Стихотворения - Адам Мицкевич

[1828]

ФАРИС[5]

Касыда, сочиненная в честь эмира Тадж-уль-Фехра, посвященная Ивану Козлову

Как, брег покинув, радуется челн,Что вновь скользит над голубой пучинойИ, море веслами обняв, средь пенных волнЛетит, ныряя шеей лебединой,Так бедуин метнуть с утеса радКоня в простор степей открытый,Где, погрузясь в поток песка, шипят,Как сталь горячая в воде, его копыта.Мой конь в сухих зыбях уже плывет,Сыпучие валы дельфиньей грудью бьет.Все быстрей, быстрей сметаетЗыбкие гряды песка;Выше, выше их взметаетНад землей, под облака;Как туча он, мой черный конь ретивый.Звезда на лбу его денницею горит;Как перья страуса, летит по ветру грива,Сверкают молнии из-под копыт[6].Мчись, летун мой белоногий!Лес и горы, прочь с дороги!Пальма тень свою и плодМне протягивает тщетно:Оставляет мой полетЭту ласку безответной,И пальма в глубь оазисов бежит,Шурша усмешкой над моей гордыней.А вот, на страже у границ пустыни,Чернеют скалы. Цокоту копытОтветив отзвуком, они сурово в спинуГлядят и смерть пророчат бедуину:«Ты куда летишь? Назад!Смертоносны солнца стрелы.Там шатры не охранятЖизнь безумца сенью белой.Там шатер – лишь небосвод,Там и пальма не растет.Только скалы там ночуют,Только звезды там кочуют».Я лечу во весь опор,Их угрозам не внимая;К ним свой обращаю взорИ едва их различаю:Длинной тают чередойИ скрываются за мглой.Поверил коршун им, что я его добыча.За мной пустился он, взмахнув крылом,И трижды – надо мной паря и кличаМне черным голову обвил венком.«Чую, – каркнул, – запах трупа[7].Эй, безумный всадник, глупоСредь песков искать пути,Трав коню здесь не найти.Горькая вас ждет расплата,Вам отсюда нет возврата.Ветер бродит тут, свой следНеустанно заметая;Где пасутся гадов стаи,Для коней лугов там нет.Только трупы тут ночуют,Только коршуны кочуют».В глаза мои когтей направив острия,Он каркал. Трижды мы взглянули око в око.Кто ж испугался? Коршун, а не я.Он крыльями взмахнул и улетел высоко.Лук натянувши, взор я бросил в глубь небес:Враг пятнышком висел в синеющем просторе,Весь с воробья… с пчелу… с комарика, и вскореВ лазури растворился и исчез.Мчись, летун мой белоногий!Скалы, коршуны – с дороги!Тут, от закатных отделясь лучей,Вдруг облак полетел за мной на крыльях белых:Прослыть в небесных захотел пределахТаким гонцом, каким был я в песках степей.Спустившись, он повис над головой моеюИ свистнул мне, в лучах закатных пламенея:«Стой! Умерь ты прыть свою!Зной сожжет тебя тлетворный;Не прольется благотворныйДождь на голову твою.Там ручей не отзоветсяСеребром своих речей;Там голодный суховейПьет росу, чуть та прольется».Я все вперед лечу, не слушая угроз.Усталый облак стал на небесах метаться,Все ниже головой склоняться…Потом улегся на утес.Я оглянулся – он не превозмог бессилья,На небо целое его опередил я,Он видел издали, что в сердце он таил:Побагровев от злобы волчьей,От зависти налившись желчью,Он почернел, как труп, и в горы пал без сил.Мчись, летун мой белоногий!Степи, тучи – прочь с дороги!Огляделся я кругом:На земле и небосклонеУж никто не смел в погонюЗа моим лететь конем.Тут объятой сном природеНе слыхать людских шаг. ов;Тут стихии без оковСпят, как звери на свободе,Что укрыться не спешат,Человечий встретив взгляд.Глядь! Я не первый тут! Какие-то отрядыТам за песчаной прячутся оградой.Кочуют ли они иль вышли на разбой?Какой пугающей сверкают белизной!Взываю к ним, – в ответ молчанье. Трупы это!Здесь караван погиб, засыпанный песком.И дерзкий ураган отрыл его потом.Верблюды, всадники – с того пришельцы света.Между голых челюстей,Сквозь широкие глазницы,Мне конец пророча дней,Медленно песок струится:«Бедуин, вернись назад!Ураганы там царят».Я не ведаю тревоги.Мчись, летун мой белоногий!Ураганы – прочь с дороги!Тут африканский смерч, пустыни властелин[8],Блуждая по сухим волнам ее стремнин,Заметил издали меня. Он, изумившись,Остановил свой бег и крикнул, закружившись:«Что там за вихрь? Не юный ли мой брат?Как смеет он, ничтожный червь на взгляд,Топтать мои наследные владенья?»И – пирамидою – ко мне в одно мгновенье.Увидев смертного с душой, где не жил страх,Ногою топнул он с досады,Потряс окружных гор громадыИ, словно гриф, сдавил меня в своих когтях.Жег меня огнем дыханья,Из песка до неба зданьяВозводил биеньем крылИ на землю их валил.Не сдаваясь, бьюсь я смело,Чудище в объятьях жму,Ярыми зубами телоТороплюсь разгрызть ему.Столбом хотел уйти на небо смерч сыпучий,Но нет! Дождем песка рассыпавшись, упал,И, словно городской широкий вал,У самых ног моих лег труп его могучий.Вздохнул свободно я и поднял к звездам взор.Очами золотыми все светилаПослали мне привет в земной простор,Мне одному: кругом безлюдие царило.!.Как сладостно дышать всей грудью, полной силой!Казалось мне, во всей полуденной странеДля легких воздуха не хватит мне.Как сладостно глядеть вокруг! С безмерной силойЯ напрягаю восхищенный взор,И убегает он все дале, дале,Чтобы вобрать в себя земные далиИ улететь за кругозор.Как сладко обнимать красу природы милой!Я руки с нежностью вперед простер,И мнится мне: от края и до краяВесь мир к своей груди я прижимаю.В безбрежную лазурь несется мысль моя,Все выше, в горние незримые края,И вслед за ней душа летит и в небе тонет,Так, жало утопив, пчела с ним дух хоронит.

[1828, Петербург]

К***

На Альпах, в Сплюгене 1829

Нет, не расстаться нам! Ты следуешь за мною,И по земным путям, и над морской волноюСледы твои блестит на глетчерах высоко,Твой голос влился в шум альпийского потока,И дыбом волосы встают: а вдруг однаждыУвижу въявь тебя? Боюсь тебя и жажду!Неблагодарная! На поднебесных кручах.Схожу я в пропасти, и исчезаю в тучах,И замедляю шаг, льдом вечным затрудненный,Туман смахнув с ресниц, ищу во мгле бездоннойЗвезду полярную, Литву, твой домик малый.Неблагодарная! Ты и сейчас, пожалуй,Царица бала там и в танце хороводишьВеселою толпой. А может быть, заводишьИнтрижку новую, вот так, для развлеченья,Иль говоришь, смеясь, про наши отношенья?Своими подданными можешь ты гордиться:Загривок рабски гнут, кадят тебе: «Царица!»Роскошно задремав, проснешься в ликованье.И даже не томят тебя воспоминанья?Была б ли счастливей ты, милая, со мною,Вручив свою судьбу влюбленному изгою?Ах, за руку б я вел тебя по скалам голымИ песни пел тебе, чтоб не был путь тяжелым.Я устремлялся бы в бушующие водыИ камни подстилал тебе для перехода.Чтоб ты, идя по ним, не промочила ножки.Целуя, согревал бы я твои ладошки.Мы в горной хижине искали бы покоя.В ней под одним плащом сидели бы с тобою,Чтоб там, где теплится пастушеское пламя,Ты на моем плече дремала бы ночами!

[24 сентября 1829]

МОЕМУ ЧИЧЕРОНЕ

Мой чичероне! Здесь вот, на колонне,Неясное, незнаемое имяОставил путник в знак, что был он в Риме…Где путник тот? Скажи, мой чичероне!Быть может, вскоре скроется он в пенеВорчливых волн, иль немо, бессловесноПоглотят жизнь его и злоключеньяПески пустынь, и сгинет он безвестно.Что думал он, – хочу я догадаться,Когда, блуждая по чужой отчизне.Слов не нашел, сумел лишь расписаться,Лишь этот след оставил в книге жизни.Писал ли это он, как на гробнице,В раздумье, медленно рукой дрожащей;Иль обронил небрежно уходящий,Как одинокую слезу с ресницы?Мой чичероне, с детским ты обличьем,Но древней мудростью сияют очи,Меня по Риму, полному величьем,Как ангел, водишь ты с утра до ночи.Ты взором в сердце камня проникаешь.Один намек – и делается зримымТебе былое… Ах, быть может, знаешьТы даже то, что будет с пилигримом!

[Рим, 30 апреля 1830 г.]

К ПОЛЬКЕ-МАТЕРИ

Стихи, написанные в 1830 г.

О полька-мать! Коль в детском взгляде сынаНадеждами тебе заблещет генийИ ты прочтешь в нем гордость гражданинаОтвагу старых польских поколений;Коль отрок – сын твой, игры покидая,Бежит он к старцу, что поет былины,И целый день готов сидеть, внимая,Все слушать, весь недетской полн кручины,Словам былин о том, как жили деды,О полька-мать! Сыновнею забавойНе тешься, – стань пред образом скорбящей,Взгляни на меч в ее груди кровавой;Такой же меч тебе готовит враг грозящий.И если б целый мир расцвел в покое,Все примирилось – люди, веры, мненья,Твой сын живет, чтоб пасть в бесславном бое,Всю горечь мук принять – без воскресенья.Пусть с думами своими убегаетВо мрак пещер; улегшись на рогоже,Сырой, холодный воздух там вдыхаетИ с ненавистным гадом делит ложе;Пусть учится таить и гнев и радость,Мысль сделает бездонною пучинойИ речи даст предательскую сладость,А поступи – смиренный ход змеиный.Христос – ребенком в НазаретеНосил уж крест, залог страданья.О полька-мать! Пускай свое призваньеТвой сын эаране знает.Заране руки скуй ему цепями,Заране к тачке приучай рудничней,Чтоб не бледнел пред пыткою темничной,Пред петлей, топором и палачами.Он не пойдет, как рыцарь в стары годы,Бить варваров е-ввим мечом заветнымИль, как солдат под знаменем трехцветным,Полить евфею кровью сев свободы.Нет, зов ему пришлет шпион презренный,Кривоприсяжный суд задаст сраженье,Свершится бой в трущобе потаенной,Могучий враг произнесет решенье.И памятник ему один могильныйСтолб виселицы с петлей роковою,А славой – женский плач бессильныйДа грустный шепот земляков порою.

[11–14 июля 1830 г.]