5-ый пункт, или Коктейль «Россия» - Юрий Безелянский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Французские парикмахерские расплодились в Москве в начале XX века особенно бурно. «Барон Шарль», «Кузен» на Петровке, «Теодор», «Шамбрун», «Галис» на Кузнецком мосту, «Сильвер», «Невель», «Леон Эмбо» на Тверской, «Гюго и Жозеф» на Мясницкой, «Мишель» на Чистых Прудах…
А за сто лет до этого, в 1807 году, вышла нашумевшая брошюра Федора Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце», в которой автор сетовал и возмущался: «Господи помилуй! Только и видишь, что молодежь, одетую, обутую по-французски; и словом, делом и помышлением французскую! Отечество их на Кузнецком мосту, а Царство небесное — Париж».
А где теперь, спустя 200 лет, для молодых русских Царствие небесное — в Нью-Йорке? Американский дух гуляет ныне на Кузнецком…
Но оставим это «ныне» и обратим попристальнее внимание на фигуру Федора Ростопчина, который был назначен Александром I генерал-губернатором Москвы и был, по выражению Льва Толстого, «московским властелином», и властелином довольно суровым. Петр Вяземский давал ему такую характеристику: «Монархист в полном значении слова, враг народных собраний и народной власти, вообще враг так называемых либеральных идей». Но вместе с тем Ростопчин дружил с просветителем Иваном Новиковым. Как так? А просто: «В графе Ростопчине было несколько Ростопчиных. Подобная разнородность довольно присуща русской натуре» (Петр Вяземский).
Родословная Ростопчиных восходит к Борису Ростопче, знаменитому выходцу из Крымской орды, которого считали даже одним из потомков Чингисхана. В начале XVI века он приехал в Москву, принял крещение и стал служить князю Василию III. Сам Федор Васильевич Ростопчин имел репутацию отчаянного русофила, о чем можно судить по его литературным опусам. В книге «Плуг и соха» он восстал, к примеру, против калужского помещика Полторацкого, который пропагандировал английскую систему земледелия и обработку земли плугом.
Ростопчин везде и всюду заявлял: «Я люблю все русское, и если бы не был, то желал бы быть русским, ибо ничего лучше и славнее не знаю». И в это же время управляющими имениями Ростопчина были итальянец Тончи и швед Брокар, конный завод возглавлял англичанин Андерсон, домашними докторами неизменно были иностранцы, обеды в ростопчинском московском доме готовил повар-бельгиец, а воспитание детей Федор Васильевич без раздумий доверил французу-эмигранту. Вот таким был Ростопчин пламенным русофилом.
Иностранное умонастроение и стремление, особенно ко всему французскому, отрицать невозможно. Многие находились в состоянии помещицы Раневской из «Вишневого сада»: «вечно она будет в вишневом саду, вечно — в Париже, вечно — в любви».
А лакей Яша, так тот просто умоляет Раневскую взять его с собой в Париж: «Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!»
Нет, Чехов это не придумал!..
Преклонение перед всем заграничным высмеял еще Фонвизин. Это очень старая русская болезнь: восхищались немецкой техникой, уверяли, что «немец луну сделал», а одновременно повторяли: «русский немцу задал перцу».
На Руси было всякое влияние: немецкое, французское… Был даже период, когда пошла «байронизация» русского мыслящего общества. И даже Евгений Онегин у Пушкина читал Адама Смита.
Но бывали и другие времена, когда русские боялись Запада, его проникновения и влияния, опасались за свою славянскую невинность.
«Неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы он нас не испортил?» — этот вопрос задавал Иван Сергеевич Тургенев в 1886 году, и его можно смело повторять и сто с лишним лет спустя. Этот вопрос и сегодня свеж, как роза в саду.
Вот эта двойственность (тяга и одновременно боязнь, приятие и неприятие Запада) вообще характернейшая черта русского народа.
Для Достоевского Европа была кладбищем с дорогими покойниками. Герцен видел грядущую гибель Европы, но не хотел в нее верить. А Ключевский считал, что «западная культура… это не свет, от которого можно укрыться, — это воздух, которым мы дышим, сами того не замечая…»
Лесков основную коллизию нашей российской жизни видел в вопиющем несоответствии между неограниченными возможностями развития страны, обладающей огромными природными богатствами, и ее нищетой и отсталостью по сравнению с передовыми странами Западной Европы.
Александр Скабичевский, оглядывая русское общество 80-х годов XIX века, изрек: «Сердце сжимается, как подумаешь, какая непроглядная средневековая мгла все еще продолжает царить среди нас, несмотря на все наши погони за Западом… Мы до сих пор еще стоим в своем умственном развитии на степени средневековой умственной исключительности, нетерпимости и светобоязненной близорукости» («Вопросы литературы», 1986, № 3).
Ох, уж эта Россия…
«Россия есть игра природы, но не ума», — говорит капитал Лебядкин в «Бесах».
И в заключение этой главы мнение нашего современника, журналиста и дипломата Александра Бовина:
«С Европой у России всегда были трудности. Европа нас не понимала, мы — Европу. Европа боялась русских солдат, Россия не жаловала европейские идеи. И хотя на географических картах Европа всегда была до Урала, на политических картах она заканчивалась где-то на линии Варшава — Прага»
(«Известия, 1999, 14 октября).Ветры Октября
К разговору о Западе и Востоке мы еще вернемся. Ключевая тема. А сейчас вновь обратимся к не менее важной теме — к роли творческого потенциала иностранцев в русской духовной истории.
Он рыться не имел охотыВ хронологической пыли,
— процитируем мы классика. И, действительно, оставим несколько столетий русской истории позади (тем более что попытка разобраться кое в чем уже была) и махнем сразу в двадцатый век.
Поворотным пунктом российской истории стал Октябрь 1917 года. Октябрьские ветры оказались губительными и до основания разрушили Россию царскую. На ее обломках возникла Россия советская.
Какие были надежды в феврале 17-го! Какие иллюзии! Какие были весенние упования!.. «Мы верим: Вселенную сдвинем!» — писал Петр Орешин. Но за февралем пришел октябрь, и вместо свободы Россия получила диктатуру. Жестокую и кровавую.
Все произошло очень быстро. Профессор истории Эдинбургского университета г-н Кернэн высказался так: «Прошлый режим России разрушился, как мумия, выставленная на свежий воздух».
Один белый генерал в отчаянии произнес: «Россия до революции представляла собою горшок с грязью. Революция разбила горшок, осталась одна грязь».
Большевики вызвали к жизни самые темные инстинкты людей, позволили им беспрепятственно творить зло. Ленин и его соратники воплотили в кровавую явь тезис Сергея Нечаева: «Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему…» На историческую арену вышли предугаданные великим Достоевским бесы…
Описывать революцию — не моя задача. Я могу лишь привести отрывок из старого-престарого сочинения Гая Саллюстия Криспы «Заговор Каталины». В нем говорится следующее:
«…в любом государстве неимущие завидуют добрым гражданам и превозносят дурных, ненавидят прежнее, мечтают о новом, из недовольства своим положением стремятся переменить все, пропитание находят без забот — в бунте, в мятеже, ибо нищета — легкое достояние, ей нечего терять…»
Россия в канун революции была и богатой, и нищей.
Кто «делал» революции? Члены организованных партий, рабочие, солдаты, матросы и беднейшие слои крестьян — это известно из учебников. Все правильно. Ну, а какой вклад в победу революции внесли представители нерусских национальностей или русские люди, но с примесью какой-то чужеземной крови?
Художник Илья Глазунов как-то в сердцах сказал: «Революцию делали русские дураки, и евреи, и латыши, и китайцы…» (МК, 1998, 23 авг.).
Одна из последних картин Глазунова «Разгром Храма в Пасхальную ночь» и версия художника по поводу погромщиков: подонки больших городов Европы и Америки делали русскую революцию. Возглавлял этот «сброд» комиссар, чем-то напоминающий Дзержинского, Свердлова и Троцкого.
И все же самый главный — это В. И. Ленин, в оценке которого русский народ никак не может достичь согласия: одни почитают его Мессией и Богом, Чудотворцем и Отцом, другие — главным разрушителем России, безжалостным терминатором и людоедом.
Да, надо признать ум Владимира Ильича. Но, увы, этот ум был направлен не на возрождение России, а в основном на ее разрушение. Злой гений России.
Ну, а кто он был по национальности? В анкетах Ленин писал: русский, великоросс. Однако в его жилах клокотал беспокойный коктейль из шведско-калмыцко-еврейско-немецко-русской крови.
