролюбивых планов, решились этим способом открыть себе путь к войне.

Арнольд Бидерман был ревностный ходатай мира, пока сохранение его согласовывалось с народной независимостью и с честью союза, но Артур скоро заметил, что один только Бидерман из всего его семейства питает такие умеренные чувства. Образ мыслей сыновей его был направлен к увлечен пылким красноречием и непреодолимым влиянием Рудольфа, который несколькими подвигами личной храбрости и уважением, относящимся к заслугам его предков, приобрел в Советах своего кантона и вообще между молодежью союза вес гораздо значительнее того, какой обыкновенно имели у этих мудрых республиканцев молодые люди его возраста. Артур, которого с тех пор дружелюбно приглашали на охоту и во все игры, только и слышал между этими молодыми людьми разговоры о предстоящей войне, соблазнявшей их надеждой на добычу и трофеи, которые будут приобретены швейцарцами. Подвиги их предков против немцев были так чудесны, что казались баснословными похождениями героев в романах, и так как настоящее поколение обладало такой же телесной силой и таким же непоколебимым мужеством, то заранее надеялось иметь и такие же блистательные успехи. Говоря о ла-феретском коменданте, они называли его не иначе, как бургундской цепной собакой, или эльзасским псом; и открыто кричали, что если государь не уймет его и если он сам не удалится с границ Швейцарии, то Арчибальда фон Гагенбаха не защитит его крепость от гнева раздраженных его притеснениями жителей Золотурна и Берна.

Об этом расположении к войне всей швейцарской молодежи было сообщено старому Филипсону его сыном. Мудрый купец пребывал некоторое время в нерешительности, не лучше ли ему будет отправиться далее в сопровождении одного только Артура, чем подвергнуть себя опасности быть замешанным в какую-нибудь ссору благодаря своеволию этих буйных молодых горцев, когда они минуют свои границы. Такое обстоятельство весьма повредило бы цели его путешествия; но вспомнив, как Арнольд Бидерман уважаем в его семействе и среди его соотечественников, английский купец заключил, что власть его будет достаточна для обуздания его спутников до тех пор, пока решится великий вопрос мира или войны, и особенно до того времени, пока они исполнят свою миссию, будучи допущены к свиданию с герцогом Бургундским; затем он с ними разлучится и не будет уже подвергаться ответственности за дальнейшие их поступки.

Дней через десять посольство, которому было поручено представить герцогу жалобу на притеснения и хищничество Арчибальда фон Гагенбаха, наконец собралось в Гейерштейн, назначенный сборным пунктом для всех членов депутации, откуда оно и должно было отправиться. Их было трое, кроме Рудольфа и унтервальденского ландмана. Один из них был, как и Бидерман, помещик лесных кантонов, носящий одежду едва ли лучше простой пастушеской, но отличающийся красотой своей длинной серебристой бороды: его звали Николас Бонштетен. Мельхиор Штурмталь, бернский знаменосец, человек средних лет и храбрый воин, с Адамом Циммерманом, золотурнским гражданином, который был гораздо старше его годами, дополняли число посланных.

Каждый из них постарался одеться насколько возможно лучше, но хотя строгий взгляд Арнольда Бидермана и посматривал неодобрительно на две серебряные поясные пряжки и цепь того же металла, украшающие дородную особу золотурнского гражданина, однако казалось, что могущественный и победоносный народ, каким нужно было считать в те времена швейцарцев, никогда еще не имел своими представителями посланников, отличающихся такой патриархальной простотой.

Уполномоченные отправились в путь пешком, имея в руках окованные железом палки, подобно странникам, идущим на богомолье. Два лошака, навьюченные их немногими пожитками, следовали на поводу за двумя молодыми людьми, сыновьями и родственниками членов посольства, которые, воспользовавшись этим случаем, получили позволение посмотреть свет, лежащий за горами.

Сама делегация, как видно из вышесказанного, была малочисленна, но людям, отправленным с такими важными поручениями, нельзя было путешествовать без стражи, которая была необходима, во-первых, для внушения должного уважения к званию уполномоченных, а во-вторых, для их личной безопасности. Даже по одной опасности от волков, которые при наступлении зимы, оставляя свои горные убежища, входили в незагороженные деревни, где путешественникам пришлось бы иметь ночлег, охрана представлялась далеко не лишней, а беглецы из разных войск, составляющие разбойничьи шайки на границах Эльзаса и Германии, делали эту предосторожность необходимой.

Вследствие всего этого человек двадцать отборных молодых людей из разных швейцарских кантонов, в том числе Рюдигер, Эрнест и Сигизмунд, три старших сына Арнольда, составили стражу посольства; они не соблюдали никакого воинского порядка и не шли вместе или поблизости уполномоченных. Напротив того, разделяясь на отряды по пять или шесть человек, они охотились на утесах и в ущельях гор, лежащих на их пути посольства. Так как посольство подвигалось вперед довольно медленно, то проворные молодые люди, сопровождаемые их большими, косматыми собаками, имели достаточно времени для травли волков и медведей, а иногда и для того, чтобы гоняться по скалам за дикими козами; но охотники старательно осматривали всякое место, могущее скрывать засаду, и этим доставляли вверенным им людям более безопасности, чем если бы они шли вслед за ним. Особенный звук описанного уже швейцарского рога был условным сигналом для сбора в случае, если бы встретилась какая-либо опасность. Рудольф Донергугель, будучи гораздо моложе летами всех прочих членов посольства, принял начальство над этим отрядом горных стражей, которым он почти всегда сопутствовал в их охотничьих поисках. Они были хорошо вооружены: имели двоеручные мечи, длинные бердыши и копья, а также крепкие большие луки, короткие тесаки и охотничьи ножи. Тяжелое их оружие, которое мешало бы им охотиться, было сложено с багажом, но так, чтобы его, в случае тревоги, тотчас можно было взять.

Артур, подобно своему бывшему сопернику, естественным образом предпочитал общество и забавы молодых людей важному разговору и медленному шествию отцов горных республиканцев. У него, однако, была приманка, чтобы тащиться с обозом, и если бы только дозволили обстоятельства, то юный англичанин отказался бы от забав, которым молодые швейцарцы так охотно предавались, и Променял бы их на тихий шаг и на важную беседу стариков. Одним словом, Анна Гейерштейнская, сопровождаемая молодой швейцаркой, следовала в конце посольства.

Обе женщины ехали на ослах, которые ленивым своим шагом едва поспевали за вьючными лошаками, и можно безошибочно полагать, что Артур из признательности за услуги, оказанные ему этой прекрасной и привлекательной девушкой, не счел бы большим трудом оказывать ей на дороге в разных случаях помощь и охотно бы насладился ее разговором, чтобы разогнать дорожную скуку. Но он не смел предложить ей своих услуг, которые, по-видимому, не допускались обычаями той страны, так как их не оказывал красавице ни один из ее двоюродных братьев, ни даже Рудольф Донергугель, который до этих пор не пропускал ни одного случая угождать своей прелестной родственнице. К тому же Артур был довольно рассудителен, чтобы убедиться в том, что, уступив своему желанию более сблизиться с Анной Гейерштейнской, он прогневит этим своего отца, а также, вероятно, и ее дядю, гостеприимством которого они пользовались и под охраной которого теперь безопасно путешествовали.

Артур принял поэтому участие в забавах прочих молодых людей, разрешая себе только на привалах оказывать красавице такие знаки учтивости, которые не могли возбудить ни внимания, ни порицания. Доказав искусство свое в охоте, он иногда позволял себе, даже и в то время, как другие гонялись за дичью, приближаться к дороге, где он, по крайней мере, мог видеть развевающееся серое покрывало Анны и укрываемый этим покрывалом ее стройный стан. Такая беспечность, казалось, не осуждалась его товарищами, так как они приписывали ее тому, что охота не представляла никакой опасности; но когда приходилось травить волка, медведя или какого-нибудь другого хищного зверя, то никто, даже и сам Рудольф Донергугель, не поспевал так скоро со своим оружием, как Артур Филипсон.

Между тем старый Филипсон думал о других, более серьезных предметах. Он был человек, основательно знающий свет, в котором он играл роль совершенно иную, чем то лицо, за которое он теперь себя выдавал. Старинные воспоминания пробудились в нем при виде забав, которыми он занимался в своей юности. Лай собак, раздающийся в пустынных горах и в темных лесах, которые они теперь проходили; вид молодых охотников, преследующих зверей по утесам и пропастям, которые казались недоступными для ноги человеческой; звуки рогов, передаваемые эхом с одной горы на другую, — все это подстрекало его принять участие хоть в опасной, но благородной забаве, которая после войны в большей части Европы считалась важнейшим занятием в жизни. Но чувство это было мимолетное, и он переключил свое внимание на наблюдение нравов и образа мыслей тех людей, с которыми путешествовал.