Башня одиночества - Валерио Манфреди

— А если я отвечу, что так оно и есть?

— В этом для меня нет ничего удивительного. Но в таком случае, что ужасного может быть в этой маленькой тайне? В Италии нет места, которое не хранило бы подобный секрет: тайные ходы, проклятые сокровища, пропавшие города, призраки, оборотни, золотые козочки, появляющиеся в грозовые ночи, ведьмы и бенанданти,[13] души Чистилища, плачущие или кровоточащие статуи… Тайна — это правило, а не исключение, друг мой, именно этого вы, ученые, и не понимаете.

— Возможно. Но в таком случае наше рациональное мышление дано нам только для понимания, что оно бесполезно и нет иного пути, кроме слепой веры. Вам это кажется хорошим применением?

Монах, не ответив на провокационный вопрос, несколько мгновений молчал, словно пытаясь установить иного рода контакт со своим собеседником. Потом посмотрел ему в лицо твердым и странно суровым взглядом:

— Что вы на самом деле там видели?

Филипп какое-то время колебался, потом сказал:

— Леденящее душу послание. Есть на этой земле место, где Зло присутствует с той же мистической силой, с какой Добро, должно быть, присутствует в дарохранительнице вашей церкви.

— И что вы намереваетесь делать?

— Я должен найти своего отца.

— А потом?

— А потом я найду это место.

— И уничтожите его? — спросил монах с неожиданной тревогой.

— Не раньше, чем пойму. Вы когда-нибудь думали о том, что Зло — это, может быть, темное лицо Бога? — С этими словами он развернулся и торопливо зашагал к выходу.

Монах смотрел, как он уходит прочь по коридору, и слезы текли по его морщинистым щекам.

— Да поможет тебе Бог, — шептал он. — Да поможет тебе Бог, сын мой.

Когда шаги Филиппа стихли в полумраке внутреннего двора, приор отправился в крипту, взял фонарь и спустился в подземелье. Он уверенно дошел до того места, где на стене галереи был изображен глаз. Там он опустился на камни тротуара, те самые, что Филипп положил на место, прежде чем выбраться на поверхность. После чего прислонился лысой головой к стене и предался молитве.

— Спустя столько лет ты передал свое послание. Твоя миссия наконец исполнена. Теперь покойся с миром, друг. Спи.

Он дотронулся рукой до стены, почти ласково, потом поднял фонарь, и его тень растворилась, как и звук шаркающих шагов в полной тишине.

Филипп добрался до своего жилища и вошел в кабинет, охраняемый эль-Кассемом: тот сидел на полу, скрестив ноги, прислонившись спиной к стене и положив на колени свою кривую саблю.

— Мы уезжаем, эль-Кассем. Чем скорее, тем лучше.

— Наконец-то. Я больше не могу жить в этой коробке. Мне нужно скакать верхом по пустыне.

— Похоже, я нашел то, что искал мой отец в этом городе. А теперь должен найти его, чтобы рассказать обо всем.

— Человек по имени Енос видел твоего отца тогда же, когда и я в последний раз. Он знает, какой дорогой нам следует двигаться, и ждет тебя.

— Где?

— В Алеппо.

— Это один из самых древних городов на земле, — заметил Филипп. — Хороший отправной пункт.

Он думал, что трудности, которые ему удалось преодолеть, глубочайшим образом изменили его, и теперь он способен разгадывать загадки, оставленные его отцом, словно наездник, одним махом преодолевающий препятствия на своем пути. Он чувствовал, что расстояние, отделявшее его от отца, с каждым днем уменьшается. Лишь одна тень маячила впереди — Сельзник.

Эль-Кассем тоже его боялся.

Они уехали три дня спустя на корабле, отправлявшемся в Латакию через Пирей и Лимассол. Лино, прощаясь с Филиппом, вытирал глаза платком; он дал им сундучок с провизией и другими вещами, которые могли пригодиться.

— Боюсь, что больше вас не увижу, — сказал он. — Я стар, а вас ожидает долгое путешествие.

— Не говори так, Лино, — ответил Филипп. — Люди, которые любят друг друга, всегда встречаются, рано или поздно.

— Если будет на то воля Божья, — заметил Лино.

— Иншалла, — произнес эль-Кассем.

Старый слуга-неаполитанец и могучий воин-араб безотчетно сказали одно и то же.

Отряд Иностранного легиона двигался колонной по ущелью, рассекающему горную цепь Аман между Баб-эль-Авой и женским монастырем — древними развалинами у подножия горы. Генерал Ласаль, новый командующий гарнизоном Алеппо, был все время начеку и разослал отряды разведчиков, поскольку эта местность еще недавно была подвержена набегам разбойников — друзов с горы Аман и бедуинов из долины.

День близился к концу, и командующий велел эскадрону сделать привал на развалинах монастыря. Этот огромный архитектурный ансамбль использовался в эпоху Аббасидов как караван-сарай для путешественников, прибывавших из Анатолии и двигавшихся на восток, а теперь находился в полнейшем запустении, но его толстые стены и массивные укрепления служили отличной защитой во время ночлега. С высокой башни, стоявшей над входом, шумно поднялась стая воронов, командир Ласаль удовлетворенно наблюдал за их полетом. То был знак, что только они — единственные люди в окрестностях — могли их спугнуть.

Солдаты спешились, расседлали лошадей и пустили их пастись среди пучков желтоватой травы, там и сям торчавшей в развалинах. На широком монастырском дворе лежала груда сучьев тамариска и можжевельника, и они разожгли костер, чтобы приготовить ужин.

Командующий отправил часовых на стены, после чего позволил и себе немного отдохнуть в ожидании еды. Он знал историю этого памятника и решил как следует рассмотреть его. Монумент восходил к византийской эпохе, но стены построили на остатках зданий, стоявших тут раньше, в гораздо более древние времена, а посему то тут, то там в качестве фрагментов кладки можно было увидеть капители эллинистического и римского периода, колонны, пьедесталы статуй и даже алтари с посвятительными надписями.

Он подумал, что кто-то когда-то приносил жертвы божеству на этих камнях, а надписи, стертые ветром и песком, нанесли однажды для того, чтобы слова, высеченные в них, поднимались в небо вместе с фимиамом. Он спрашивал себя, а не придет ли день, когда и христианский, и мусульманский боги тоже будут забыты, подобно Юпитеру Долихену и Гермесу Трисмегисту.

Смерть поразила его прежде, чем он сумел сформулировать ответ на свой вопрос: пуля попала в затылок, и он упал, захрипев в агонии, в шквале новых выстрелов. Стрелявшие прятались под землей.

Из крипт и галерей, переходивших в подземелья широкого двора, сотнями выскакивали разбойники, заставая людей врасплох, в момент перед раздачей ужина. Часовых, стоявших спиной, поразили первыми, потом настала очередь других солдат, по большей части сгрудившихся вокруг костра. Слабые попытки сопротивления тех, кто успел взять оружие, были вскоре подавлены, и сражение кончилось.

Разбойники рассеялись по лагерю, завладев лошадьми, оружием и амуницией, раздевая трупы.

Тем временем из-под земли вышел высокий мужчина с бледным лицом. Его сапоги из коричневой кожи были начищены до блеска, на ремне висела кобура с автоматическим пистолетом. Он прошел развалинами к умирающему генералу Ласалю. Тот из последних сил повернул к нему голову и узнал этот ледяной взгляд, увидел желтоватое пятно на рубашке на правом боку.

— Сельзник! У тебя все еще кровоточит бок… Я… я умираю, но помни, такие отметины Господа означают проклятие… — только и смог он сказать, прежде чем испустил дух.

Сельзник смотрел на него не моргая, потом сделал знак одному из своих людей, тот снял с трупа форму и отдал ее своему командиру. Размер был подходящий, и Сельзник отошел, чтобы переодеться. Он снял куртку и рубашку и бросил взгляд на повязку, скрывавшую рану на правом боку, неизлечимую рану. Когда он снова появился, подчиненные приветствовали его выстрелами в воздух, и Сельзник спустился во двор, чтобы есть на лошадь. Приказав одному из разбойников надеть форму легионера, он подошел к предводителю бедуинов.

— Теперь можете уходить, а мы продолжим свой путь. Я дам тебе знать, когда ты мне понадобишься.

Он смотрел, как они галопом удаляются в узкое ущелье, потом достал из маленькой серебряной коробочки, лежавшей у него в кармане, щепотку опия и начал жевать, наслаждаясь горьким вкусом и пронзительным, острым запахом.

Он подождал, пока наркотик подействует, немного успокоив боль в ране, и поднялся в седло. Они двинулись на юг и, достигнув долины, повернули налево, на восток. С первыми лучами зари на горизонте показался форт Айн-Валид. Они замедлили ход и к воротам подъехали шагом.

— Стой, кто идет! — закричал часовой. — Вы кто такие?

— Я генерал Ласаль! — ответил Сельзник. — Скорее, мы попали в засаду. Только вдвоем и выжили.

Часовой вгляделся: человек с трудом держался в седле и сжимал рукой правый бок. Он крикнул начальнику стражи, чтобы тот открыл ворота и вышел навстречу. Раненый всадник соскользнул с седла.