Деревушка - Уильям Фолкнер

- Вы меня обошли, - сказал Рэтлиф. - Сколько?

Приказчик повернул голову и сплюнул в ящик с песком, стоявший под холодной печкой.

- Пятьдесят центов, - сказал он.

- Я сам уплатил за подряд двадцать пять. А получу семьдесят пять. Так что лучше разорвать договор в клочки, на перевозку не надо будет тратиться.

- Ладно, - сказал Сноупс. - Сколько дадите?

- Я дам вам за них вот это, - сказал Рэтлиф.

Он достал первый вексель из кармана пальто. И увидел - на секунду, на мгновение какая-то новая, полнейшая неподвижность сковала пустое лицо и приземистую, дряблую фигуру за конторкой. На это мгновение даже челюсть перестала жевать, но сразу же задвигалась снова. Сноупс взял бумагу и взглянул на нее. Потом положил ее на конторку, повернул голову и сплюнул в ящик с песком.

- Вы думаете, этот вексель стоит пятидесяти коз, - сказал он.

Это не был вопрос, это было утверждение.

- Да, - сказал Рэтлиф. - Потому что, кроме него, я должен еще передать вам кое-что на словах. Хотите выслушать?

Сноупс смотрел на него и жевал. Если б не это, он был бы совершенно неподвижен; казалось, он даже не дышал. Помолчав, он сказал:

- Нет. - И не спеша встал. - Ладно, - сказал он. Он вынул бумажник, достал оттуда сложенную бумагу и протянул ее Рэтлифу. Это была подписанная Квиком купчая на пятьдесят коз. - Спички есть? Я не курю. - Рэтлиф дал ему спичку и смотрел, как он поджег вексель, дождался, пока вся бумага вспыхнула, бросил ее в ящик с песком и, когда она сгорела, носком ботинка растер золу. Потом Сноупс поднял глаза; Рэтлиф не пошевельнулся. И тут, снова всего на миг, Рэтлифу показалось, будто челюсть перестала жевать. Ну? - сказал Сноупс. - Что еще? - Рэтлиф вытащил второй вексель, из другого кармана. Теперь он уже ясно видел, что челюсть перестала жевать. Она не двигалась целую минуту, пока широкое, бесстрастное лицо висело, как воздушный шар, над грязной бумагой с обтрепанными краями - вот он перевернул ее раз, другой. Потом опять поглядел на Рэтлифа, и в лице его не было ни малейшего признака жизни, хотя бы намека на дыхание, словно все тело каким-то образом приспособилось обходиться своими внутренними запасами воздуха. - Хотите и по этому взыскать? - сказал Сноупс. Он отдал вексель Рэтлифу - Ладно, обождите здесь. - И он вышел из лавки через заднюю дверь.

"Что такое?" - подумал Рэтлиф. Он пошел следом. Приземистая, медлительная фигура, теперь ярко освещенная солнцем, шла к загородке постоялого двора. Там были ворота, Рэтлиф смотрел, как Сноупс входит в ворота и идет через двор к конюшне. И тут что-то темное захлестнуло его удушье, слабость, тошнота. "Надо было меня предупредить!- крикнул он про себя. - Хоть бы кто предупредил меня!" И сразу же, вспоминая: "Да ведь меня предупреждали: Букрайт предупреждал. Он сказал: "Тоже из ихних". А я после болезни стал туго соображать и не мог..." Он уже снова стоял перед конторкой. Ему показалось, что он слышит шорох волочащейся чурки, хотя он знал, что так скоро этого быть не может, но тут же и в самом деле услышал

шорох, и тут же вошел Сноупс, повернулся, посторонился от двери, чурка стукнула о порог, неуклюжее существо в трещащем по швам комбинезоне, с болтающейся головой заслонило дверь и вошло, а чурка гремела, скребла по полу, пока не застряла под прилавком. Трехлетний ребенок, нагнувшись, без труда вытащил бы ее, но слабоумный только стоял, без толку дергая за веревку и уже начиная хныкать, скулить, разом и обиженно, и тревожно, и испуганно, и удивленно, и тогда Сноупс ногой выбил чурку из-под прилавка. Они подошли к конторке, где стоял Рэтлиф. Болтающаяся голова, глаза, что когда-то, едва открывшись, увидели, словно страшный лик Горгоны, ту изначальную несправедливость, на которую не может смотреть человек, и в них исчезла, навеки потухла всякая мысль, слюнявый рот в дымке мягких золотистых волос. Скажи, как тебя зовут,- приказал Сноупс. Жалкое существо глядело на Рэтлифа, беспрестанно тряся головой, пуская слюни. - Скажи, - терпеливо повторил Сноупс. - Как тебя зовут.

- Айк Х'моуп, - хрипло сказал идиот.

- Ну-ка повтори.

- Айк Х'моуп.

И он засмеялся, хотя через мгновение это был уже не смех, и Рэтлиф понял, что этот звук никогда и не был смехом - этот гогот, это всхлипывание, и уже не в силах человеческих остановить этот звук, он летит опрометью и тащит за собой дыхание, будто летящий стрелой казачий конь тащит за собой какое-то едва живое существо, а глаза над округленным ртом были недвижны и незрячи.

- Т-сс! - сказал ему Сноупс. - Тихо! - Он схватил идиота за плечо и тряс его до тех пор, пока звук, булькая и клокоча, не начал стихать. Тогда Сноупс стал подталкивать его к двери, и идиот покорно пошел, глядя через плечо назад, на чурку с двумя порожними жестянками из-под табака, которая волочилась на конце грязной веревки и чуть было снова не застряла под прилавком, но Сноупс подтолкнул ее ногой, прежде чем она успела заклиниться. Неуклюжий, голова болтается, рот разинут, уши острые, как у фавна, комбинезон, натянутый на толстенные бабьи ляжки, едва не лопается - он снова заслонил дверь и скрылся. Сноупс затворил дверь и вернулся к конторке. Он еще раз сплюнул в ящик с песком. - Это Айзек Сноупс. Я его опекун. Хотите посмотреть бумаги?

Рэтлиф не отвечал. Он глядел на вексель, который положил на конторку, когда вернулся сюда, с тем же едва уловимым, насмешливым, спокойным выражением, с каким четыре дня назад в ресторане глядел на свою чашку кофе. Он взял вексель, так и не взглянув на Сноупса.

- Стало быть, если я сам отдам ему его десять долларов, вы все равно отберете их как опекун. А если я взыщу эти десять долларов с вас, вы сможете снова продать вексель. В третий раз. Так, так. - Он вынул из кармана еще одну спичку и вместе с векселем протянул ее Сноупсу. - Говорят, вы тут как-то раз сказали, что никогда не жгли денег. Вот вам случай поглядеть, каково это.

Он смотрел, как горит второй вексель и медленно падает, догорая, в ящик с грязным песком, как обуглившаяся бумага свертывается и, наконец, рассыпается под носком ботинка.

Он сошел с крыльца на истоптанную пыль дороги, не пробыв в лавке и десяти минут. "Еще слава богу, что люди умеют быстро забывать то, что у них не хватает мужества исправить", - сказал он себе, идя вперед. Пустая дорога, как в мираже, мерцала в густо насыщенной пыльцою светотени весны. "Да, сказал он себе, - наверно, я был болен серьезнее, чем предполагал. Оттого и дал маху, да еще как. Ну, ничего, вот сейчас поем, и, может, мне полегчает".

Но когда он в одиночестве сел за стол и миссис Литтлджон поставила перед ним тарелку, он не мог есть. Ему казалось, что он голоден, но с каждым куском, тяжелым и безвкусным, как земля, аппетит пропадал. В конце концов он отодвинул тарелку и тут же на столе отсчитал пять долларов - свою прибыль: тридцать семь пятьдесят он получит за коз, долой двенадцать пятьдесят стоимость подряда, и двадцать за первый вексель. Огрызком карандаша он прикинул: проценты за три года по векселю на десять долларов да сами эти десять долларов (они были бы его комиссионными и, стало быть, в реальный убыток не входили), и прибавил к тем пяти долларам недостающие деньги истрепанные бумажки, стертое серебро, медяки, все, что у него было. Миссис Литтлджон была на кухне, она сама готовила для своих постояльцев, мыла посуду и убирала комнаты, в которых они спали. Рэтлиф положил деньги на стол возле раковины.

- Этот, как его... Айк... Айзек. Я слышал, вы его кормите... Стало быть, деньги ему ни к чему. Но, может быть...

- Хорошо, - сказала она. Она вытерла руки передником, взяла деньги, старательно завернула серебро в бумажки и теперь стояла, держа деньги в руке. Она даже не сосчитала их.

- Да, - сказал он. - Надо приниматься за дело. Кто его знает, когда я снова попаду в лапы голодному и ретивому молодцу, у которого нет другого средства заработать, кроме как резать по живому мясу.

Он пошел к двери, потом остановился, взглянув на нее искоса, через плечо, с тем же едва заметным лукавством на лице, но теперь уже с улыбкой насмешливой, язвительной.

- Я бы хотел передать несколько слов Биллу Уорнеру... Впрочем, это не так уж важно.

- Я передам, - сказала миссис Литтлджон. - Ежели это не слишком длинно, я не забуду.

- Да неважно... Разве только при случае. Тогда скажите ему: Рэтлиф, мол, говорит, что ничего еще не известно. Он поймет.

- Постараюсь не забыть, - сказала миссис Литтлджон.

Он вышел и сел в фургончик. Теперь пальто ему было уже не нужно, а в следующий раз и брать его с собой не придется. Дорога побежала под звонкими копытами маленьких кряжистых лошадок. "Я просто не сумел докопаться до самой сути, - подумал он. - Слишком рано отступил, Я докопался до того, что один Сноупс подожжет конюшню другого Сноупса, и оба об этом знают, - и не ошибся. Но на этом я и остановился. Я не сумел докопаться до того, что первый Сноупс вдруг возьмет да затопчет огонь, да еще со второго Сноупса деньги за это вытянет, причем и это они тоже знают оба".