Ричард Длинные Руки — император - Гай Орловский

— Ваше величество, — сказал он, — все готово. Можно выдвигаться.

— Пусть сперва выйдут, — отрезал я. — Никаких лишних движений! Выйдут, утопают всем отрядом к городам или селам. Или жаждете добычей стать сами?

Его передернуло, едва не поплевал через плечо.

— Ваше величество, не пугайте. Вся надежда мира только на нас.

Альбрехт сказал в сторонке:

— Только сам мир об этом не знает.

— Узнает, — сказал Норберт зло, но тут же скривился, — только не поверит. Ваше величество, я уже велел спешиться своим людям.

— Торопитесь, — сказал я осуждающе. — Но ладно, кунтаторствуйте в сторону выхода из леса.

— Ваше величество?

— Медленно, — пояснил я, — и осторожно начинайте выдвигаться. Но ждите в лесу, наружу ни шагу.

Норберт повернулся к одному из младших командиров.

— Слышал?.. Бери второй отряд.

Тот вскрикнул обрадованно:

— Слушаюсь!.. Все исполню в точности!

И умчался с таким видом, словно я отдал немыслимо сложный приказ, а вот он все запомнил, никто бы не сумел, а он еще и выполнит тютелька в тютельку.

Я вздохнул несколько раз, снимая раздражение, что-то мельчаю, как раз время, раздвинул плечи.

— Постарайтесь, — сказал я с гордо-уверенной улыбкой, — а уж Господь постарается!.. Сэр Альбрехт, проследите за выполнением…

— А вы куда? — спросил он быстро.

— Посмотрю на закат, — ответил я. — Всегда был неравнодушен к духовной красоте. Какой великий артист погибает!

Норберт спросил недоверчиво:

— Разве Господь Бог уже погиб?

Альбрехт тут же вставил:

— А кто на его месте?

Я поморщился.

— Это ваш король великий артист! Могу ценить красоту и как бы даже ценю. В каком-то аспекте. Даже в такое трудное время.

Лорд Робер сказал с пониманием:

— Если погибнуть, то при таком закате! Как будто тебя накроют всем небом, как пропитанным кровью знаменем.

— А я бы лучше под рассвет, — сказал барон Келляве. — Жизнерадостнее. А вы, сэр Тамплиер?

Тот прорычал:

— А я бы лучше других урыл! Одних на закате, других на рассвете. Хотя мне вообще-то все одно. Я не артист.

Арбогастр, давно чуя мое нетерпение, сорвался с места. Я заранее пригнулся, внизу под конским брюхом пронеслось серо-зеленое покрывало болота.

Через пару минут навстречу ринулись деревья с хищно растопыренными ветвями. Я распластался на конской спине, укрывшись роскошной гривой.

Стук копыт стал сухим и шелестящим, мчимся по толстому слою прошлогодней хвои. Впереди мелькнула массивная черная тень, между деревьями проскакивает виртуозно, но если заденет какое, даже самые могучие лесные гиганты вздрагивают от корней до вершины, на землю падают сухие ветки и сыплются листья.

Арбогастр начал замедлять бег, а Бобик далеко впереди подбежал к переднему краю деревьев и замер. Я насторожился, но опасности пока не чую, медленно пустил Зайчика вперед.

Деревья нехотя пошли в стороны. Между ними проступило темное небо с редкими звездами, у самого горизонта слабо багровеет догорающая полоска заката. Уже не багровая, а сизая, вот-вот сольется с фиолетовостыо в той части неба.

Бобик оглянулся с вопросом в глазах.

— Молодец, — сказал я тихонько, — все понимаешь, морда моя замечательная.

Он вроде бы даже улыбнулся, тихонько выдвинулся между деревьями. Ноздри уже часто расширяются и схлопываются, я попытался представить себе, как он видит мир в запахах. Я тоже умею, но у него наверняка в десятки раз ярче, четче, образнее и устойчивее.

— Теперь тихо, — велел я. — Иди рядом. Ни шага в сторону!

Он чуть покосился недовольно, мне почудилась в преданном взгляде детская обида. Зачем уточнять, и так понял, не арбогастр какой-нибудь.

Милях в двух от леса высится огромная черная масса. В ночи Маркус не просто темный, а угольно-черный, словно принес с собой ужас дальнего космоса.

Мороз прокатился по шкуре, эта вещь из звездного пространства слишком чужда этому миру.

Далеко в лесу прозвучал приближающийся треск веток, конский топот, смачная ругань, раздраженные голоса и всхрапыванье испуганных коней, они ночной лес обожают еще меньше нас.

Бобик оглянулся, в его горящих оранжевым огнем глазах проступила явная насмешка. Ему трудно понять, мелькнуло у меня, почему людям ночью не так нравится носиться в лесу, как днем.

Впереди Норберт с группой разведчиков на сухих жилистых конях, следом заблистали тусклые искры на стальных панцирях рыцарей и тяжелых конников.

Во главе рыцарской элиты Альбрехт, с ним несколько знатных рыцарей, что отличились при охране холма со скардером. Раздражение на их лицах сменилось облегчением еще до того, как увидели своенравного короля. Бобик сбегал навстречу Норберту напомнить насчет барсуков, хорошо бы их погонять сейчас, таких сонных и ленивых в норах.

Я слышал, как Норберт обернулся и крикнул Альбрехту:

— Его собачка здесь, так что и он где-то вблизи.

Через несколько минут его конь выбрел на опушку, Норберт рассмотрел, издали помахал рукой:

— Ваше величество?

— Не приближайтесь, — предупредил я. — Если меня и увидят, то вряд ли догонят.

Он сказал обеспокоенно:

— Но все же и сами не приближайтесь к этой штуке. Слишком уж.

— Я осторожный, — заверил я. — Местами уже трусливый, почти демократ и наполовину общечеловек…

Он дернулся, ничего еще не увидев, но, глядя на мое изменившееся лицо, остановился.

От темной громады Маркуса отделились черные точки, я торопливо вгляделся до ломоты в висках, приближая качающуюся картинку.

Звездных пришельцев не больше дюжины… да, всего восемь, но перемещаются с места на место с такой скоростью, словно их два десятка.

Норберт все же не послушался, подъехал ближе.

— Все такие же? — спросил он тихо.

Я огрызнулся:

— Думаете, вижу настолько хорошо? Но это не чудовища, а люди, что значит — чудовища еще те. Нет во вселенной большего чудовища, чем человек. Мы всех чудовищ перечудовищим.

— Значит, — проронил он бесстрастно, — нам придется еще труднее.

— Спасибо, — сказал я саркастически. — Я уж думал, мы их одной левой. Либо вообще тапком. Вы сказали, чтоб никто не смел?

— И повторил несколько раз, — ответил он. — За своих отвечаю. Это либо разбойники в прошлом, либо послушные крестьянские дети. С мест не сойдут без приказа.

Я буркнул с завистью:

— Хорошо бы так с рыцарями.

Он приглушил голос:

— Ваше величество, вам в самом деле стоит подняться на последнюю ступеньку.

— В смысле? — спросил я отстраненно.