Небеса - Анна Матвеева

Дворец культуры николаевских железнодорожников ничем не отличался от своих клонов, выстроенных в нашей стране: в любом русском городе найдутся родные братья николаевскому ДК — чтобы колонны, и каскады рюшевых штор, и ковровые дорожки, всегда красные с зеленой окантовкой, зафиксированы на ступенях скобками. Библиотека, кинозал, кружок танцев и клуб собаководов железнодорожники с детьми повышали свою культуру под цепким взглядом гипсового Ленина: безрукий, как Венера Милосская, он смутно белел в конце коридора.

Ленина все еще не убрали с насиженного места, но вместо алого стяга за ним красовалась кадка с буржуазной юккой. Скульптура почти не состарилась от времени и была не изгажена подросшими железнодорожниками; так, легкие царапины и трещины на крыльях носа. А вот кружков и кинозалов след простыл спаянный монолит ДК разобрали по кирпичикам в считанные дни: на каждой двери висела своя табличка, залы — что большой, что малый, — сдавали в аренду всем, кто ни попросит: от организаторов гастролей группы «Преисподняя» до приснопамятных вишнуитов.

Я купила два пирожных и съела их в один присест, не разбирая вкуса: на куске картона белел прилипший крем. Наконец в зале раздался увеличенный микрофоном голос.

Мне еще надо было найти блокнот в сумке, по самую застежку набитой всякой нужной дребеденью.

Только в последнем ряду остались пустые кресла. Освещение выключено, сцена окутана зеленоватыми лучами — будто в ожидании первого акта. Декоративное панно все еще не убрано с задника, и лысый человек, обернутый в оранжевую материю, прекрасно перекликался с другим лысым человеком: того писали, будто для монеты. Гигантский профиль с чувашским прищуром и гордо задранной бородкой, и, будто на фоне огромной луны, худая фигурка перед микрофоном — местный гуру.

Микрофон отрегулировали плохо, и голос нырял в тишину, после чего возвращался в зал на самых высоких частотах: "замечательные… свершения… в жизни каждого из нас… важно верить… мантры… давайте начнем…"

Зал радостно откликнулся многоголосой "Харе Вишну": звенели бубенцы, два лысых черепа сверкали на сцене. В двух шагах от меня запросто могла сидеть тетя Люба. Мантра была бесконечной, составленной по принципу "белого бычка", но гуру вдруг простер в зал руку и слегка наклонил голову. Этот жест моментально усмирил кричащие ряды, тишина опустилась, как занавес. Гуру придвинул к себе микрофон.

"Сегодня с нами… реинкарнация Вишну… великий гуру… прямо из чертогов небесных…" — оратор старался говорить громко, чтобы его собственный голос долетал до слушателей; микрофон все так же вредничал, и зал начинал волноваться. Потом все резко закричали, взметнув вверх руки, мне это напомнило рок-концерт, до которых я была охотницей в старших классах. Вместо музыкантов на сцену выбежал еще один вишнуит, он размахивал руками и опускал взгляд — так являются публике только самые уверенные в себе люди.

Микрофон испуганно зашипел под губами великого гуру и начал работать без перерывов:

"Дорогие николаевцы, Вишну уже здесь! — Мне показалось, что великий гуру имеет в виду самого себя, но публика затрепетала от волнения. — Вы избранные и счастливые дети Вишну, потому что открыли ему свои сердца, великий гуру говорил, будто пел. — Те, кто сегодня отведал наших сладостей, может с достоверностью сказать: теперь Вишну живет в моем сердце!"

Сладкий ком горячо ударил в горло, это два моих кремовых Вишну явственно просились наружу. Я сорвалась с места, помчалась к зашторенному выходу, запечатав ладонью губы. Туалеты были слева, за углом.

…Не следовало есть эти пирожные — даже теперь, освободившись от съеденного, я чувствовала себя так, словно в сердце копошился целый взвод индийских божков.

…Смешанное дыхание согрело воздух, в зале стало намного теплее. Великий Гуру стоял на сцене, оранжевая простыня свисала над тонкими ножками, а сзади, на панно, бесстрастный идол опустил веки, слушая восточную проповедь.

В зале начинался шабаш: вишнуиты качались из стороны в сторону, как незабвенные стройотрядовцы, только вместо бардовских песен они громко выкрикивали мантры. Голос Великого Гуру постепенно затонул в этом хоре, ушел на дно, как выброшенный ключ. Мне казалось, только я одна не кричала вместе со всеми, ревущее безумие кружилось и сгущалось вокруг, как волны на картинах маринистов захватывают кораблик в тесный плен: без права на спасение.

"Вам плохо?"

Незнакомый голос словно тронул меня за плечо.

Владелец голоса выглядел оригинально — особенно в сравнении с вишнуитами. У него были длинные, ниже плеч, волосы и борода, светлое кольцо вокруг рта — такие вошли в моду совсем недавно. Джинсы, серый свитер, очень внимательные и тоже серые глаза. Глазам лет двадцать пять, максимум.

"Вы не очень похожи на вишнуитку".

"Алаверды", — огрызнулась я. Мне стало стыдно, что я здесь сижу. Даже думать не хотелось, как это смотрится со стороны.

Сосед рассмеялся.

"Как вас зовут?"

"Глаша. А вы что, собрались меня завербовать?"

Все вокруг орали так громко, что нам тоже приходилось кричать друг другу на ухо.

"Пойдемте, Глаша. Здесь уже не будет ничего интересного".

Его звали Артем. Точнее, отец Артемий: борода и длинные волосы оказались признаком сословной принадлежности.

Мы шли по вечерней обледеневшей улице, и священник Артемий рассказывал о вишнуитах.

"А вы-то, батюшка, что у них забыли?" — ядовито спросила я, но Артем (я мысленно стала звать его по имени, пропуская сановное обращение) не обиделся. Хмурясь, он рассказывал о прихожанке своего храма — ее дочка попала к вишнуитам, бросила институт, таскает деньги из дому… Артем пытался говорить с этой девочкой, но она даже слушать его не пожелала. Единственное, что он смог сделать, так это попросить: пусть она возьмет его с собой, на сборище. Девочка после долгих переговоров и условий согласилась, зато не явилась сама. Артем как раз собирался уходить с этого хэппенинга, но заметил меня.

"Мне показалось, вам плохо, и я решил остаться, на всякий случай".

Если верить Артему, вишнуиты — не такие уж безобидные ребята, как считалось в Николаевске, и не такие уж веселые — вопреки бубнам и барабанам. За оранжевыми шторами таилась экономически продуманная пирамида. Правда, вишнуизм сулил не деньги, а полное и окончательное просветление.

Придумал религиозную пирамиду некий американец индийского происхождения, господин насколько умный, настолько же циничный. Вишнуизм имел одинаковые приметы с некоторыми восточными религиями, но на самом деле сходство было чисто внешним. Позаимствовав у буддистов с индуистами самые красочные обряды, Первый Великий Гуру подлил к этому бульону восточной экзотики и сдобрил варево экономическими расчетами. Суп вышел наваристый.