Очерк и публицистика - Валентин Распутин

А как они могут быть развиты, если маме самой не стыдно?

Маленькая городская зарисовка: водитель автобуса, то ли с Кавказа, то ли из Средней Азии, видимо, недавно работает на маршруте и перепутал дорогу. Мужчины, человек десять, молчат, ожидая, когда шофер сам вырулит на нужную улицу. Проходит несколько минут. Симпатичная молоденькая мама не выдерживает и, обложив шофера громоздким матом, командует мужу: «Иди покажи этому козлу дорогу!» Полуторагодовалый сынишка взирает на эту сцену из прогулочной коляски и впитывает впечатления.

А вот обрывки разговоров мамочек на детской площадке:

— Я вчера так устала! Пришла домой и вырубилась!..

— Тебе хорошо, у тебя характер такой — ты и в школе не парилась. А я даже в институте из-за оценки на экзамене всех готова была порвать!

— Чего ревешь?! Это двухлетнему малышу. Ты же мужик!

— Мой вчера нажрался — лыка не вязал…

— Да ладно! С кем не бывает! (Далее идут воспоминания молодости: как хорошо когда-то сами «погудели», кто сколько выпил и где валялся; все это рассказывается без малейшего стеснения, а, наоборот, с большим удовольствием.)

И что характерно, с виду это совсем не оторвы, а вроде бы нормальные молодые женщины, что называется «из хорошей семьи», учились в «нормальных» школах (так сейчас говорят про лицеи или гимназии), получили или получают высшее образование. То есть, это не люди низкого пошиба, не полууголовные элементы, для которых всегда были характерны развязность и бесстыдная бравада своими безобразиями, а тот самый средний класс, который, по идее, служит оплотом стабильности общества. А значит, и оплотом культуры, ведь если общество утрачивает культуру, оно автоматически начинает деградировать, распадаться.

Если заглянуть на интернет-форумы, то вообще волосы встанут дыбом. В каких выражениях и подробностях делятся сейчас женщины опытом рождения ребенка и оценивают роддома… Цитировать не буду, желающие могут ознакомиться со «срамными глаголами» сами. И что самое показательное, собеседниц они не шокируют! Девушки не видят в такой манере выражаться ничего постыдного. А если кто-то и видит, то предпочитает помалкивать. Наверное, чтобы не нарваться на хамство или не прослыть ханжой.

Некоторые актрисы, которых СМИ (да они сами) называют православными, снимаются голыми. На вопрос, как относится к этому их ребенок, отвечают: «Нормально. Это работа». Еще больше женщин мечтает о карьере модели для дочек. Во всяком случае, соответствующие агентства не испытывают нехватки кадров. Одна такая мать упорно искала хорошего психолога, причем обязательно православного, поскольку (она это особо подчеркивала) дочь с детства в церкви, и не нужно, чтобы какой-нибудь светский специалист задурил ей голову. Что же волновало маму? Может быть, то, что дочь, которую она с десяти лет отдала в модельный бизнес, рекламирует бикини и даже фотографируется обнаженной, но с крыльями за спиной, изображая ангела? — Отнюдь. Мама расстраивалась, что дочка выросла… закомплексованной, не уверена в себе, и от этого находится в состоянии хронической депрессии.

Другая мама, интеллигентный человек, кандидат наук, зачем-то согласилась принять участие в телепередаче, где родственники (вместе с ней в студию пришли ее уже весьма пожилая мать и взрослая дочь) склочничают и предъявляют друг к другу претензии за свою неудавшуюся жизнь. А потом выясняется, что все их беды проистекают от неумения модно одеться и создать привлекательный имидж.

— Зачем она туда пошла? — недоумевала моя подруга. — Зачем позорилась? Я же эту семью сто лет знаю. Нормальные люди, ничего похожего на то, что говорилось в передаче, про них не слышала. Что они там плели?! Как теперь людям будут в глаза смотреть?

А так и будут — спокойно и даже с гордостью. Их же никто не заставлял участвовать. Я даже допускаю, что на самом деле это был постановочный эпизод. Кто-то из знакомых, работающих на телевидении, предложил сняться в передаче, озвучить заранее заготовленный текст и получить в награду комплект модной одежды, которая якобы должна разрешить все жизненные и семейные трудности. И люди подумали: «А что такого? Ну, поучаствуем. Мы же не взаправду будем друг с другом ругаться».

А то, что в такой телесклоке в принципе участвовать стыдно, независимо от того, всамделишной там обливают друг друга грязью или нафантазированной сценаристом, уже ускользает от понимания. На фоне откровенного повседневного разврата это в порядке вещей.

Между тем дети очень рано и без подробных объяснений понимают слово «грех». Меня всегда это поражало, ведь и слово не из сегодняшней жизни, и смысл его не такой уж простой. Сколько взрослых грешит «бесстыдно, беспробудно», а пойди докажи, что грешат. Сколько ни бейся — ничего не докажешь, если у человека «своя правда». Но детская душа, еще не замутненная страстями и пороками, проявляет куда большую мудрость и легко понимает то, что потом, во взрослом возрасте, может отказываться воспринимать.

Когда моя дочь была маленькой, слово «грех» в обиходной речи почти не употреблялось. Конечно, его все знали, но оно было непопулярно, попахивало «религиозным мракобесием», а значит, неблагонадежностью, которую тогда тоже называли иначе: про благонадежного человека принято было говорить, что он политически грамотен и морально устойчив.

Я не помню, из-за чего разгорелся сыр-бор, что именно натворили мои дети. Вряд ли нечто из ряда вон выходящее, они вообще-то были не хулиганистые. Но тем не менее провинность была, и — это я запомнила хорошо — мне никак не удавалось донести до них, что так себя вести нельзя. Восьмилетний сын доказывал свою правоту и кивал на товарищей: дескать, их за то же самое не ругают. Я приводила аргументы, но они казались ему неубедительными, он все больше входил в раж, спор грозил затянуться до ночи. Трехлетняя дочка с силу возраста в наших дебатах полноценно участвовать не могла, но внимательно наблюдала за их ходом и, судя по выражению лица, поддерживала брата. Я почувствовала себя в тупике. Можно было, конечно, наказать ребят и тем самым положить предел дискуссии. Но воздействовать силовыми методами, не добившись понимания, мне не хотелось, поскольку я не сомневалась, что в этом случае все повторится вновь. И тут я неожиданно для себя самой воскликнула:

— Ну, что тут долго доказывать?! Нельзя так себя вести! Понимаешь? Нельзя! Это грех.

И он так же неожиданно понял. И не только он, но и малышка. Причем даже быстрее брата. Я это сразу увидела по глазам. Секунду назад они смотрели исподлобья, не по-детски напряженно и набыченно, как бы отгораживаясь от меня и от моих слов. А упоминание о грехе, будто копьем, пробило незримую стену, и я сразу увидела, что детям стало стыдно. Не страшно, что мама сейчас разгневается, а именно стыдно. И мне не пришлось даже маленькой дочке объяснять значение незнакомого слова. Потому что в глубине души они изначально понимали мою правоту, но своеволие мешало это признать, им хотелось настоять на своем. А непривычно звучащее, но такое важное для души слово мгновенно расставило все по местам.

Пару лет назад школьная подруга вспомнила эту историю и сказала, что ее тогда поразила моя фраза: «Понятие греха облегчает воспитание». Она показалась ей странной и спорной. (Мы тогда вообще любили спорить «до хрипоты», это считалось признаком интеллигентного человека.) Но прошло время, и на примере собственных детей она убедилась, что да, действительно легче. Хотя в храм до сих пор не пришла…

Так что в деле нравственного воспитания положение у православных мам куда более выигрышное, чем у невоцерковленных женщин. На первый взгляд, может показаться наоборот, ведь верующие люди часто идут вразрез с веяниями времени и треплют себе нервы из-за того, на что невоцерковленный человек в наши дни даже внимания не обратит. Но тишь да гладь, когда все в семье довольны, вовсе необязательно свидетельствует о том, что семейный корабль движется в верном направлении. Если им не управлять, то легко налететь на риф или сесть на мель. Да и затишье нередко бывает перед бурей.

Зато у православных матерей есть четкие и незыблемые опоры в этом «вечно меняющемся», как бесовское наваждение, мире. Христос всегда один и тот же. Часто бывает достаточно лишь подумать: а как бы Он велел нам поступить в той или иной ситуации — и там, где только что был туман, сразу появится ясность.

Разумеется, я не призываю мам напустить на себя суровость и постоянно тыкать ребенка носом, что грех, а что нет. Такие «лобовые атаки» не могут быть частыми, иначе острота восприятия притупится, может произойти девальвация важнейших понятий и слов. Воспитание личности — процесс очень индивидуальный, ведь каждая личность неповторима. Тут неуместны шаблоны, хотя, на первый взгляд, это так облегчает жизнь. С кем-то надо построже, с кем-то помягче. Кому-то достаточно заметить, что мама расстроилась, и уже станет стыдно, совесть заговорит. Но таких от природы чутких, совестливых детей с твердым нравственным стержнем, которых и воспитывать-то особо не надо, потому что они сами все понимают с полувзгляда, единицы. Поэтому без того, что на языке информационной войны презрительно названо «морализаторством» и «давлением», не обойтись. В условиях, когда дети так дезориентированы, как сейчас, им часто приходится объяснять даже очень, казалось бы, простые и очевидные с точки зрения нравственности вещи. Ведь традиционные ценности упорно стараются опошлить, а цинизм, наоборот, сделать привлекательным. Например, по радио со смешком повторяют новоиспеченный афоризм «У меня совесть чиста: я ей не пользуюсь», а в интернете появляются немыслимые еще недавно рассказики про страшного монстра под названием совесть, который всех грызет и пилит, и скрежещет. И бывает она только у угрюмых и мрачных людей, а у самого автора, по его собственному признанию, совести нет.