Как перед Богом - Иосиф Кобзон

Увидев это, я сказал: "Какой ужас! Да ведь за каждую строчку этого письма меня можно сажать и расстреливать". А генерал в ответ: "К сожалению, я не могу сказать, где еще находятся эти письма". Я говорю: "А у Вас-то оно… как появилось? Не с неба же оно упало?" "Нет, — говорит он, — это есть во всех кабинетах силовых и правоохранительных структур". Тогда я спросил: "И что… никто не может меня защитить от этого? Или, наоборот, посадить меня?" Он говорит: "Ну что Вы? Вы нормально свободно можете работать…"

Тогда министром внутренних дел России был Дунаев, и я пришел к нему обсуждать это письмо: "Это ужас какой-то, Андрей Федорович! Займитесь, пожалуйста, этим". А он мне: "Понимаете, Иосиф Давыдович, к сожалению, не только мы должны заниматься этим". Я ему: "Ну, пусть, кто должен, и займутся. Нельзя же так жить — под колпаком все время! Или посадите меня или защитите!" (Я тогда уже был председателем Общественного Совета Главного Управления внутренних дел и президентом фонда "Щит и лира", помогающего семьям сотрудников, погибших и пострадавших при исполнении своих обязанностей.) На что он мне сказал лукаво: "Иосиф Давыдович, Вам легко сказать: "Посадите Кобзона!" Был бы у нас еще один Кобзон, мы бы посадили…" Вот и все. Мне ничего не оставалось, как сказать: "Спасибо за хамство!"

…А однажды, — дело было в достаточно неофициальной компании, — мы встретились с Куликовым Анатолием Сергеевичем, который был в то время министром внутренних дел. Компания была такая непринужденная. И вдруг Анатолий Сергеевич мне рассказывает: "Знаете, Иосиф Давыдович, я вот недавно из Парижа, где встречался с директором Интерпола. Он показывал нам здание Интерпола. После чего пригласил в мозг Интерпола. Фантастическое место, туда нужно проходить через несколько пропускных систем. Это такая шарообразная комната, представляющая собой мозг Интерпола. "Здесь, — объявил вдруг директор, — вы можете через 15, максимум через 30, секунд получить информацию на любого человека в мире". И я, не знаю уж почему, Иосиф Давыдович, — рассказывал мне Куликов, — назвал Вашу фамилию". Я спрашиваю: "Ну и что?" "Мы ждали где-то секунд 20, - продолжал Куликов, — и вот на табло высвечивается ваша фамилия, а вокруг нее — чистое поле… И тогда директор Интерпола Кендал говорит: "У нас ничего нет на этого человека!" Я так обрадовался", — завершил свой рассказ Куликов. И тут я спросил: "А почему Вы мою фамилию назвали? Ну, назвали бы свою…"

"Я даже не знаю почему, — смутился Куликов, — ну, наверное, потому, что разговоров вокруг Вас много ходит, и я подумал: раз у нас ничего нет, может, у них что-то есть…"

Это ответ министра внутренних дел России.

И так каждый раз, когда разговор обо мне заходит на эту тему. И каждый раз, когда я смотрю на говорящего со мной об этом, я вижу в его глазах немой вопрос: "Ну, дыма ведь без огня не бывает? Раз говорят и пишут про него, значит что-то за ним есть…"

Вот я и сам хочу знать — что?

Вот эти, к сожалению, обывательские суждения и отравляют жизнь часто совершенно невинным людям.

А вокруг по-прежнему шепчут: "Ну не пишут же про Лещенко, пишут про Кобзона…" И все начинается сначала. Не дай Бог, кому-то попасть в мое положение.

Да! Я встречался, — царство ему небесное, — с Отари Квантришвили, я много лет дружен с Тахтахуновым… И не скрываю этого. Если они в чем-то повинны, почему их не судит суд? Если Квантришвили обвинялся в каких-то мафиозных делах, почему Вы его не судили? Если Тахтахунов, гражданин России, замешан в каком-то коррупционном скандале с судейством на Олимпийских играх, почему его должны судить в Америке, а не в России? Я никогда не скрывал своих взаимоотношений с теми людьми, с которыми общался. Как-то мой сын задал мне вопрос, который, как я думаю, вертится на языке у многих: "Папа! Что это у тебя за странное такое окружение: министры, генералы, народные артисты и лица, подозреваемые в преступлениях?" Я ему ответил: "Андрюша, я дружу не с должностями, а с людьми. И для меня не важно, кто они — водители, афганцы, министры и т. д. Если кто-то мне симпатичен и мне интересно с ним общаться, я с ним общаюсь!" Но, наверное, исходя из принципа "скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты", это кого-то все-таки наводит на мысль о моих связях с русской мафией. А если у меня друзья и те, и другие? Тогда что?

Я знаю практически всех, так сказать, популярных лиц, подозреваемых в криминалитете, но в отличие от моих коллег по певческому цеху, которые тоже их всех знают, которые тоже все с ними фотографировались… в отличие от них я никогда не скрывал, что знаком с этими лицами. Тем не менее, из этого многие делают вывод: "А-а-а… раз он с ними знаком, значит, они вместе что-то делают". И все- таки я никогда в жизни с профсоюзами, не относящимися ко мне, ничего не делаю и не делю.

ОТКРОВЕНИЕ ОТ ИОСИФА КОБЗОНА

…Если Ленин слушал "Аппасионату", а Сталин по нескольку раз приезжал на одни и те же произведения в Большой театр, то, скажем, следующие вожди по своему интеллекту… спасибо, что слушали хотя бы таких, как я…

Часть II

ПЕСНЯ ДЛЯ СТАЛИНА

…Когда мне еще не было 11 лет, в 48-м году я выступал в концерте перед Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Я как победитель Всеукраинской олимпиады художественной самодеятельности школьников был награжден недельной путевкой в Москву и участием в концерте Всесоюзной олимпиады школьников.

Перед выступлением нам сказали, что на нашем концерте будет Сталин. Это было в Кремлевском театре. Тогда в Кремле еще был театр. Сталин сидел в ложе среди членов правительства. Рядом с ним сидели Молотов, Ворошилов, Булганин. Берии и Маленкова не было. Я видел Сталина только со сцены, когда пел. Ложа находилась метрах в десяти от меня. С правой стороны от сцены. Когда нам сказали, что будет Сталин, мы боялись выступать. Не потому, что боялись Сталина, а боялись, что, как увидим его, так язык, ноги и руки перестанут слушаться, и мы выступать не сможем. Тогда не было принято записывать фонограммы, как это делается сейчас по принципу, как бы чего не вышло, чтобы, не дай Бог, что-то непредвиденное не произошло при президенте, на случай, если кто- то слова забудет или, что еще хуже, лишнее скажет… Тогда, слава Богу, было другое время. Все должно было быть настоящим. И поэтому мы, чтобы не ударить лицом в грязь, все тщательным образом репетировали. Прогон концерта шел по нескольку раз, но мы все равно жутко волновались… Я пел песню "Летят перелетные птицы". Я пел, и Сталин слушал меня. Я не мог долго смотреть на него, хотя очень хотелось. Дело в том, что перед выходом на сцену меня предупредили, чтобы я долго ни на кого не смотрел, чтобы естественно смотрел на все части зала. И хотя очень хотелось рассмотреть Сталина, я сделал, как мне говорили. Очень мало я видел его, но, помню, успел разглядеть, что был он в сером кителе. Я спел и поклонился, как видел, кланяются в кино любимому царю. И поклонился уважаемой публике. Я спел и имел большой успех. Спел и на ватных детских ногах ушел за кулисы. Спел самому Сталину. Так начиналась моя карьера. Я был еще маленький и толком не понимал еще, что такое "вождь всех народов"… Его называли Иосиф. И меня мама моя назвала Иосифом Я думаю, остальным выступавшим, кто был постарше, было намного сложнее. К сожалению, в подробностях я не помню, как реагировал на мое выступление Сталин. Поскольку не помню, не хочу рассказывать, что кричал он "браво", поддерживая нескончаемые аплодисменты, или улыбался мне… Сейчас я бы мог сказать, что угодно, но не хочу соврать. Просто такого не помню. Помню, что иногда смотрел на него. Еще помню, как за год до этого, приезжая в Москву, тоже на смотр художественной самодеятельности, я 1 Мая на Красной площади участвовал со всеми в демонстрации перед Мавзолеем. Помню, как все мы влюбленно и восхищенно смотрели на руководителей партии и правительства, которые организовывали и вдохновляли мировую победу над фашизмом, и особенно во все глаза глядели мы на нашего героического, но простого вождя. Все это я хорошо помню. Навсегда остался в памяти салатовый занавес в Кремлевском театре.