Лишенные веры - Джон Уильямс

Мы не стали задерживаться. Поели, и Шон вызвал нам с Джеки миникэб. В одиннадцать я был дома, и через пять минут уже спал, почувствовав кошмарное возвращение пережитого, не успела моя голова коснуться подушки.

Дурные сны, естественно. Дурные сны.

17. ДЖЕФФ ИГРАЕТ В ПУЛ

На следующий день была пятница. Шон сказал, что я могу не ходить на работу. В любом случае, это оказался мой выходной. И я направил все свои силы на то, чтобы делать как можно меньше. Встал около полудня, дошел до магазина на углу, купил пакет апельсинового сока и парочку самосас. Вернулся в кровать. Смотрел детские развлекательные программы и мыльные оперы. Повидал Мака, который сообщил, что суд назначен на понедельник, и выглядел искренне озабоченным. Оставил его наедине с этим. Спал. Очередные дурные сны.

В субботу я отправился в магазин. Не в Ковент-Гарден – Шон решил закрыть его на несколько недель, пока не решит, что делать – а в Кэмден, где бок о бок со мной работали сотни людей и не меньше полумиллиона проклятых туристов все время толклись в магазине. По крайней мере, по субботам.

Это был тот неуловимый момент, когда Кэмден-Таун уже пребывал на гребне изменений, но еще не превратился в полностью оперившуюся интернациональную молодежную зону. В рабочие дни он походил на любую городскую улицу: несколько дешевых супермаркетов, овощные и фруктовые лавочки, пекарни, книжные, «Жареный цыпленок из Кентукки» и кинотеатр, магазин бытовых приборов, ремонт телевизоров и тому подобное. По выходным же там бывали рынки: старый рынок возле танцзала «Дингуоллс», рядом с каналом; новый рынок по соседству с «Электрическим балом»; и пара блошиных рынков к северу, в сторону «Кормовой рубки». По субботам и воскресеньям местные отходили в тень, их сменяли студенты и субкультурные личности сомнительного происхождения.

Первую половину дня я провел в рок-отделе, и все было о'кей, даже несмотря на то, что первым моим клиентом оказался мужик с защитным шлемом, один из самых неприятных местных чудаков. Этот джентльмен средних лет всегда появлялся с незажженной самокруткой, прилипшей к углу рта, и в защитном шлеме на голове. Он прямиком направлялся к уцененным записям и при покупке руководствовался одним простым критерием: покупал только те, на обложках которых красовались скудно одетые женщины. Что было очень печально и вызывало желание поинтересоваться, обращал ли он когда-нибудь внимание на огромный ассортимент на верхних полках газетных киосков. Зато он являл собой исключение, подтверждающее классическое правило. Правило состоит в том, что, невзирая на широко распространенное среди администраторов звукозаписывающих компаний мнение, секс-обложки определенно отпугивают покупателей. Среднестатистическому покупателю, желающему полуголых девочек – каким бы тупым он ни был, – обычно хватает мозгов купить выпуск «Сан», а не запись. Что делает людей в защитных шлемах основной клиентурой звукозаписывающих компаний, а такие, как он, редко в своей жизни платят за альбом больше одного фунта.

Потом пришли двое скинхедов. Издалека они вызывали некоторые опасения, в жестких белых «олимпийках» и харрингтонских куртках[103] с подкладкой из шотландки.

Здоровые парни. Но когда они подошли поближе, я расслабился. В глаза бросалась их опрятность – отличительный знак немецких скинхедов. Реально опасные британские индивиды редко производят впечатление, будто полдня провели, оттирая грязь за ушами. Немцы же, щепетильные до мелочей, когда дело касается правильного обмундирования, не выносят вони или отвратительных чернильных наколок. Хотя, несомненно, на своей территории немецкие скинхеды не менее ужасны, чем британские, но в Кэмден-Тауне они ведут себя как можно вежливей. Мне даже стало чуточку жаль, что не нашлось альбомов «Cockney Rejects»[104], чтобы порадовать их.

Во время обеда я обошел вокруг рынка и приобрел всего за пятерку старый добрый бурберровский макинтош. Потом с чашкой чили устроился возле канала. И тут-то на меня и свалился Росс.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я. – Ощутил неодолимую потребность приобрести парочку контрабандных «Joy Division»[105]?

– О, так они здесь есть? – подтрунивая, осведомился Росс.

– Черт знает. Просто шутка.

– Ясно. Нет, я здесь живу. То есть там, – он ткнул пальцем куда-то в канал.

– Плавучий дом?

– Точно, точно.

– Здорово! – заметил я. – Совсем как Ричард Брэнсон[106].

– Ага, – кивнул Росс. – Верно.

Тут я понял, что не могу больше выносить этого.

– Слушай, – сказал я, – Росс, что ты имеешь в виду под «ага, верно»? Я ведь только что обвинил тебя в том, что тебе нравится стиль жизни как у Ричарда Брэнсона! Самое меньшее, что ты должен сделать – это попытаться швырнуть меня в канал. Что с тобой, парень?

– О, – произнес Росс. – О, – и тут он как будто наконец включился, точно понял, где находится и с кем беседует. – Джефф, мне нужно с тобой поговорить. Хочешь, пойдем сейчас ко мне? Это насчет Этериджа.

– Нет, – ответил я. – Мне надо работать. Может, позже, в районе семи?

– Не выйдет, я сегодня в студии. Черт. Может, в среду? Давай я позвоню тебе в среду. Где ты будешь?

Я дал ему номер магазина в Кэмдене, а потом на нас обрушилась толпа гомонящих японских девочек. Ну, не на нас, на Росса. На этом я его и покинул.

Полдень пролетел незаметно. Я работал в соул-отделе и занимался тем, что прокручивал кучи альбомов для одетых с иголочки молодых людей. Когда первый раз меня попросили: «Прокрути это, приятель», – я не понял, о чем идет речь. Просто поставил альбом.

Теперь я знал лучше. Идея состояла в том, чтобы прокручивать каждую дорожку не более двадцати секунд, а то и меньше: если покупателю темп казался слишком быстрым или слишком медленным, энергичный кивок головы отправлял меня дальше. Тут и там мы натыкались на золотые жилы. Одетый с иголочки молодой человек оборачивался к своим товарищам и говорил что-то вроде: «Проверь-ка вот это».

В центре внимания по-прежнему оставался джаз-фанк – каждый день несколько ребят приходили в поисках священных реликтов музыки. «У вас есть тот альбом Роя Эйерса, «Lifeline»? А «Ора» и Джефф Лорбер[107]?» Кроме того, в моду снова вошел Филли и все, что продюсировал Декстер Вансел[108], с изменчивым средним тембром.

Один парень хотел Дональда Бёрда[109] «Black Byrd». Я вспомнил, как слушал ее у Невилла, и внезапно к горлу подступили слезы. Но потом меня отпустило, и к шести все было в полном порядке. Из колонок вопил Принц со своей «Lady Cab Driver», Шон ушел за «ред-страйпом», а Оз, постоянный магазинный житель, болтался в офисе. Будто наступил субботний вечер.

А так как он действительно наступил, мы все отправились в паб, двенадцать человек, вместе с Питом и Терри из Шефердс-Баш и Кевом из Ноттинг-Хилла. Пошли в новое заведение, «Дербишир» на Кентиш-Таун-Роуд, рядом со студиями теле – и радиовещания. «Дербишир» оказался темной дырой с паршивым, если не считать «гиннеса», пивом и самыми антисанитарными, не говоря уже о трудностях с попаданием внутрь, сортирами во всем Лондоне, но там был стол для пула, а сын хозяина фанател по рок-н-ролльщикам и позволял нам ставить собственные записи. К тому же, сюда не заходили туристы, что сделало упомянутую дыру крайне популярной среди местных рабочих и разношерстных музыкантов.

Я купил «спид» у какого-то беззубого бывшего моряка, содержащего книжный киоск. Не поверил своим глазам, увидев, что он мне дал: настоящий дексис[110], может, высшего качества, но доступный лишь в тех случаях, когда ты готов грабануть аптеку. Очевидно, кто-то так и поступил, может быть, мрачный подросток, сидящий рядом с продавцом и потягивающий пинту снейкбайта[111]. Что ж, спасибо ему за это большое!

Я сыграл пару раундов в пул, пока меня не побила тамошняя акула, ирландец-бухгалтер, ведущий учет для всех Местных музыкантов, кому было что учитывать. Когда я вернулся за наш столик, он уже занимал почти полбара, так как подошли новые друзья и лучшие половины. Надвигалась грандиозная ночка. Большая часть старой гвардии – Оз и Кев с женами, возможно, Пит – собирались в «Клуб 100», посмотреть на какого-то легендарного пианиста из Нью-Орлеана или что-то вроде этого. Я сидел в баре, раздумывая, отправиться ли с ними или в компании Шона и Дебби познакомиться с новой «Кэмденской таверной», и тут появились Джеки и Мак.

Джеки была в цветастом платье эпохи пятидесятых и кожаной куртке, а Мак – в возмутительном мешковатом костюме сороковых годов, из искусственного шелка цвета полуночного неба, с тремя дырками на спине, подозрительно похожими на пулевые отверстия.

– Да, – сказал Мак, – купил у владельца похоронного бюро. Осталось после резни в Ночь Святого Валентина.

– Господи! – вздохнул я. – И куда вы оба собрались?