Дом золотой - Светлана Борминская

Тишка оглядывала вслед за генералом медовую испанскую мебель и вздыхала едва слышно.

– А в гостиной мы с Любой сидели на лавке и смотрели на луну. Пойдем, покажу…

Дом свой, по слухам, генерал собирался продавать, но почему-то не продал, а велел заколотить фанерными щитами все окна, двери и прочие слабые места.

И был пропущен момент, когда цвета бронзы «Мерседес» генерала последний раз медленно проехал по улице и навсегда исчез из Соборска, увозя с собой серую кошку Тишку и навечно оставив под белым крестом каррарского мрамора веселую женщину Любашу.

А неандеррусский городок продолжил жить своей тихой размеренной, без особого богатства жизнью. Только за лесом и леском попыхивала и скворчала радиоактивная свалка, которой наградили эту скромную землю кремлевские временщики и министры атомных дел. Им не надо ни воды, ни воздуха, они дышат деньгами и пьют не из родников и ручьев, а из серебристых кейсов – доллары, доллары, доллары.

А полигоном руководить назначили какого-то Гайтарова. Из города на Каме. По достоверным слухам, он там продал все, чем руководил, а все деньги проел. И вот когда съедено было все до крошки, Гайтаров прилюдно покаялся и снова попросился на хлебную должность, а так как в России всегда не хватало грамотных руководителей, то на «хлебное» ядерное хранилище его посадили охотно.

– На! Руководи! Послужи еще разок! – напутствовали Гайтарова улыбчивые чиновники.

– Ну, только ради вас! – кисло ухмыльнулся Гайтаров и переехал из города на Каме в Соборск.

И сразу всем горожанам дал знать – насчет свалки можете не волноваться. Времена пошли тяжелые. Кто меньше волнуется, поживет еще, а психованным посоветовал пить боярышник с пустырником, лист аира жевать еще. Очень успокаивает. В общем – держите себя в руках и не вашего ума это дело. Солите лучше огурцы с перцами! Вот и все пожелания нового ядерного начальника.

А в августе вернулся в Соборск солдатик Эммануил дом охранять и быстренько женился на одной такой, Нинке. Самая красивая на Пухляковской улице. Рыжая, конопатая, глаза, как у рыси, а смеется так, что на вокзале слышно.

– Красивая… Красивая? Если сзади смотреть, и ничего красивого нет! Так, спина на ногах, – приставив козырьком ладонь ко лбу, глядела вслед Нинке Марья Михайловна Подковыркина.

– Ничого в ней нет! Тожа мне раскрасавица, тьфу! – наконец решительно объявила всему миру тетя Маруся и почти успокоилась. Так кипела еще маленько, когда Нинку в алом шелковом халате видела.

А Нинка, не будь дурой, через год родила, через второй родила и – гляди! – снова с животом ходит. И не здоровается с теми, кто ей дифирамбы не поет. Такая супостатка!

Сторожат с мужем Эммануилом дом генерала. А о генерале ни слуху, ни духу. Но вроде жив пока.

Вот бы посмотреть на Тишку, мечтала тетя Фая, когда шла мимо бересклетовского дома с коровою, и одна, и вообще…

А что? Вполне вероятно, ведь не продал генерал свой дом. Может, еще женится, деток наплодит, мужчины они и в старости это могут. Значит, может приехать, вспомнить милый край. Хоть и не ждут его здесь, ну кроме тети Фаи, да и она ждет не генерала, а Тишиньку.

Кошку серую.

Часть II. Охота на старушку

Давайте вернемся на девять лет назад, только в этой главе. И потом сразу же запрыгнем в наши дни.

Ну, пожалуйста.

Тетя Маруся рассказывает

Да, как умерла Файкина мама Катерина, достался ей этот дом. Хороший? Я бы не сказала, но просторный, не то что мой. Шесть окошек супротив моих двух. И с чердаком, и крыша в шифере, не дом – корабль. Фрегат? Ну ладно, фрегат.

Мама ее, Катя, все рассуждала:

– Старый… Ну, старый дом, зато строить не надо, уже есть, стоит, – живи, знай живи! У младшей дочки Зои – квартира в Краснофлотске и дача в Путилове, а у старшенького Юрика – квартира в Москве и дача в Гнилых Прудах. Семьи у обоих, внуки уже покуривают вовсю и пиво хлещут, – так и говорила, да-а.

А Фая, как родилась в тридцать втором году в Соборском роддоме нумер два, так и жила при маме с отцом до войны, а после при маме всю жизнь. Отчего, почему? Видно, на судьбе Фаинке так написано, а против судьбы не всякий мастак губу гнуть.

Достался-то, достался. И документы все на дом на Фаинку мамой оставлены, а только документам цена иной раз – грош, иной раз – два гроша.

В общем, как начала сестра Зоя колобродить, еще маме девять дней не прошло, по судам бегать. Как начал Юра, брат седой, в дверь к Фаине по ночам ломиться, кричать, с пьяным сыном приезжать, грозиться расправой.

– Мама мне весь дом обещала! – доказывала Зоя в судах, горсовете и зачем-то сторожу на кладбище. – Мне, и только мне. Ну и Юре часть коровника! – прочитав в сотый раз пустое для себя завещание, настойчиво тарабанила Зоя всем желающим покопаться и рассудить чужую жизнь.

До сих пор не пойму – за что? Ведь Файка не вечная, все равно помрет – им все оставит. Прямо как с цепи сорвались из квартир да из дач своих.

Кто их знает, ты их сама спроси, я не смогла. Побоялася. У них глаза, как фары велосипедные, что у Юры, брата старшего, что у Зои, младшей сестры.

Да. Да…

Тетя Маруся пожевала кончик платка, раздумала дальше говорить и пошла спать к себе за печку.

Этот дом из столетней лиственницы с большим земляным подполом, в котором хранили картошку и буряки всю долгую зиму, стал камнем преткновения девять лет назад, как отдала Богу душу Катерина Николаевна Хвостова.

Ах, этот дом, старый дом…

Комендант

Зоин муж Валентин всю жизнь проработал комендантом – общежития, гостиницы, института, территории.

Такая должность – комендант. Превосходная, между прочим, должность. Пониже, конечно, директора, но значительно выше завхоза. Мало кто усомнится, что комендант – начальник. А кто же еще?

Пусть и с небольшими полномочиями, зато и ответственность не в пример меньше. Знай командуй дворниками, сантехниками, уборщицами и прочими «говночистами».

Но если раньше коменданты были практически везде, то сейчас их количество значительно сократилось. Особенно когда случился на России дикий капитализм, многих комендантов попросили найти себе другую возможность поработать всласть.

Последняя должность Валентина Михайловича – комендант туннеля по Гражданской обороне – благополучно исчезла из штата химкомбината, к которому был прикреплен пыльный и гулкий туннель-склад, с железной дорогой внутри и двумя сотнями дверей, которые не открывались годами.

У Валентина Михайловича забрали ключи, он освободил кабинет в «скворечнике» над туннелем, а через месяц с почестями отправили на пенсию с вручением ценного подарка – вазы синего стекла и трех подсолнухов в ней.

И все тринадцать лет после выхода на пенсию Валентин Михалыч маялся. Руководить было некем. Жена Зоя не слушалась, а все сама норовила указать на многие недостатки, дочь Злата жила отдельно, внучата деда любили – трезвого, опрятного, и Валентин Михалыч их тоже горячо любил, но для руководства они не годились – детишки, все для них, ради них.

Пенсию Валентину Михалычу положили хорошую даже по нынешним временам, устроился также в котельную недалеко от дома, и все шло совсем неплохо, получше, чем у многих.

А он маялся!

Так сильно маялся – не соглашался принять и усадить возле себя – старость, покой и благодать. И в этом нет ничего плохого, просто это проза жизни – у многих свежих пенсионеров амбициозность остается с молодых и зрелых лет, когда был на коне и хорошем счету, когда все прислушивались к твоему мнению и звали: «Валентин Михалыч, сядьте, пожалуйста, в первом ряду – на тот стульчик в президиуме…» У многих вышедших по причине возраста в тираж мужчин появляется такой комплекс неудачи, что вкус к жизни словно отбили молотком, – пропал, был и нет.

И Валентин Михалыч, хоть и хорохорился, но потух, шевелился по инерции, только все выходило как-то вхолостую.

Люди вокруг богатели, беднели, теряли жилье, лезли наверх, женились, помирали, обзаводились детишками, выигрывали в «лото» несметные богатства, уходили в секты, покупали мягко урчащие иномарки, открывали ларьки и супермаркеты, а семья пенсионера Валентина Михалыча Нафигулина словно сидела за стеклом все тринадцать лет.

Никаких бешеных прибылей от зятя Валеры не дождались, хотя очень ждали, надеялись и верили. Со своим высшим техническим он благополучно сторожил автостоянку в губернском городе, выбился в старшие охранники, получал триста долларов и содержал жену Злату и детей.

А вот чтобы больше – нет.

Кругом, куда ни взгляни, – плыли «альфа-ромео» и «лендкрузеры», строились кирпичные замки с бойницами, а какие женщины вдруг появились – в соболях и лисах зимой, в бриллиантиках и летящих нарядах летом.